Сбор клюквы сикхами в Канаде

Сбор клюквы сикхами в Канаде
Елена Д. Толстая

«Сбор клюквы сикхами в Канаде» можно рассматривать как своего рода повесть. Нарратив от третьего лица (из-за плеча фиктивной героини) осциллирует между биографическим нарративом и откровенным вымыслом. Здесь царит дух анахронизма, а узнаваемые лица и ситуации переплетаются с выдуманными. Книга состав лена из миниатюр: детство в Ленинграде пятидесятых, прошедшее под знаком (чужой) ностальгии, разнообразные московские учебные заведения и авангардные предчувствия шестидесятых, реалии эмиграции, вкрапления документальных материалов вроде чужих устных мемуаров или газетных объявлений и даже рассуждения, а подчас и пародии на литературные или академические темы. Интерес автора сосредоточен на ускользающих культурных деталях, которые придают незабываемый вкус любой эпохе. Проза Елены Толстой напоминает о модернистской орнаментальности, а  парадоксальное остроумие помогает сохранить определенную дистанцию по отношению к тому, что кажется автобиографическом опытом, и рассмотреть его критическим взглядом. Но языковая игра у нее не становится самоцелью: искренний тон сохраняется даже в самых стилистически усложненных местах книги. Елена Толстая – внучка писателя Алексея Толстого и поэтессы Натальи Крандиевской, дочь арфистки Надежды Толстой и композитора Дмитрия Толстого. Автор книг «Ключи счастья: Алексей Толстой и литературный Петербург», «Игра в классики» и сборника рас сказов «Западно-восточный диван-кровать».

Елена Дмитриевна Толстая

Сбор клюквы сикхами в Канаде

Предисловие

Сикх транзит. Он бросает душную Индию, где ему места нет, его гонят, и?на студеных просторах Канады возделывает развесистые клюквенные плантации. Десятки алых, малиновых (фу! Но правда, цвет такой) миль во все стороны, куда ни глянь. Он ее сеет, он и?пожинает специальными комбайнами – каждое плечо десятифутового размаха – а?потом моет в?просторных Великих озерах, и?легкая клюква всплывает широкими коралловыми островами неземной красоты.

А?сикх – в?чалме как Тадж Махал, в?бороде как у?Хоттабыча, в?белой пижаме-джавахарлалке, надеваемой под фосфорическую пластиковую непотопляемую жилетку – окружает веревкой береговую линию острова, скругляет ее, замыкает, тесня ее, чтоб клюква не отбилась от стада. И?всасывает ее огромными насосами в?холодные, мрачные трюмы, воду сбрасывая обратно в?озеро.

На выручку сикх, возможно, покупает себе ностальгический финик. А?может быть, наоборот, думает о?расширении, задумывается, наводит справки о?морошке, находит в?интернете лопарей, разузнает ноу-хау, тайно готовит опытную делянку на дальнем болотце, и, наконец, сикхиха, то есть сикхиня – короче, сикха варит желтенькое варенье из морошки, прославленное в?русской литературе.

Есть тут что-то, что говорит нам о?текущем моменте, что-то вроде дорожной карты нового мира, который образовался кругом, покуда мы зевали.

1

МАКЕТ

Отыщи всему начало – и ты многое поймешь

Анекдоты, застольные истории, писательские пластинки, театральные байки, семейные легенды – все эти малые жанры устной литературы замечательно сохранялись в?холодном климате. Запретность их только полировала, устраняя случайное и?лишнее, как и?полагается в?бесписьменных жанрах. Один приятель спросил себя лет пятьдесят тому назад – что это у?нас собирают все фольклор крестьянский да городской? Надо воссоздать недостающее звено, дворянский фольклор! У?него получилось: «Не спи валетом с?отставным корнетом». Типа Козьма Прутков.

