Под флагом цвета крови и свободы

Но, очевидно, проведя вместе с пиратами почти полгода – а до того больше десятка лет ловя их по всему Карибскому побережью, допрашивая и периодически вешая – Эдвард вынужден был признать, что все еще слишком плохо понимал их обычаи, суждения и в особенности нравы. Ничем другим он не мог объяснить того, что после продолжительного молчания, тяжело нависшего над расстилавшимся вокруг песчаным пляжем, капитан Ришар вдруг расхохотался – громко, с чувством, от всей своей наверняка адски черной души – и было не до конца понятно, чего больше в этом самой хохоте – веселья или чего-то иного. Дойли не взялся бы судить, не знай он наверняка, что у тщеславного и, вероятно, довольно жадного француза подобные юношеские рассуждения и не могли встретить что-нибудь, кроме смеха.

Однако он ошибался. Нахохотавшись всласть, Ришар вновь устремил на вражескую команду свой пронзительно-угольный взгляд – и в нем не появилось ни капли насмешки, даже когда он неожиданно одним слитным движением воткнул шпагу в ножны и освободившуюся руку протянул в сторону Генри. Не будь между ними расстояния в десяток ярдов и разницы в добрых двадцать лет, пораженно осознал Дойли, это выглядело бы как… как рукопожатие?..

– А вот теперь станет очень-очень весело, – хрипло и чуть слышно, едва ли к кому-то конкретно обращаясь, пробормотала Эрнеста, и Эдвард, через силу выдавивший из себя неопределенный смешок, был как никогда согласен с ней.

– Ты смелый парень, – спокойно и даже с каким-то уважением произнес капитан Ришар. Теперь, когда он говорил медленно и вдумчиво, французский акцент почти полностью исчез из его речи, и это казалось неким дополнительным реверансом в сторону противника. Что было еще более удивительно, Генри слушал с не менее вежливо и со своим обычным ненавязчивым, ровным любопытством, будто не против этого человека обнажал оружие минуту назад – и в таком положении они, как ни странно, казались почти равными друг другу. – Тебя любит твой капитан и уважает команда. Когда я впервые посмотрел на тебя, то думал, что вижу неоперившегося мокрого цыпленка, но у тебя пиратское сердце и сильная рука. Сегодня ты смог обезоружить меня, а по нашим законам уронивший оружие дуэлянт может сдаться, отказавшись от своих требований. – Он возвысил голос и уверенно, властно, будто приказ отдавая, четко проговорил: – Я проиграл и признаю поражение! Капитан Рэдфорд, – Ришар вытянул руку ладонью вверх, – «Морской лев» принадлежит вам.

Мгновение Джек колебался, ожидая ловушки за этими словами, затем выступил вперед и пожал протянутую ему руку.

– Благодарю, – неподдельное удивление отчетливо слышалось в его голосе. В неразборчивом гуле голосов спешно переговаривавшихся с обеих сторон матросов послышался необычайно громкий смех Эрнесты – все еще цепляясь левой рукой за плечо Генри, правой, той, в которой зажат был пистолет, она утирала текшие по ее лицу слезы, и Эдвард, мельком взглянув на нее, с удивлением заметил на щеке девушки, возле мочки уха, темный след растершегося пороха. Почти неразличимый на загорелой гладкой коже, такой, который можно было бы спутать со следом старого ожога или просто родимым пятном – Дойли он как-то сразу резко и неприятно бросился в глаза, из-за всегдашней ли педантичной аккуратности или по другой причине – но он внезапно ощутил совершенно неуместное желание дать девушке свой платок, а за неимением такового – самому стереть этот след секундной слабости, допущенный от страха за друга: разумеется, никогда бы в иных обстоятельствах аккуратная и внимательная Морено не пропустила бы неплотно прикрытый замок пистолета, угрожающий ее собственной жизни…

– Сеньорита, отдайте мне, – внезапно негромко попросил он, осторожно разжимая пальцы девушки и вынимая из них оружие. Эрнеста с непониманием взглянула на него, и Дойли глухо пояснил, указывая на наполовину ссыпавшийся с полки порох: – Если выстрелить из такого пистолета, он может взорваться прямо у вас в руках.

