Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 2. Колхоз

– Балдеешь?

– Не то слово, Стас. Сижу вот и думаю: за какие такие заслуги господь позволил нам пожить в такой вот красоте?

– Ну, тебе, Стан, виднее, – огрызнулся Добров.

– Ты о чём это? – голос Володи легонько натянулся.

– Да ни о чём. Принимай, Вовка, солнечные ванны, – Стас смотрел простодушно. Стальнов смахнул со стола с крошки только что съеденного печенья, кивнул напротив себя:

– Налить?

– Потом. Сначала я в душ.

– Иди-иди, а то Витёк, когда проснётся, залезет туда на час, – на улицу вышел их друг Юра Галицкий. Одет он был уже по-походному: в широкие вельветовые брюки, старую футболку с рукавом до локтя и широким вырезом горловины. Его тупоносые ботинки с массивной подошвой, смотрелись, как обувь горных туристов.

Стас хлопнул Юре по подставленной руке:

– Везёт же некоторым! И чего я не аспирант?

Кранчевский, единственный из проживавших на даче ребят не легкоатлет и не студент, впервые оказался объектом зависти Доброва. Учиться Стас не любил и всегда сетовал на «заумность» старшего товарища.

– Зато ты – студент третьего курса, готовый поработать во спасение Родины, – Галицкий трижды похлопал Доброва по груди. Хотя обычно студентов заключительного четвёртого курса, таких как он и Стальнов, в колхоз не посылали, Юра не унывал. Володя тоже отнёсся к известию спокойно.

– Во спасение Родины от чего, Юрок? – скривился средневик; накануне он выпил, и теперь у него неприятно ломило виски и щипало глаза от света.

– От излишнего урожая, – засмеялся Стальнов. – Иди, страдалец, мойся. А потом Юрка нальёт тебе кофею в твою «мадонну», а ты будешь пить его, как Пульхерия Андреевна, оттопырив мизинец, и вдыхать запах камелий.

– Вот уж точно горе у тебя, Вовка, от ума. Начитался ты на мою голову. Пей свой чай с «можжевеловыми почками» и не подавись, – Стас не любил, когда его подначивали. В их семье кофе был тем ритуалом, без которого не начинался день. И пили его непременно из красивых чашек. Три дня назад, вернувшись из Пятигорска, Стас привёз на дачу коробочку прекрасного молотого кофе и изящную чашку из домашнего сервиза «Мадонна».

Юра остановился на краю террасы перед красиво выложенными каменными ступенями.

– А камелиями тут, братцы, и не пахнет. Тут пахнет черёмухой, жимолостью, ёлками и вот, цветами, – спортсмен-десятиборец наклонился, притронулся рукой к астрам, стал осторожно отделять лепестки, заглядывая внутрь. Цветы посадили в деревянной одноколёсной тачке. Спор между приятелями обычно затягивался, но сейчас Володя был не в том настроении.

– Какая разница, от чего тут такой балдёж? – Стальнов отпил из чашки и закрыл глаза. Криво, Стас ушёл мыться, Галицкий пошёл варить ему обещанный кофе, Володя остался дышать ароматами осеннего сада. Вокруг пели птицы, оповещая о ещё одном тёплом дне.