Но на самом-то деле – бегство, изгнание, трогательные сцены величия в?нищете, неправдоподобные, отчаянно сентиментальные, но тем не менее правдивые отчеты о?самопожертвовании и?верности, из которых составилась после Великой революции французская история и?которыми кормилась европейская литература чуть ли не до конца XIX века, – что же это, как не фольклор?

Наше новое изгнание порождало сходные сюжеты. В?советской России их записывали так, в?эмигрантской – эдак. Взять, например, анархистку Ксению Ге. В?эмиграции верили, что добровольцы повесили ее как садистку и?изуверку, а?в?советской книге «Женщина в?гражданской войне» (1925) она выведена мученицей. Некая девица, прототип «гадюки» А.Н. Толстого, и?правда ушла на гражданскую войну, сражаться вместе с?женихом – но только на стороне белых. Версии и?посейчас не сведены вместе, а?это значит, что до настоящей истории мы еще не дозрели.

Но соберем, что осталось. Запишем кое-как по памяти, хоть память, надо честно сказать, так себе. Но ведь не запишешь так и?ухнет с?концами. Наконец, из подручных материалов соорудим некое подобие мира, которого больше нет. Может быть, клея и?строгая, мы что-то вдруг в?нем увидим, чего раньше не замечали, что-то сообразим, в?чем-то разберемся?

Кроватка с?сеткой

…Ми-ми, Мимишка и?просто Мишка. Как-то из этого получилась Мика.

Мика в?кроватке. Тут очень опасно. Сетка не защищает: она же дырявая! Не тугая, мягкая, а?кругом-то темно. Глаза закрыты, но что-то под веками зыблется, вертится – какая-то пирамида или спираль. Боже! Ведь она из черных ржавых гвоздей, они живые, копошатся, колют, язвят, это ужасно – и?вдруг в?середке ее беззвучным щелчком загорается страшно яркий свет в?виде большого электрического О! Это О?растет и?поглощает все вокруг себя и?жужжит все громче. Мика просыпается оттого, что кричит. Появляется большое прекрасное мамино лицо. Мика говорит: «Автомобильное солнце!» Ну что тут можно объяснить?

…Потом образуется заводной механизм, в?нем крутятся маленькие куколки, и?механизм с?ними что-то делает, одинаковые повороты, одинаковые движения, и?это красиво, это завораживает. Но тут что-то не то. Нет, это не куколки, а?дети! И?этих детей порют. Мика в?ледяном ужасе орет и?просыпается. Ей страшно и?гадко, потому что это было красиво и?ей нравилось. Мама дает ей микстуру. Голове теперь прохладнее…

…Появляется коробочка, открывается. В?коробочке балерина, она принцесса, она стоит на одной ножке, она голубая, шелковая, серебряная, брильянтовая. И?это сама Мика! Этот сон с?балериной ей часто снится. И?она рисует принцесс и?балерин. Ей говорят: «Балерина Фока! Прыгает высоко».

Плохая

Всюду шерсть. Ее привозят из Риги. Она кусачая. Черный в?манишке сибирский кот Васька играет с?клубком крашеной красной шерсти. На Мику надевают из этой шерсти колючие чулки, колючий джемпер и?колючий капор и?сажают в?высокую красную коляску, куда-то привозят, там стоит карусель.

Карусель! Она огромная и?прекрасная, с?громкой музыкой, с?золотыми каретками и?разноцветными машинками и?лошадками белыми, рыжими и?серыми в?яблоках. Мике очень нравится белая лошадка, вся в?золотой упряжи. Ее сажают верхом, и?она изо всех сил держится. Это и?есть счастье! Карусель тихонько начинает двигаться, это замечательно, ветер в?ушах, быстрее, быстрее, и?скоро все вокруг уже мелькает и?уже почти что невидимо, ничего, ничего, Мика держится… но вдруг в?глазах темнеет, все исчезает, и?она приходит в?себя на грязном, мокром полу, джемпер и?чулки изгвазданы. Поднимают, но тут ее начинает тошнить. А?она так любит карусель!

