Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 2. Колхоз

– Вам нравятся? А папа был против. Сказал, что нет ничего лучше очарования и наивности наших васильков и ромашек, – она стала гладить шарики руками. Виктор усмехнулся:

– Во-во, Юрок то же самое говорит. А Стан спорит с ним, что все эти тропики, что там у вас, перед домом, с телегами и беседкой в придачу, – полный кайф.

– А вы что думаете?

– Я?

– Вам нравится или нет? – Лариса оставила цветы и вернулась к столу. Виктор уставился на многоярусную юбку девушки, обшитую кружевом, и пышную блузу. В них она была похожа на русскую былинную красавицу. Не хватало кокошника и волос, заплетённых в косу. Он встал, потянулся за чашкой:

– Да мне как-то всё нравится: и поля с васильками, и клумбы с цветами. Я парень непривередливый, не как Стальнов. Могу пить чай горячий, могу – холодный, – Кранчевский попробовал взять чашку из рук Ларисы, но она удерживала её. Виктор чувствовал тёплые кончики пальцев и почему-то смущался. Лариса смотрела протяжно, с загадочной улыбкой:

– Значит, Стас – ворчун и бука, Юра – ценитель, Володя – педант, а вы – благонамеренный малый?

– Я ещё и благонадёжный, – Виктору стало смешно после таких точных характеристик от почти незнакомой девушки. Чашку он всё же забрал, но продолжал смотреть на гостью, не отрываясь.

– Ой-ёй-ёй, – раздалось вдруг у него за спиной, – это кто тут у нас себе цену набивает?

Виктор увидел в глазах напротив отражение Маши.

– Здравствуйте! – Лариса гостеприимно раскинула руки: – Проходите, пожалуйста.

Кузнецова замерла. Лариса, совсем некрасивая, показалась достойной соперницей. Может, из-за излишней уверенности в себе, сквозившей в жестах и взглядах, может, из-за умных слов, которые удалось услышать. Маша поправила роскошные длинные волосы, по-крестьянски перехваченные лентой поверх головы, хмыкнула носиком и качнула головой:

– Ну надо же, приглашение, достойное хозяйки. Витечка, может объяснишь мне, кто эта девушка? – в её голосе звучала обида, щёки напряглись, сдерживая недовольство. Кранчевский спешно поставил чашку на блюдце на краю стола, подбежал к невесте, крепко обнял, уткнулся в щёку, развернул на терракоте веранды и захохотал в ухо:

– Машка, глупая моя ревнивица, это же Лариса Королёва! Она и есть хозяйка дачи.

Виктор продолжал кружить невесту, вдыхая запах ее волос и обмирая от близости. До последнего момента он не был уверен, что Маша приедет. Она, в кружении, наблюдала одновременно и за женихом, и за незнакомкой, которая села на стул и счастливо улыбалась; обида и подозрение улетучились вмиг. Но вдруг Кузнецова почувствовала, как теряет равновесие, и попыталась высвободиться от объятий.

– Пусти, уронишь! – почти потребовала она и тут же повалилась на стол. Он накренился, и кружка, блюдце, диссертация и ручка покатились на пол. Лариса попробовала удержать стол, но ничего не вышло.

– А-а-а! Стаскина «Мадонна»! – выкрикнул Виктор, кинувшись к чашке. Красивая фарфоровая посудина лежала на кафеле с отколотой ручкой и треснувшая в нескольких местах: – Всё, девчонки, пощады мне не будет, – Виктор притронулся к разбитой чашке, как к близкому умершему: робко, одними кончиками пальцев.

8

Автобус со студентами тащился по просёлочным дорогам. После Луховиц плохой, но всё же асфальт, закончился, и теперь машину кидало из стороны в сторону на ухабах размытой земляной дороги, а вместе с ней кидало и мяло пассажиров. Песни под гитару после часа пути умолкли. Разговор вели только Сычёва и Ячек, примостившиеся на заднем сидении рядом с Попинко, придерживавшим корзину и среди горы сумок и.

– Как она его понимает? – проворчала Кашина, уловив что-то про «плохой вестипаратный абуляр».

– Значит, понимает, – в глазах Масевич проскользнула улыбка. Михайлов рядом тоже улыбнулся.

– Видишь, как разговаривают? – Зубилина посмотрела на странную парочку. – Интересно, Сычёва раскроет Ячеку тайну своего имени, как думаешь, Толик? – Лена посмотрела на Кириллова.

– Водитель, вы что, решили показать нам навыки в слаломе? – пробурчал Толик-старший после очередного виража автобуса.

Арбузопузый шофёр сдвинул прикуренную папиросу в угол рта и загоготал:

– Чо, народ, укачивает? Эт щё ерунда! Тут объехал яму и гони дальше. Вы б вот в Горький поездили, во Владимир… Там даже основные путя после дождя – трясина. Я одно время возил иностранных туристов, так сказать, по Золотому кольцу, так оно им, кольцо это, поперёк глотки вставало уже после пятидесяти первых километров. – Шофёр по привычке кричал на весь салон, не убавляя громкость радио, и рассказывал байки, не поворачивая головы. Его «конь» плёлся уже третий час, с трудом преодолевая ту сотню километров, что отделяла Малаховку от совхоза. Горобова, сморенная недосыпом и жарой, бившей сквозь тонкие шторки, от голоса недовольно вскинулась:

– Ладно, ладно, товарищ, вы на дорогу-то всё же смотрите! Не дрова везёте! И курите поменьше, у нас тут спортсмены едут, им дымом дышать вредно.