Черные глаза Эрнесты на мгновение жадно впились в его лицо, и горячечные искры едва сдерживаемой истерики пропали из них; но через секунду она уже усмехнулась, криво и растерянно, словно признавая одновременно и свою ошибку, и бессмысленность упреков за нее.

– Я перезаряжу, – тихо пообещала она, принимая обратно пистолет, и сразу же – мимо Эдварда – почти бегом бросилась к капитану, лихорадочно стискивавшему в объятиях Генри и беззвучно трясшегося от сдавленного смеха напополам с рыданиями старого Макферсона. – Джек! Джек, чтоб тебя!.. – мешая ругательства на испанском, английском и еще Бог весть каких языках, повторяла она, неловко упираясь плечом в грудь Рэдфорда и одновременно крепко держа его за локоть в судорожной пародии на дружеское объятие. – Ты… Да ты… Да чтоб я еще хоть раз!.. – Глаза ее сияли, как звезды, когда, кое-как отвалившись от капитана, она повернулась к смущенно молчавшему Генри.

– С повышением тебя, парень, – совершенно особым, тихим и уважительным голосом произнесла Морено, положив руку тому на плечо. Джек, все еще стоявший между ними и одновременно обнимавший обоих, довольно рассмеялся:

– Значит, не смущает, что он теперь всего на одну ступеньку ниже тебя?

– А мог быть и выше, если бы меня не выбрали квартирмейстером, – беззаботно махнула рукой Морено. – Нисколько не смущает – заслужил. Мистер Макферсон, ну довольно уже! В такой день грех лить слезы, – она участливо похлопала старого боцмана по плечу, но тот уже и сам овладел собой, утерев влажные глаза и усиленно закивав:

– Вот уж что правда, то правда, мисс! Хвала Небесам, подействовал-то мешочек мой… Эй, ребята!.. – обернулся он к ликовавшим вокруг матросам. – Ура старпому Фоксу!

– Не надо, сэр! – мгновенно встрепенулся юноша, но было уже поздно: дружный рев в его честь разом вознесся над берегом. Генри, совсем потерянный, дернулся, то ли желая спрятаться за привычным к бурным изъявлениям матросской нежности Рэдфордом, то ли вовсе сбежать, но ловкая Морено сразу же перехватила его за рукав:

– Погоди, парень! Чего тебе стыдиться? Это нам всем должно быть стыдно, а в особенности тем, кто скверно о тебе думал раньше. – Голос ее на мгновение обрел прежнюю серьезность: – Прости, Генри. Я ведь тоже сперва о тебе была не слишком лестного мнения…

– Что было, то прошло, – спешно оборвал опасную тему Рэдфорд. До сих пор он старался казаться абсолютно невозмутимым, но теперь стало видно, что и у него чуть заметно дрожали руки, а в глазах, когда он глядел на своего спасителя, мешались удивление, восхищение, благодарность и еще что-то, странно напоминавшее смущение. – Ты здорово выручил меня, дружок, и я этого никогда не забуду.

– Ты тоже когда-то выручил меня, Джек, – тихо ответил юноша. – И я тоже этого никогда не забуду.

Эдвард, забытый во всеобщем жгучем ликовании, незаметно отделился от остальных и спустился на берег, прямо на узкую полосу песчаного пляжа. В другое время – в прошлой жизни, как теперь казалось – он задумался бы о купании в столь чудном месте; но его хватило лишь на то, чтобы добрести до воды и рухнуть на колени. Прохладная волна тут же тревожно лизнула его в лоб.