В?Сортавала розовые валуны. В?валунах сияют искры. Под ними радужное озеро. Приезжает папа, они стоят под сосной, и?Мика хочет ему сказать что-то вроде: «Давай ты будешь всегда с?нами, ты так мне нужен, я?тебя безумно люблю. Ты огромный, мудрый и?прекрасный. У?тебя такой красивый голос, что я?просто умираю от счастья, когда его слышу. Вот только начни со мной говорить. Я-то хочу тебе столько сказать, но не могу. Почему ты меня не понимаешь?»

Но он не понимает. А?Мика-то даже заговорить с?ним не может. Потому что у?нее не получается правильный голос?– такой, чтоб ее слушали. Всегда не тот звук. Опять, опять. Наверно, она бездарна. И?от этой печальной мысли она начинает кричать и?плакать. Мика плохая девочка, в?четыре года это уже всем ясно.

В?шумный летний день завели Мику в?какое-то новое место. Внутри очень высоко и?все золотое, ходят какие-то с?бородами, как веник, в?длинных пальто. И?гомон страшный, народу битком. Один такой с?бородой, вроде Дед Мороза, но борода серая и?совсем не добрый, начал ей в?рот силком пихать ложку с?микстурой. Мика в?панике забила ногами и?заголосила. С?тех пор, стоит проштрафиться, все разводят руками и?пожимают плечами: «Ясно же – порченая!»

И?папа серьезно озабочен. Как все.

Ухожоры

У?Микиной мамы мама бабушка Шура, а?у?нее сестра Аня. Замужем за немногословным лысым человеком дядей Витей (он рисует самолетики в?профиль, чтобы не было видно крыльев). Там две дочки, они мамины кузины и?дружат с?Микиной мамой, но ее моложе. И?у?них у?всех есть ухожоры. Это молодые люди, главным образом грузины и?армяне, с?крупными чертами лица, имеющие привычку виться вокруг девушек и?шептать им на ухо. Очевидно, поэтому они называются ухожоры. Мики и?ее братика это не касается, они маленькие.

Их взяли в?Сигулду, на песчаные горы. Пока у?взрослых был какой-то пикник и?они куда-то карабкались с?ухожорами, маленькие катались кубарем с?песчаных склонов. И?Мике впервые было томительно, оттого что и?она сама никому не интересна, и?все кругом не по ней. Это было такое первое лето.

Все это происходило на Рижском взморье: долгое сидение в?мелкой воде, мелкие ракушки, маленькие хорошенькие неопасные медузы с?цветочками, крошки янтаря. Лучше, чем дрызгаться в?Финском заливе в?Репино: там море скучное, неподвижное, острая беловатая осока режется, там Микин папа заплывал так далеко, что делалось страшно. Он теперь с?ними не живет.

Он от них ушел, уехал на грузовике.

Марья Моревна

На даче на Всеволожской веранда с?цветными стеклами, чтоб казалось, что солнце, но всегда дождик. Всюду лужи, кругом лес, а?в?лесу папоротники и?горькуши. Можно устроить домик из стульев и?пледа, но только дома, потому что снаружи все время сыро. На веранде чай, остывает быстрое варенье из красной смородины. Прошло лето, как не было.

Начались ранние вставания. Не в?школу, а?еще в?немецкую группу. Вокруг яркой электрической лампочки в?непроснувшихся глазах радуга. Мика болтает в?воздухе ножками, играет ими. Они спросонок как бы не ее – нет, ее, маленькие, веселые. Влезла в?себя, побежала.

Микина первая любимая книжка – сказки Ирины Карнауховой. Марья Моревна в?малиновом кокошнике. Она ей снится как терем с?малиновым верхом. М малиновое, самое лучшее. Р?сине-зеленое, морское, бурлит, ревет. МоРЕВна! Б?сине-черное сухое. Я?красное, нет, оранжевое! Л, конечно, розовое! Н?голубое. А, понятно, белое. У?желтое. Т?защитного или табачного цвета. Ч, Ш, Щ – оттенки коричневого, от густого к?жидкому. Ю?серебряное. Э?золотое, дорогое, не наше.