Дача Королёвых, на которую ребята заселились неделю назад, была богатой. Сам дом, большой бревенчатый сруб с добротной черепичной крышей, кружевными наличниками и ставнями под старину, впечатлял не столько, сколько участок при нём – в сорок соток и изобилующий такими декорациями, о которых обычные дачники понятия не имели. Дорогой земля здесь была всегда, не зря Малаховку называли «дачным раем столичных торгашей и мафиози». Дорожки, не из гравия и уж тем более не корявые земляные, а из светло-серого гранита, вели от ворот к террасе перед домом, влево к беседке и ещё в обход, где с северной стороны к дому примыкала большая утеплённая веранда из терракотовой глиняной плитки. Под нижней ступенью каменной лестницы, поднимающейся к передней террасе, цвели мелкие маргаритки. Навес над ней был односкатным, сезонным, натянутым на брёвна. Деревянные сваи красиво обвивал дикий виноград, вплетаясь в водостойкий тент. Дорожка к беседке постепенно превращалась в туннель, возведённый из светлого камня в виде полусфер и в тон облицованными гранитом. Тут расщелины камней укрепляли ползучие традесканции и плющ, из которых выглядывали васильки, петунья и герань. На бордюрах под ними, выложенных окатанным камнем, разноцветом средь раскинувшей ветки вербены и кучковатой овсяницы полыхали неприхотливые мандариновые бархатцы, розовый мышиный горошек, фиолетово-синий котовник. Далее стена из камня переходила в живую изгородь из плотного кустарника манжетки и водосбора, в которые вплетались вьюн и душистый табак. Изгородь заканчивалась аркой с ползучими розами, стоящей в двух шагах от входа в беседку. Зелёный яркий газон заменял привычные грядки. Две дорожки из сосновых кругалей, закатанных в бетон, шли к сараю слева от ворот и к гаражу справа от них. Хозяин дачи Иван Борисович Королёв и его дочь Лариса жили в Москве. Ребятам съёмное жилище досталось случайно.

Когда Добров вновь вышел из дома, с голой грудью и махровым полотенцем вокруг бедер, Стальнов уступил ему место:

– Садись, Руд Гуллит. – Мокрые курчавые волосы Стаса напоминали косички темнокожего голландского футболиста. Володя взял со стола свою чашку и пустой чайник: – Пошёл я одеваться. Общий сбор через полчаса. Юрок, как думаешь, мне стоит брать в колхоз «Монтану»? – крикнул он изнутри.

– Ещё как стоит, – ответил Галицкий обычным голосом и тут же рассмеялся: секунды не прошло, а Стальнов уже вернулся:

– Почему так настоятельно?

– Чтобы не остаться без джинсов, в которые твои предки вбабахали как минимум стольник, – ответил Юра по-простому, с удовольствием отпивая кофе. – Дача – она и есть дача. Поэтому я всё ценное беру с собой.

– А в колхозе их никто не сворует?

– Могут, – качнул кудрями Стас, причмокивая. – Я этот долбаный колхоз всеми фибрами… – даже хороший кофе не помогал ему настроиться на позитив.

– Знал бы – оставил в Кимрах, – пробурчал Стальнов. Пение птиц радовало его уже не так, как полчаса назад, да и колхоз показался делом вовсе не добровольным, как когда-то утверждали большевики.

3

Общежитие МОГИФКа бесновалось ещё с вечера накануне. В комнате четвёртого, последнего этажа, где обычно селили студентов первого курса, Серик Шандобаев из Фрунзе и Армен Малкумов из Нальчика устроили праздник. Радушные казах и армянин угощали привезёнными из дома сочной дыней и коньяком. В комнату ребят набилось много народа. Одногруппники Юлиан Штейнберг, Миша Ячек и Миша Соснихин явились ещё до ужина, а после на огонёк заглянули соседки Лиза Воробьёва, Света Цыганок, Ира Станевич и второкурсница с третьего этажа Рита Чернухина. Отказавшись от спиртного в пользу витаминов, девушки галдели наперебой о практике. Ребята весело дегустировали коньяк. Все вместе вспоминали вступительные экзамены. Элитная «единичка», прикреплённая в этом году к кафедре по лёгкой атлетике, состояла из девятнадцати студентов. Судя по фамилиям из списка, ребята знали каждого поступившего.

– Быстрей бы за-а-а-втра, – пропела Цыганок. Соснихин быстренько сунул ей в руки кусок дыни:

– Вот допьём, Светик, а там тебе и завтра.

– И калхоз ехать пора, —д обавил Шандобаев радостно.