Еще месяц… еще неделю назад он был бы счастлив, избавившись от до сих пор косо посматривавшего на него Рэдфорда! Какое ему дело до этих пиратов? Из них всех разве что одна-единственная девушка за это время отнеслась к нему сколько-нибудь по-человечески – насколько такое вообще было возможно для дикарки, выросшей вдали от цивилизации и гордящейся этим! А остальные… Или – быть может, все это лишь пригрезилось ему? Не было никакой ненависти, и остальные матросы не принимали его лишь до той поры, пока сам он, отчаянным усилием выбросив из головы мысли о выпивке и прошлых несчастьях, не взялся выполнять свои обязанности и работать на благо команды и свое? Эдвард, внезапно ужаснувшись этой мысли, облизнул пересохшие губы: как давно он в последний раз ощущал в себе то самое жгучее желание выпить?..

– Мистер Дойли! – донесся до него звонкий голос, и Эдвард, вздрогнув, поднял голову: Эрнеста Морено стояла совсем рядом, откровенно счастливая едва ли не впервые с момента их знакомства, с разметанными по плечам волосами, в которых путался прилетевший с моря ветер, и запрятанной в глубину черных глаз улыбкой. Протянутая ею ладонь была – привычно – крепкой и непривычно – теплой. – Идемте праздновать. Сегодня – великий день!

Глава XVI. Радость

Победу праздновали на трофейном «Морском льве», с чем даже никто не подумал не соглашаться: Рэдфорд на радостях отправил семерых добровольцев в известное на всю Тортугу заведение «Пять тузов» за выпивкой и едой, и те вернулись с такой поклажей, которой хватило бы на месяц беспробудного веселья. К тому же, в отличие от любого кабака, на своем судне можно было пировать сколько угодно и не опасаться на следующий день пробуждения непонятно где с адским похмельем и без гроша в кармане. Эдвард, неожиданно тоже оказавшийся втянутым в подготовку, сразу предположил, что сложнее всего будет решить самый деликатный вопрос, однако тут никаких затруднений не возникло: к этому моменту команда «Попутного ветра» находилась на Тортуге уже неделю, а потому все желающие успели посетить «веселые дома», которых на острове было редкостное изобилие. Приводить же женщин на борт пираты и не думали: все свято помнили примету, что такое судно уже не сможет в другой раз пристать к суше, и искренне верили в это. Как данное суеверие сочеталось в их сознании с ничуть не тревожившим их присутствием Эрнесты, Эдвард не понимал; когда же он решился спросить, то полученные ответы запутали его еще больше.

– Законы запрещают приводить на борт переодетую мужчиной женщину, – пожав плечами, пояснила проверявшая доставленный ром Морено. Эдвард смерил взглядом ее рубашку, жилет, тяжелые кожаные сапоги и заткнутую за пояс саблю, но благоразумно промолчал – девушка все равно тихо рассмеялась:

– А, вы об этом! Да, я тоже переодеваюсь, но я же не скрываю, что я женщина! Этот закон на самом деле запрещает совсем другое: нельзя прятать на судне своих любовниц и тайно жить с ними во время плавания. Море все узнает и может наказать за обман.

– Разве не вы прежде говорили о том, что команду очень удивило бы отсутствие у вас подобных… отношений? – с брезгливым удивлением переспросил Дойли. Эрнеста пожала плечами:

– Во всяком случае, я на борту не ради них. Раз я выполняю свою работу как следует и никаких несчастий не случается – значит, море не против.

– Вы действительно так в это верите? Вы же… – Дойли едва не произнес «образованная женщина», но вовремя исправился: – Я думал, все эти суеверия и приметы – для тех, кому слишком сложно объяснить… истинные причины.

Эрнеста внимательно, исподлобья взглянула на него и захлопнула крышку ящика:

– Нет, мистер Дойли. Приметы и суеверия порой заставляют удивляться прозорливости их создателей. Вы не поможете мне отнести все это наверх? Боюсь, в двух руках мне не удастся утащить и бутылки, и фонарь.