Мике лет пять, она читает в?старом-престаром большом кресле Перро с?рисунками Дехтерева. А?там Мюнхаузен, рисунки Доре. Потом очень скоро Жюль Верн – «Пятнадцатилетний капитан», ее даже взяли на фильм по этой книге. Сеанс 8.30 утра – встали затемно. Сколько радости было! Какие были кораблики! Какие волны! С?тех пор Мика была юнга по имени Джек.

А «Таинственный остров»! – Мы поднимаемся! – Нет, напротив, мы опускаемся!

Чемодан

Чемодан со старыми вещами спускают общими усилиями с?антресолей, когда надо что-то сшить. Этот чемодан огромный и?невподъемный. Он длиною с?человека, и?у?него поперечные бамбуковые ребра. Ручки у?него спереди и?сзади, чтоб носить вдвоем. Он твердый и?при этом картонный. Даже кардонный! Называется «кофр». Кофр приехал с?бабушкой из Берлина в?незапамятном году вместе со швейной машиной «Зингер», которая с?кружевными ножками из чугуна.

Вот он открывается, и?это настоящий праздник. Из него достаются белые босоножки, почему-то пошедшие розовыми подпалинами. Рваное пестрое вязанье. Кусочки платья, в?резкую черно-белую полоску, а?поверх полосок – розы розовые, как живые, с?листиками. Остатки креп-жоржета, жатого вдоль, с?лиловыми и?коричневыми цветами, а?внутрь им в?сердечки добавлен и?черный, и?оранжевый, и?чуть-чуть зеленого, так что дух захватывает от невиданной роскоши. Там же хранится и?камень тигровый глаз, бесполезный, но изумительный: внутри живут золотые искры. Рубашка-бобочка, с?узкими и?острыми воротничками-язычками и?молнией. А?вот сиреневая юбка. Это клеш-солнце, брось ее на пол, и?она ляжет полным кругом. Но на ней пятна, и?она ждет, чтоб из нее что-нибудь сделали новое.

И?им, маленьким, с?самого начала ясно, что вот он – источник всего прекрасного, незнакомого, чудного. Такого сейчас не делают. Где такое найдешь. Где?

Мика скоро пойдет в?школу. Бабушка впервые берет ее в?магазин Дэ эЛ Тэ, где толчется страшно много людей и?где всех этих людей на всех этажах видно одновременно.

Она покупает – покупает! Мике! Новое платье! Белое в?синий горошек, и?парусиновые туфельки на резиновой подошве, белые с?синей каемочкой. Необычайное появилось тогда у?Мики новое чувство, что она не просто так – ведь ей покупают новые платья, значит, и?она чего-то стоит.

У?нее раньше было только одно платье навырост, для больших оказий – темно-синее из чего-то переделанное бархатное. А?у?брата был сшитый всей семьей – мама, бабушка, няня и?тетя Зина – костюмчик с?брючками гольф, то есть три четверти, из перелицованного старого пальто, твидового в?зеленую искру.

Общими усилиями на большом столе стегали и?одеяла. Купили темно-розовый шелк, легкую вату, тонкую розовую бумагу (то есть бумажную ткань) на изнанку.

Островитяне

Иногда у?всех у?нас начинается гастрономическая ностальгия. У?каждого своя. Лимонные корочки. Клюква в?сахаре. Конфетки «Мечта» кубастенькие. Помадки сливочные. Ммммм. Курабье бакинское свежайшее, только что из той же подворотни, где варят козинаки. Роксы! То есть твердые душистые цилиндрические сосалки с?муранским цветочком на поперечном срезе в?стиле mille fleurs.

А?иногда заедает ностальгия лингвистическая. По ситному хлебу и?французским булкам, по рольмопсу (что-то из селедки) и?шнельклопсу (что-то из фарша).