Катька Мазила

Невинность свою она потеряла быстро, где и с кем, не помнит, спиртное, которого обычно было немало, отвратительно действовало на нее, ей становилось плохо, она ничего не соображала, не могла дать отпор, а деликатностью манер, ясное дело, никто из здешних не отличался.

Благодаря особенностям своего организма, плохо воспринимающего дешевое пойло, она не спилась. Испытав столь плачевные последствия вечерних попоек, когда все вскакивают утром и бегут на занятия, а она головы не в состоянии поднять от подушки, от алкоголя она стала отказываться. Дружный коллектив не замедлил заклеймить такое поведение, ее стали обзывать предательницей, а потом и сторониться, но это не сломило ее упорства, она пришла сюда учиться, вот и будет учиться, ни на что другое нет у нее ни сил, ни времени, ни желания.

После училища, когда она только, только стала ощущать себя человеком, почти расправила отрастающие крылья, оказалось, что трудности еще только начинаются. Работы не удалось найти, хоть сколько-нибудь приемлемой, жилья как не было, так и нет. Едва не умерев с голоду, переночевав несколько раз на вокзале, Катька оказалась, в конце концов, в общежитии строительной компании, в которую устроилась маляром-штукатуром, еще и брать ее не хотели, пришлось умолять.

Год проработала она там, жуткий год, когда не было ни места, ни времени любимому занятию, два карандашных портрета своих коллег, сделанные наспех, вот и все ее достижения за тот год. Платили вроде бы не так уж мало, она собиралась копить, чтобы снять хоть на какое-то время отдельную конурку, где можно было бы рисовать, но надежды не сбылись, проживала все, что удавалось заработать, то ли жить она не умела экономно, то ли общинная жизнь не способствует рациональной трате денег.

Готовить, то некогда, то не на чем, хватаешь в магазинах полуфабрикаты, а они только с виду дешевы, и в общей сложности влетают в немалую копеечку. Сядет в общаге есть одна, обязательно кто-нибудь на халяву присоседится, не прогонишь ведь, сама голодала, знает цену вовремя поданному куску, так и пролетают денежки. К тому же не старуха она столетняя, одеться ведь тоже хочется, пусть не фирменная одежда, на рынке купленные джинсики, кофточки, сапожки немало стоят. Ничего не скопила, ни рубля. Тут и подвернулись ей «птенчики».

Она бродила по магазину, глазея на все подряд, как иные ходят по музеям. Одна из кофточек, вроде бы, простенькая, но такая приятная, глаз не оторвать, особенно надолго приковала ее внимание. Мысленно она уже надела ее на себя, прошлась по коридорам общежития.

– Очень приличная вещь, у тебя, я вижу, вкус неплохой, хочешь куплю ее тебе?

Катька оглянулась. Рядом с ней стояло неземное создание, с невинным взглядом неправдоподобно голубых глаз из-под целого леса густых ресниц. Светлые волосы завитые какими-то жгутиками, обрамляли ее белоснежное, хрупкое личико, которое навевало мысли о драгоценном старинном фарфоре.

Даже страшно становилось при мысли, как такое существо, сотканное не иначе, как из лепестков роз и лунного света может жить на грешной, жестокой земле. Все это быстро пронеслось в голове у Катьки, она взяла себя в руки и ответила отказом на неожиданное предложение.

– Ну, почему же? – настаивала та, – деньги у меня есть, мне было бы приятно, потратить на тебя хоть малую их часть. Доставь мне такое удовольствие!

– Нет, не надо, – выдавила из себя Катька, – мне эта кофточка вовсе и не нравится, так просто смотрела.

Помимо странного предложения, ее смущало, что незнакомая девица, хоть и говорит вежливо, даже изысканно, тем не менее, стала сразу тыкать ей, словно они давно знакомы, что-то пренебрежительное почудилось ей в таком непринужденном общении.

– Тогда найдем другую кофточку, разреши я сама тебе выберу, у меня хороший вкус, обычно все хвалят, – продолжила девица, сверля ее пристальным взглядом, противоречащим смыслу произносимых слов.