Отъезд обсуждали в общежитии на всех этажах и в разной тональности. Первокурсники, предупреждённые о практике теми же письмами, что оповещали о зачислении, предусмотрительно запаслись тёплыми вещами и резиновыми сапогами и представляли поездку как развлечение. Второкурсники, зная о колхозе заранее, тоже вернулись с каникул подготовленными. Сложнее ситуация оказалась для студентов третьего и четвёртого курсов. Деканы МОГИФКа очень надеялись, что старшие курсы не пошлют, однако в конце августа лично в руки и под расписку получили именные конверты с прекрасно различимым адресом отправителя. Казённым языком, затянувшим половину листа, Обком призывал их:

«1. Проявлять коммунистическую сознательность по решению, принятому Центральным комитетом КПСС.

2. В этой связи обеспечить массовое участие в планируемой практике всего учебно-педагогического состава.

3. В случае неподчинения считать свои действия не только неправомерными, но и направленными на подрыв общей линии партии».

Прочитав письмо, Василий Николаевич Ломов, декан педагогического факультета, схватился за валокордин.

– А слог – как в тридцать седьмом, – произнесла декан спортивного факультета Наталья Сергеевна Горобова, вспоминая про предвоенные годы и зверства НКВД.

Из-за всех этих проволочек предупредить старшекурсников не успели и те, приехав без обмундирования, взволнованно побежали по общежитию искать лишнюю пару шерстяных носков, ненужную ветровку или сумку похуже.

Утро первого сентября началось для всех спозаранку.

– Не, ну этот колхоз – просто засада! – восклицал Гена Савченко, волоча по коридору второго этажа новый шкаф. Волейболисту с третьего курса помогал гимнаст Ячек, для которого не нашлось места в комнатах первокурсников. Савченко сначала расстроился, но перенёк-дислексик так смешно говорил и был таким непритязательным, что вскоре Гене показалось, что лучшего соседа не найти. Всю ночь волейболист всхлипывал от смеха, а утром подрядил гимнаста принести новый шкаф; место, на котором раньше стоял старый, пустовало уже давно.

Рыжий и разболтанный на петлях двухдверник поставили у входа. Комната ребят походила на свалку: стол был завален книгами, на кроватях стояли раскрытые сумки. Повсюду валялись непригодные для колхоза зимние полушубки, туфли, сапоги, брюки, свитера, рубашки, галстуки, пиджаки… Паспорт волейболиста, с пропиской в Севастополе, и второй – гимнаста, с гомельским штампом, бросили на пустые полки шкафа. Собираясь, Савченко учил первокурсника укладывать вещи. К хаосу добавлялась суета: время общего сбора приближалось.

– А зочки и сонтик брать? – Миша показал футляр с солнцезащитными очками и зонтик.

– И панаму, Ячек, не забудь! Ведь едем мы в коллективное хозяйство со звучным названием Луховицы. – Гена оскалил мелкозубый рот. Деревня Чуваки или Бодуны, посёлок Давыдов конец или Лобок, речка Вобля, населённые пункты Бухалово или Тупицыно, разбросанные по всей стране, давали широкий простор для фантазии. Хоккеист Миша Соснихин, будучи местным, раздел ради ребят не только свою семью, но и соседские.

– Понимать надо, дорогая редакция, что у нас указ облкома! Не хухры-мухры, – разглагольствовал первокурсник, пассивно выделяя неприятные испарения после капусты, залитой вчера фирменным коньяком и вручая, кому сапоги, кому ветровки.

В комнату осторожно постучали. Гена распахнул дверь в надежде, что это хоккеист принёс ему кирзачи. На пороге стояла Цыганок. Её золотистые кудри за лето отросли и были распущены, лицо блестело от пота.

– Привет, хлопцы, – пухлые губы девушки, накрашенные перламутровой помадой, растянулись в улыбке. – Как дела?

– Хорошо, Света, – махнул Ячек, – привет! Гы тотова?

– Тотова, не видишь, что ли? Девушка только что с евпаторийского пляжа, – буркнул Гена. Ему этим летом пришлось работать в библиотеке.

Света осторожно заглянула в комнату.