Катька Мазила

Он долго, молча, ни о чем ее не спрашивая, стоял и смотрел, потом взял в руки «маленького ангела», как она называла для себя эту свою работу, спросил о названии, вскинул брови, когда услышал про ангела, хмыкнул и сказал, что берет. Катька собиралась просить за него пять тысяч рублей, когда пришла сюда, но, простояв без толку какое-то время, и услышав, что сосед продает свои работы за копейки, приуныла и решила, что больше тысячи просить не будет. Теперь, когда ее маленький шедевр собрались купить, она растерялась сначала, а потом вдруг бухнула:

– Десять тысяч рублей!

Мужик кивнул.

– Хорошо, я бы и больше за нее дал, но тебя никто за язык не тянул, сама назвала цену.

Он отсчитал ей деньги, которые она поспешила спрятать в карман джинсов, предвкушая скорое освобождение от «птенчиков», и ушел, но через полчаса, примерно, вернулся и купил вторую ее картину тоже за десять тысяч. На этот раз он даже ни названия, ни цены не спрашивал, молча отсчитал ей деньги, ту же сумму, что и первый раз, взял картину и ушел.

Ошалевшая от везенья и счастья Катька, стала прятать денежки, опасаясь держать их на виду, но спрятать ей не дали, подошел давешний «спортсмен», выкрутил ей руку и легко, играючи, отобрал все деньги, ни рубля не оставил. Все произошло так быстро, что она даже охнуть не успела, а он уже отходил от нее не торопясь, вразвалочку. Не думая ни о чем, она бросилась за ним, он ее даже не ударил, просто отбросил прочь как ненужную вещь. Когда она поднялась с земли, его уж и след простыл. Она посмотрела горестным взглядом на собратьев по ремеслу и искусству, кое-кто отводил глаза, а кое-кто и хихикал.

Потерянная возвращалась она в постылую квартиру, но к концу пути ей удалось немного взять себя в руки и приободриться. Ей не хотелось показывать своего горя людям, от которых нельзя было ждать сочувствия. Кроме того, мысль, что у нее есть еще две работы, причем гораздо лучше, грела душу и заставляла надеяться на будущее, можно ведь пойти в другое место, не везде же такие подонки крутятся?!

Квартира встретила ее взрывами болезненного хохота. Опять эти придурки обкурились, поняла она, и поспешила в комнату, отведенную ей, чтобы забрать свои работы и уйти. Куда идти она не знала, но куда-нибудь подальше от этих извергов, второго избиения она не переживет.

В комнате ее глазам представилась картина, от которой сердце замерло, а потом сорвалось с места и ухнуло вниз. Работы ее были искромсаны ножом и валялись на полу никому ненужными лохмотьями. Все, почувствовала она, это все, жизнь кончилась!

Тем не менее, остатков этой самой жизни ей хватило, чтобы пойти на кухню и разбить там все, что могло биться. Несмотря на ужасающий шум и грохот, который она производила, никто не вышел посмотреть, что это она там делает. Посуды ей показалось мало, она сломала кофеварку, миксер, грохнула об пол микроволновку, ухитрилась испортить посудомоечную машину и стиральную тоже.

В довершение симфонии разрушительства, она в гостиной тяжелой пепельницей разбила телевизор. Ей по-прежнему никто не мешал, очевидно, хозяева находились в невменяемом состоянии, она с удовольствием трахнула бы чем-нибудь увесистым по их глупым головам, но убить человека она не могла, даже таких совершенно ненужных, вредных и опасных человеков, как «птенчики».

Уходя, она оставила дверь нараспашку, пусть заходит к ним кто хочет. Вечер она провела, бесцельно бродя по городу, ночь на вокзале, с утра возобновила свои бессмысленные блуждания. Какая-то тоска невиданная, беспокойная гнала ее с места на места, не давая ни покоя, ни возможности подумать, решить что-нибудь. Именно она, эта тоска и привела ее на мост, где на нее наткнулся Влад.

И теперь повторялось все то же самое, он взял ее в дом как приблудную собачку, он пользуется ее телом, и плевать ему тридцать три раза на бессмертную ее душу, а она, обладательница этой самой души ведет себя как дура! Условия какие-то выдвигает! Чем они ей помогут, эти условия? Ничем. Она и раньше их выдвигала, однако оказалась на мосту. Ладно, теперь уж будь, что будет.