На галеоне «Морской лев», в отличие от «Попутного ветра», между кубриком и камбузом находилось специальное помещение с длинным столом и двумя рядами скамей по бокам, а потому, распахнув пошире все люки на верхнюю палубу, было решено основное праздненство устроить именно здесь. Можно было с удивлением наблюдать за тем, как мгновенно преобразилось это место, не отличавшееся прежде ни убранством, ни хорошим освещением – Эдвард еще помнил старую шутку моряков о том, что новичкам на судне первые несколько месяцев лучше есть в темноте, дабы не пугаться внешнего вида грубой матросской пищи. А теперь непонятно откуда на столе во всю его длину появился довольно чистый и, кажется, даже выстиранный кусок парусины, заменявший скатерть, и явно принесенные из какого-то местного трактира здоровенные кружки и жестяные тарелки с ложками. Вилок, естественно, не было, однако Дойли подивился тому, что многие матросы, садясь за стол, выкладывали рядом с остальными нехитрыми приборами складные ножи и предпочитали именно ими отрезать куски, которые затем отправляли себе в рот. Кок Хоу, захлопотанный и гордый, вовсю гонял троих полудобровольно, полупринудительно отряженных ему помощниками в раздаче порций матросов; Карлито еще раньше отправили разносить ром, грог и дымящийся эль, и Генри порывался ускользнуть из-за стола, чтобы помочь всем пятерым, хотя Рэдфорд сразу же строго-настрого запретил ему этого делать:

– Хорош же будет старший помощник, в день своего назначения разносящий еду матросам! Отлично, что ты не зазнаешься, но если станешь прислуживать собственным подчиненным, то как они смогут уважать тебя? Сядь на свое место и ешь спокойно. Гляди, еще даже не все пришли, – Джек слегка лукавил при этом: единственным человеком из команды, на тот момент не севшим за стол, была Эрнеста – примерно за полтора часа перед этим она неожиданно отправилась в город, заявив, что у нее появились неотлучные дела, и попросив ее не ждать. Впрочем, перед этим она все же кратко переговорила о чем-то с капитаном, и тот не слишком беспокоился насчет ее отсутствия, а следом за ним – и остальные.

Морено явилась через полчаса после начала ужина – было уже время шестой склянки, солнце неуклонно катилось к черте горизонта, алея и увеличиваясь все больше – и сразу же оказалась встречена дружным гомоном и протянутыми в ее сторону кружками с ромом.

– Погодите, ребята, успеете еще!.. – отмахивалась от них Морено с видом крайней небрежности – хотя глаза у нее радостно вспыхнули в ответ на это грубое, но искреннее выражение симпатии команды – и гордо демонстрируя принесенный с собой увесистый тюк чего-то плотно свернутого и увязанного в холстину: – Эх, надо было успеть еще до стола вам все раздать, но чертов скорняк с утра напился, да так, что не сразу удалось его привести в чувство… Ай, да и Бог с ним, в такой-то день! Дайте и мне рому, ребята, и послушайте! – Получив кружку, она, как была, не присаживаясь, горячо заговорила, обводя взглядом по очереди всех празднующих: – Не за меня вам нужно пить сегодня, а за нашего славного смельчака старпома, о котором судачат теперь по всей Тортуге – не отводи глаза, Фокс, я все вижу! Это добрая слава, нечего смущаться. Карлито, налей господину старпому, чтобы он перестал краснеть, как девица в первую брачную ночь! А еще, ребята, мы обязаны выпить за нашего капитана: во-первых, потому что сегодня он дрался за всех нас и выиграл этот бой, а во-вторых – за то, что в честь этой победы он поручил мне… – она выдержала поистине театральную паузу: даже еще не отошедшие от предыдущего тоста матросы притихли. Морено довольно сверкнула глазами в сторону Рэдфорда и продолжила: – Капитан поручил мне в счет его доли закупить все необходимое для сегодняшнего праздника, а также в подарок каждому из вас – новую смену одежды! Вот так-то ребята, ура!.. – от возросшего рева голосов и звона ударявшихся друг о друга кружек, казалось, зашатался весь корабль. Эдвард, с трудом понимавший причину столь искренней радости, удивленно огляделся по сторонам; но пираты не притворялись, это было очевидно – подарок начальства определенно пришелся им по душе.