– Лелька, ты чего застряла тут? – обратился к девице, незаметно подошедший молодой человек.

Он был ей под пару, не менее красивый, молодой, хорошо и модно одетый, самоуверенный.

– Да вот, хочу девушке кофточку подарить, а она отказывается, – ответила Лелька, не отводя от Катьки взгляда, и было что-то такое неназванное, подспудное в ее словах, что мороз пробежал по коже у Катьки, и оборвалось что-то в душе.

Парень уставился на Катьку так, словно собирался просветить ее своим взглядом как рентгеном насквозь.

– Да-а, – проговорил он медленно и тихо, – кофточку подарить ей надо, очень было бы неплохо.

– Может быть, они оба сумасшедшие? – мелькнула спасительная мысль.

Потом Катька и сама не могла себе объяснить, как она поддалась на уговоры этой сладкой парочки, пошла к ним в гости, а потом задержалась в их доме, словно бездомная кошка, которую подобрали, вот она и живет, пока не выгнали.

«Птенчики» были детьми богатых родителей, два года, как женаты, и за этот недолгий срок обычный супружеский секс успел им наскучить, казался серым и неинтересным. Для того чтобы вновь сделать свои ощущения острыми и волнующими им требовался кто-то третий. Поисками этого третьего они и были заняты все свободное время, которого у них было больше, чем нужно.

Лелька не работала и не училась, называла себя замужней дамой и домохозяйкой, невзирая на то, что до этого самого домашнего хозяйства и пальцем не касалась. Левчик числился где-то студентом, наверно, на платном отделении, потому как занятиями себя не затруднял.

Когда Катька впервые попала в дом к «птенчикам», то озиралась кругом с большим любопытством, неприкрытая роскошь впечатлила ее юную, непривычную ни к чему подобному душу.

– А зачем вам второй туалет? Неужели краны и вправду золотые?

То и дело задавала она им наивные, и оттого смешные вопросы. Пока она слонялась по четырехкомнатной квартире, раскрывая в удивлении рот, Левчик сумел накрыть маленький столик на колесиках. Лелька валялась на диване, задрав ноги, для оттока крови от них, как она туманно поясняла, ничего не делала, только ныла и грызла ногти, была у нее такая странная привычка.

– Прекрати! – шлепнул ее по рукам молодой и заботливый муж, – сядь, поешь, а не то выпорю, как в прошлый раз. – И он помахал зажатой в руке маленькой, но явно сноровистой плеткой, к большому ужасу Катьки.

То, с каким удивлением и страхом взирала она на это орудие домашней тирании, очень развеселило «птенчиков». Лелька пришла в полный восторг и даже соизволила поесть. Катька от угощения отказываться и не думала, когда еще доведется попробовать икры, а тут и красная и черная, да еще рыба всякая и мясо тонюсенькими ломтиками, ешь, не хочу! Пока она насыщалась, стараясь не набрасываться на деликатесы, чинно сидя на краешке дивана, Лелька времени даром не теряла. Ела она мало, «я клюю, как птичка», призналась она, притворно смущаясь, но другой, совсем необычный голод был у нее неутолим. Левчик просто обожал ее за то, что она была ненасытна и неутомима в поисках разнообразных наслаждений.

Никогда еще Кате Мазиной не приходилось попадать в такую ситуацию, ни о чем подобном она даже не слышала. Поэтому все первое свое посвящение в сексуальные «изыски» она провела почти в ступоре, пока парочка от души забавлялась ею.

Немного пришла она в себя, когда они занялись, наконец, друг другом, рыча, воя, кусаясь и катаясь по полу, сминая и пачкая длинный ворс ковра. Как-то все сразу встало на свои привычные места в голове у неискушенной Катьки. Глядя на забавляющуюся парочку, она поняла раз и навсегда, что не какие-то возвышенные желания владеют ими, а обыкновенная похоть, умноженная бездельем, пресыщенностью и пустотой мозгов.

– Тоже мне, птенчики!