Бражник, поддерживая, тут же кивнул:

– А уж животным ваши папироски – вообще яд. Слышали же – капля никотина убивает лошадь?

Гена лукаво подмигнул Цыганок:

– Поняла?

– Тю, так это ты не по адресу, гарный хлопец, – протянула Света с улыбкой. – Я даже не пробовала.

Час назад Гена предложил Свете спрятаться от палящего солнца за шторой у его окна: там, где сидели Цыганок и Маршал, ткань была так изношена, что жара, словно кипящее масло, текла в дыры. И хотя в небе висели редкие тучки и дул слабый ветер, солнце светило вовсю. Маршал пересела к Саше Поповичу на сторону, противоположную солнечной. Стас Добров, сидевший перед ними, предложил Кашиной, страдающей от тряски, перебраться к нему и вытянуть ноги в проход. Теперь Ира-высотница ехала, как принцесса на троне – поперёк салона и с подоткнутыми под спину вещами. Её ноги торчали в проходе, и Добров, при качке, то и дело хватал узкие щиколотки, возвращая их на свои колени. От такой заботы Кашина вскрикивала, тестируя реакцию ребят. Володя и Юра реагировали на это улыбками.

– Пойду я подремлю, – сказал Стальнов, подмигнув Чернухиной. Не так давно Рита, приложив руку к голове, попросила Соснихина уступить ей место. Оставив подружку Катю, вертлявая блондинка с крашеными ногтями залегла перед Галицким и Стальновым, время от времени выглядывая из-за сиденья, заслышав их смех. Миша-хоккеист, пересев на то место, где ехали до этого Цыганок и Маршал, оказался совсем близко к Зубилиной. Доверенную ему гитару Стас у Соснихина тут же забрал; не хотелось остаться без музыки из-за вертлявости «дорогой редакции». Добров положил инструмент на ноги Кашиной и время от времени дёргал за струну, раздражая такой музыкой многих. Пройдя назад, Стальнов освободил место от сумок и лег, не мешая Попинко. Тщедушного высотника и без того было жаль: казалось, что корзина вот-вот продавит Андрею грудь. Под смешные разговоры Ячека и Сычёвой Володя дремал, и просыпался только тогда, когда автобус начинало сильно кидать. В какой-то момент, избегая попасть колесом в огромную канаву, водитель так крутанул руль, что все в салоне закричали.

– Водила, ты так задний амортизатор в руках привезёшь! – крикнул Савченко весёлым голосом и покрепче прижал упавшую на него Свету.

– Он же не специально, – Воробьёва посмотрела на Цыганок с улыбкой. Света в ответ весело сощурилась, как щурятся дети: коротко и всем лицом.

Кириллов и Кирьянов, сидящие напротив Доброва, кинулись к гитаре.

– Держи инструмент! – потребовал Толик-старший у товарища по спортивной группе; Добров тоже тренировался у Бережного.

– А то что нам в колхозе делать без гитары, да? – закивал Толик-младший, глядя не на Стаса, а на Зубилину. Соснихин, тоже глядя на Лену-гимнастку, как будто она была тут главная, гордо похвастался:

– Не боись, дорогая редакция, этот трофей Стаска из рук не выпустит. Ответив на подмигивание хоккеиста, Добров вяло поднял кисть руки. Лена Зубилина указала взглядом на дорогу:

– Ты бы, Добров, тоже сел ровно, а то действительно угробишь инструмент.

Голос гимнастки прозвучал неожиданно громко – шофёр в это время максимально сбросил скорость перед очередной канавой, а радио не ловило волну. Зубилина говорила сухо, чётко и правильно. Стас послушно вцепился в гитару. Кашина, от того, что пришлось сесть как все, скорчила недовольное лицо. Галицкий одобрительно присвистнул и выставил Зубилиной большой палец; Добров редко кого слушался. Горобова, приказав водителю отключить радио, откуда неслись шип и свист, поймала взгляд Владимира Давыдовича.

– Ну что, Наталья Сергеевна, растёт Костину подмога. Моя кафедра, – Гофман гордо указал на Зубилину глазами.

– Прекрасно. Будет, значит, кому порядок на факультете навести, – согласилась Горобова, внимательно рассматривая гимнастку и избегая смотреть на Гофмана. – Редко, когда красота и ум в женщине составляют единое целое. Да, Владимир Давыдович? – хотя говорили они негромко, часть их разговора всё же доносилась до сидящих рядом. В автобусе стало на удивление тихо.

– Есть с кого брать пример, Наталья Сергеевна, – вставил Павел Константинович Лысков. Лёжа за Гофманом на состряпанной из куртки подушке, преподаватель по анатомии поднялся и посмотрел на декана с улыбкой.

Горобова округлила глаза и посмотрела на Масевич и Михайлова. Он, всё давно поняв про то, что достойно его ушей, а что нет, переместил взгляд с Натальи Сергеевны на задернутую штору окна. Масевич смотрела, стараясь угодить, как глупая горничная на барыню. Вздохнув, декан отвернулась и уставилась в окно.

Через некоторое время, когда разговоры в салоне возобновились, Михайлов потянулся к гимнастке-художнице.

– Смелый у нас Павел Константинович, —прошептал он Масевич на ухо, вдыхая приятный аромат, похожий на запах арбуза.

– Почему это? – Ира не нашла в словах Лыскова ничего особенного, но ответила на всякий случай тоже шёпотом.

– Это ты просто ещё первокурсница, – преподаватель кивнул на декана, – узнаешь потом почему.

9