Эрнеста передала тюк с принесенными вещами на край скамьи и отправилась на свое место – по левую руку от капитана. Сделать это было непросто, так как зазор между каждой скамьей и стеной оказывался минимален – но матросы дружно вскакивали, освобождая ей проход, особенно смелые или уже прилично выпившие лезли обниматься – и обычно сдержанная Морено никого не отталкивала, а особенно застенчивых сама хлопала по плечу или спине.

– Да, да, ребята! – смеялась она при этом без тени обидного превосходства или желания кого-то задеть, просто от избытка неожиданно накатившего веселья: – Знаю ведь вас: после полугода в море, бывает, последнюю рубашку на радостях пропить готов будешь, как уж тут накопить на новую одежду! Вы, главное, поглядите, если кому-то я с размером не угадала… хотя должна была угадать, но не суть!.. так вы честно скажите, может, обменяетесь с кем-то, на худой конец – сходим еще раз в ту лавку, там готового платья – бери, не хочу!

Эдвард не узнавал ее: образ такой Морено, смеющейся и жизнерадостной, совершенно не вязался в его понимании с той циничной, серьезной и не слишком общительной девушкой, которую он сам втащил в лодку почти два месяца назад умирающей от голода, жажды и жары, навсегда изменив свою жизнь. Даже Рэдфорд, довольно тесно общавшийся с командой, никогда не позволял себе подобных вольностей – он и сейчас, когда Эрнеста опустилась на свое место рядом с ним, сразу же наклонился к ней и что-то прошептал на ухо с весьма серьезным видом. Девушка слушала его хотя и не перебивая, но сочувственно-понимающая усмешка на ее губах явственно говорила о том, сколь малое значение она придала этим внушениям. Ей уже успели налить полную кружку горячего эля, и, пододвинув к себе тарелку с внушительной порцией бобов и жареного мяса, Морено жадно принялась за еду, время от времени кивая в подтверждение слов капитана. Тот сдался довольно быстро – не сдержал ответной улыбки, а затем и вовсе расхохотался, притиснув девушку поближе к себе. Вид у них при этом был совершенно приличный, насколько это вообще было возможно для подобной парочки – во всяком случае, сидя в обнимку и оживленно по очереди рассказывая друг другу что-то на ухо – находясь в столь двусмысленном положении, Джек и Эрнеста отнюдь не выглядели непристойно. Эдварду, в прошлое его пребывание на Тортуге наглядевшемуся в местных заведениях всякого непотребства, их поведение казалось уже чуть ли не образцом высокой нравственности. Тем более что надо было отдать им должное: и капитан, и его помощница отнюдь не отдавали все свое внимание только друг другу. Рэдфорд постоянно ласково тормошил сидевшего справа от него и, похоже, совсем растерявшегося от такого количества внимания Генри; подкидывал темы для все новых и новых баек Макферсона – старый боцман, приняв на грудь лишнего, был уже не в силах остановиться; а периодически по долгу своему поднимался и объявлял очередной тост для всей команды. Эрнеста из-за его плеча также спокойно переговаривалась с матросами, вставляя свои комментарии в разговоры о чем-либо, известном ей лучше остальных; пыталась она, как показалось Эдварду, заговорить и с ним, но Дойли, поздно спустившийся к ужину, оказался отделен от нее по меньшей мере десятком сидящих, вследствие чего вести разговор можно было, только перекрикиваясь через чужие головы – чего старшему канониру все-таки не позволяли остатки воспитания. Поэтому, и еще из-за тяжелых мыслей, одолевавших его весь день, он отвечал односложно, чаще кивками или выражением лица, нежели словами, и Морено скоро оставила его в покое.