Процедила она презрительно, с тех пор только так и звала их в глаза и за глаза. Тем не менее, она не сбежала от них в первый же вечер с криками отвращения и ужаса, потому, что ей удалось договориться с ними. Она им понравилась, поэтому они в два голоса просили остаться, пожить у них. Катька согласилась, поставив несколько условий.

Если им нравится хлестаться плетью, сказала она им, пусть хлещутся на здоровье, ее они трогать не будут, это было первое условие. Вторым условием было то, что она не заменит им домашнюю работницу и никакой работы по дому делать не собирается. Третьим условием было требование иметь свободных два-три часа в день, для собственных занятий. Условия были приняты.

Работу Катьке пришлось бросить, потому что новые «занятия» проходили большей частью именно в дневное, рабочее время, ночью «птенчики» либо спали, либо обходились без ее участия. О работе она не очень жалела, а вот о полном отсутствии денег даже очень.

Да, у нее была более чем приличная крыша над головой, она ела что хотела, и сколько хотела, она меньше уставала физически, имела больше сил для творчества, даже комната у нее была своя, отдельная, от чего она была первое время в большом восхищении, подобную роскошь ей и представить раньше было трудно.

Свободными у нее были самые лучшие для живописи утренние часы, ребята раньше двенадцати, а то и часу дня не вставали. Последние, бывшие у нее деньги, она истратила на холст и краски. Денег у своих молодых хозяев, чьей сексуальной рабыней она, по сути, являлась, Катька просить не решалась, а сами они были слишком эгоистичны, чтобы думать о ком-либо, кроме себя, драгоценных.

Первые два месяца жизни у них, она была настолько счастлива, что может заниматься любимым делом, что мало обращала внимание на то, чем приходилось ей платить за это счастье. А платить приходилось.

«Птенцы» были ненасытны, частенько покрикивали на нее. Лелька, скорая на злость и расправу, пару раз даже закатила ей увесистую затрещину. Протест против затрещин Катька выразила только словесно, тем самым почти согласившись с ними. Но когда Левчик, войдя в раж, огрел ее очень больно плеткой, она пришла в такое неистовство, что легко выдрала ее у него из руки и прилично отходила обоих.

Она-то думала, что после такого поступка, ее если и не выгонят с большим скандалом из дома, то поостерегутся применять злополучное орудие к ней. Реакция хозяев была весьма оригинальная, вскрикнув в первый момент от возмущения, Левчик, а за ним и полоумная Лелька пришли в полный восторг, кинулись друг на дружку, возбудившись поркой настолько, что целый час не размыкали неистовых объятий.

Чокнутые, больше ничего не скажешь! После этого происшествия, ребята стали просить ее о повторе, но она не соглашалась, ей было противно. Одно дело хлестать направо и налево в большом гневе, и совсем другое делать это осознанно, с целью причинить боль, пусть даже им это нравится.

Со временем и кое-какую работу по дому ей все же пришлось делать. В основном ее заботы касались готовки завтрака и хождения по магазинам, причем последнее занятие давало ей пусть маленькие, но деньги. Они не были щедры, эти ее заносчивые, до мозга костей испорченные хозяева, но хорошо есть хотели, поэтому посылали в магазин ее, домработница не всегда находилась под рукой.

Сначала она честно выкладывала всю сдачу на кухонный стол, но хозяевам все как-то недосуг было убрать мелочь в кошелек, она валялась на столе, падала на пол. Она перестала ее отдавать, никто этого так и не заметил. Иногда оставалось всего несколько рублей монетками, но время от времени и бумажки оставались, это радовало Катьку, переставшую стесняться, денег за ее труды и заботы по-прежнему никто не думал ей предлагать. Так и проходила ее жизнь: светлая, радостная в творчестве, и отвратительная во всем остальном.

День этот начался хорошо, Катька встала рано, работа пошла, и она успела закончить третью картину. Картины были небольшими, но она никогда не тяготела к монументальности, ухитряясь выразить на небольшом кусочке холста все, что она хотела. Уже два дня охламоны ее не трогали, заняты были сами собой.