Вещь не получалась, Катька меняла освещение, подходила к ней так и этак, но ничего не выходило, она бесилась, швыряла кисти, снова подбирала их и суеверно что-то шептала над ними, просила прощения за свой срыв.

Влад несколько раз приходил во время работы, то в один день, то в другой, вроде как бы невзначай. Разумеется, Катьке это не нравилось, но запретить она ему не могла. В один из очередных приступов ее отчаяния он вдруг промолвил, «эй, дитя природы! Нет смысла бросаться на полотно очертя голову, ты подумай лучше, что ты хотела выразить, как только разберешься с этим, все у тебя наладится».

Она огрызнулась злобно, чтобы не говорил под руку, не мешал ей. Влад не обиделся, хмыкнул, покрутил головой и ушел. После его ухода, она отложила кисти и задумалась, может, он прав? Посмотрела с сомнением на полотно. Изображенная на нем женщина, уже отчетливо проступающая сквозь нагромождение мазков, была неуловимо похожа на Лельку, но в отличие от подлинной Лельки совершенно безжизненна.

Задумавшаяся Катька поймала себя вдруг на том, что грызет ногти, совсем как та, чокнутая. Ну да, она пытается изобразить Лельку нормальным человеком, потому у нее ничего и не получается. Надо что-то одно выбрать, либо порочная девка и практически ненормальная, либо это не Лелька. Теперь она работала, словно одержимая.

Да, Влад выполнил свое обещание, он, видимо, не был мелочен, отвалил ей три тысячи долларов. Еще совсем недавно, она схватила бы их и была такова! И, наверное, это было бы гораздо правильнее, чем оставаться тут. Но ехидный внутренний голос моментально начал нудеть, что это не сумма, снять на какой-то срок квартирку на них можно, но уж тогда никакого творчества, надо будет быстренько устраиваться на работу, и вкалывать, вкалывать, чтобы иметь возможность питаться и платить за жилье.

В процессе работы, когда пристально вглядываешься в полотно, ты его видишь и как бы не видишь, выхватывая взглядом ту частность, которая тебе нужна, но в целом вещь не воспринимаешь. Поэтому, когда Катька кончила вещь и поглядела на нее уже совсем другим взглядом, то даже испугалась немножко.

На нее смотрела с недобрым прищуром живая Лелька, загадочно и цинично усмехаясь. Ангельская внешность осталась при ней, но под ней, сквозь нее выступала ее настоящая, дьявольская сущность. Как это удалось сделать, она и сама не знала, и наплевать, что не знала, ведь удалось, вот в чем победа.

Постучав для приличия, вошел Влад, он всегда стучался, прежде чем войти в комнату, которую определил ей как студию, уважение оказывал что ли? Катька кивнула на картину, сообщив, что закончила ее. Он смотрел долго, неотрывно, когда повернулся, наконец, в глазах сквозило удивление.

– А ты, оказывается, не без способностей! Мне кажется, я знаю девицу, это не Ольга Ступишина случаем? Ее еще зовут Лелькой. Я хорошо знаком с ее отцом, та еще скотина и сволочь. Она или не она?

Катька пожала плечами, стараясь выглядеть равнодушной.

– Это Лелька, но ее фамилия Доппер, она замужем.

– Точно, точно, она же замуж выскочила за какого-то слюнявого щенка, это наверняка его фамилия. Значит, она. Что ж, судя по тому, как ты ее изобразила, она от своего папеньки недалеко ушла, как говорится, яблочко от яблони… а яблонька-то изрядно червивая, это уж я точно знаю. Эта вещь мне нравится, я бы ее купил. Но ты, наверное, выставить ее хочешь?

– Где я ее выставить могу? Если только в окне, больше мне негде.

– Но ты же где-то выставлялась раньше? Ты же мне говорила, что две твои вещи были куплены.

Катька опустила голову, воспоминание о краткой ее удаче, сопровождавшейся тут же большой неудачей и позором, все еще жгли ее.

– На улице я с ними стояла, где всякие уличные художники тусуются, там их и купили. Кто меня пустит в галерею или выставочный зал? Это надо иметь большие знакомства, да и деньги, наверное, тоже.