Краем уха она слышала, что они раздобыли какое-то новое зелье, и теперь с энтузиазмом экспериментировали над собой. Они, должно быть, просто не знали, чем им заняться от безделья. Встали они уже после часа, зевая, потянулись в душ и на кухню. Еще часа два в доме было тихо, но как только домработница закончила уборку и покинула квартиру, они разорались там у себя. Катька прислушалась, вроде бы ее зовут, надо идти. Вздохнув, она поплелась к ним.

Так и есть, оба голышом валяются на громадной кровати, вот только глаза у них ей не понравились, какие-то совсем мутные, бессмысленные. Лелька, завидев ее, шумно задышала, обняла, стала срывать халат. Началась обычная процедура, надоевшая до оскомины в зубах: поцелуи, лизанье, на этот раз довольно быстро перешедшие в щипки. После одного из щипков, довольно болезненного, Катька отвела Лелькины руки от себя и попыталась встать, но та вдруг завизжала так, словно ее режут на кусочки, яростно набросилась на нее и стала царапаться и кусаться, словно взбесившаяся болонка. Левчик захихикал и присоединился к жене, вдвоем они быстро одолели ее сопротивление, и начали бить и мучить так, как будто задались целью непременно убить ее сегодня.

Сколько продолжалось это избиение, Катька не знает, она потеряла сознание после удара головой о стену. Очнулась на полу, вся избитая и истерзанная, в крови, парочка садистов валялась неподалеку, сладко посапывая во сне, видно большое удовольствие получили! Преодолевая тошноту, она кое-как встала, с большим трудом смыла в ванной с себя кровь, и уже опять теряя сознание, едва доплелась до кровати. Провалялась она в ней три дня безвылазно.

Врача к ней, естественно не позвали, наоборот, заперли в комнате, поставив, как заключенной ведро, чтобы могла справить нужду, кувшин с водой, пакет молока и полбатона хлеба, чтобы с голоду не подохла. Через три дня ее открыли, мило справились о здоровье, и даже не стали заставлять что-либо делать, само милосердие, а не «птенчики». Еще несколько дней она залечивала свои раны, ждала, пока синяки и кровоподтеки сойдут, даже в магазин не выходила, писала свою четвертую вещь.

Работала яростно, быстро. Стало отчетливо ясно, что милые бездельники, приютившие ее, добродушные шалопаи и прожигатели жизни, по настоящему опасны. Они не убили ее на этот раз не потому, что пожалели, просто не сумели, псих, налетевший на них, быстро слетел, но нет никакой гарантии, что не убьют в следующий раз.

Нужны были деньги, чтобы уйти от них, сами они ей денег не дадут, она уже прозондировала этот вопрос, смутно надеясь, что после жуткой сцены они просто обязаны чувствовать себя виноватыми перед ней, и, может быть, дадут небольшую для них сумму, ведь денег у них куры не клюют! Последовал отказ, жесткий и равнодушный.

Как только Катька смогла выйти из дому без опасений испугать своим видом прохожих, она отправилась в заранее присмотренное местечко, прихватив две, из своих четырех работ. В закутке, составленным боковиной магазина и палисадником какого-то офиса, но на бойком месте, возле станции метро, разномастные художники продавали свои творенья.

Пристроилась к ним и Катька, содрогаясь в душе от волнения и страха, что не купят ее работы. На нее неодобрительно покосились, здесь все друг друга знали, давно уж терлись в этом месте, а она была новенькая. Подошел какой-то тип, нисколько не похожий на художника, скорее уж на спортсмена какого-нибудь, поинтересовался, как давно она торгует, Катька честно призналась, что пришла сюда первый раз. Тип явно потерял к ней всякий интерес, отошел и больше даже не смотрел в ее сторону, хотя не ушел, все чего-то терся возле художников, к некоторым из них подходил, разговаривал с ними. Но это она поначалу обращала на него внимание, потом забыла и думать, когда некий человек равнодушно скользящий взглядом по рядам выставленных на продажу полотен, увидел ее работы и вдруг загорелся. Катька ясно увидела в его глазах неподдельный интерес и еще удивление, пожалуй.