Он задумался. Она ему не мешала, ждала плодов его раздумий, вдруг он найдет для нее какой-нибудь выход?

– Не буду тебя чересчур обнадеживать, но я попробую пробить одно место, где можно выставляться. Но одной картины мало, пиши еще, время у тебя есть. Я ведь не слишком часто отвлекаю тебя?

– Да нет, не слишком, – пролепетала она, пытаясь понять, шутит он, или вправду собрался ей помочь.

– Но задаром я ничего делать не буду, – вдруг заявил Влад, разрушив благостное представление о себе.

– Но у меня же ничего нет! Во всяком случае, ничего своего. Телом моим ты и так уже пользуешься, я уж и не знаю теперь, мое оно или твое?

– Давай так: ты мне картину, а я тебе возможность выставляться?

Обрадованная Катька закивала головой.

По-прежнему она составляла сексуальную утеху для Влада, и все-таки она чувствовала, что он относится к ней не так, как прежде. Говоря высоким стилем, он увидел в ней человека. Самое приятное для Катьки, однако, заключалось в том, что дома он стал бывать куда меньше. То ли у него какие-то осложнения в бизнесе были, которые требовали немало времени и сил, то ли раньше он себе послабление давал, но факт тот, что приходил он теперь поздно вечером.

Домработница вышла из своего загадочного отпуска, присутствие Катьки в доме приняла весьма неодобрительно, но зато все, что надо делала. Катька своими ушами слышала, как прислуга ворчит и ругает на все корки хозяина, натащил, мол, в дом всякую шваль! Это она ее так называла.

Никаких скидок и поблажек себе теперь Катька не делала, работала тщательно, оценивала придирчиво. Работа не шла, летела, и сама Катька как бы порхала вокруг мольберта в ореоле света и собственных фантазий. Она принялась за портрет Влада, почему-то изображая его в виде древнеримского воина.

– По-твоему я такой грозный? Мне кажется, что ты мне здорово льстишь! – Вот все его слова по-поводу портрета.

Из четырех ее работ отобрали только две, но она не стала расстраиваться, все равно это удача. Взяли портрет Лельки и «мечтающую девушку», которую она тоже рисовала по памяти, с бывшей коллеги по малярному делу, девицы хорошенькой, но очень уж глупой. Естественно на портрете не было никакого намека на глупость, та дуреха даже не узнала бы себя в этом нежном, мечтательном лице с широко открытыми глазами, кажется, ждущими чуда и любви.

Портрет провисел всего два дня, как на него нашелся покупатель. Катьке причиталась только половина суммы, но это составляло целых пять тысяч долларов, и она была в восторге, еще никогда у нее не было таких больших, по ее разумению, денег. Она их сразу с бережливостью скопидома положила в банк, пополняя счет, открытый для нее Владом.

После выставки Влад притащил ей небольшую газетку, где была статья с обзором выставки, и где осторожно хвалили обе ее картины, похвала была скупа, но она была! И это первое, если не считать похвал преподавательницы, поощрение наполнило ее таким теплым чувством, словно полузабытая мать воскресла вдруг и погладила ее по голове.

– Чем ты все недовольна? – раздраженно спросил Влад, – две твои картины пристроены, через пару, тройку месяцев я тебе организую еще одну выставку, теперь это будет легче, поскольку ты уже заявила о себе, как о художнике. Что ты еще хочешь?

Катька опустила голову, она всего лишь попросила у него позволения съездить на экскурсию по Золотому Кольцу. Ему бы даже не пришлось за нее платить, она бы сама за себя заплатила, ведь она теперь не нищая! Наверно, надо было как-то не так ему говорить об этом. А она бухнула, что скучает.

– Я хочу впечатлений, – упрямо заявила она, отстаивая свое право, право художественной натуры на разнообразие жизни.

– Ах, впечатлений! – всплеснул руками Влад, – мало тебе, бедняжке, впечатлений, оказывается!

– А какие, какие у меня впечатления? – разозлилась в свою очередь Катька. – Работа, да секс с тобой, вот и все мои впечатления!

– Ладно, будут тебе впечатления.

Катька огляделась вокруг, сохраняя непонятную, напряженную мину на лице.