– А ну пошел отсюда, мелюзга смазливая! – загремел голос Моргана из дальнего угла – оттуда, куда с явной неохотой и в самую последнюю очередь отправился разносивший ром Карлито. Потрясая кулаком в сторону сжавшегося мальчишки, рулевой порывался встать, от чего его удерживали сидевшие вокруг товарищи; однако запас ругани, исторгаемый им, оказывался неистощимым: – Еще будет тут своей тощей задницей вилять всякая… всякая… – тут рулевой разразился такой тирадой, что даже капитан Рэдфорд привстал со своего места, нахмурившись. Дойли стиснул кулаки, чувствуя, как в нем закипает желание ударить это бездушное животное – и, по-видимому, он был не одинок в своих желаниях: голос Эрнесты, тотчас прорезавший общий шум застолья, как бритва – шелковую ленту, зазвенел непривычно высоко и напряженно:

– Карлито, мистер Морган совершенно прав. Оставь это все и иди сюда, – она приглашающее хлопнула по узкому промежутку скамьи между собственным бедром и чужой ногой. – Кувшин поставь на стол, кто захочет выпить – сам встанет и нальет себе, – жестко прибавила Морено, окинув сидящих матросов взглядом и задержавшись на рулевом – тот уже перестал буянить и сидел, уставившись в пустоту и тихо, размеренно ругаясь такими словами, которых даже бывалые моряки старались избегать в своей речи.

– Да будет тебе, Фрэнки, – примирительно загудел со своего места Макферсон, жестами призывая окружавших рулевого матросов поскорее налить тому. Осушив большую кружку рома, Морган тяжело вздохнул и облокотился на стену – жгучая злоба в его глазах понемногу сменялась тупой усталостью. Карлито, с испугом оглядываясь на него, подошел ближе к дожидавшейся его Эрнесте и остановился в нерешительности, глядя на густо заполненную людьми скамью. Заметив это, девушка сразу же повысила голос:

– Ребята, вы не могли бы чуточку сдвинуться? Мистер Дойли, и вы – тоже, прошу вас!

Расчет ее оказался верен: Эдварду, сидевшему буквально с самого краю скамьи, освободить место представлялось только одним способом – попросту встать; почти машинально выполнив требование девушки, он и сам только через пару секунд осознал это и с удивлением обернулся в ее сторону. Морено улыбалась:

– Вам тоже не хватило места? Не беда, садитесь сюда. Мы с Карлито люди не гордые, подвинемся. – За столом при этих словах послышался взрыв громкого смеха, и Эдвард, вспыхнув от злости, сквозь зубы проговорил:

– Благодарю вас, не стоит, – лишь запоздало поняв, что едва ли кто-то из матросов вообще обратил бы внимание на всю эту странную рокировку и тем более нашел в ней что-то смешное. Эрнеста вздернула подбородок, однако уговаривать его повторно не стала: Рэдфорд уже сделал Макферсону жест рукой, и тот мгновенно сдвинулся в сторону, освобождая угол стола напротив капитана и самой Морено:

– Садись, сынок. Чего стоять-то, словно неродной?

Эдвард сел, оглушенный собственной несообразительностью и чувством вины за нее: ведь не столь же много он выпил, чтобы настолько не понимать происходящего?! Или это полгода на этом судне окончательно лишили его рассудка? Он поднял голову: за столом оглушительно кричали очередную здравицу в честь новопровозглашенного старпома – не пили только три человека: рулевой Морган, весь вечер угрюмо молчавший над своей тарелкой, Рэдфорд, объяснявший своему подопечному, как следует пить, и Эрнеста Морено, которая даже не подняла кружки, глядя куда-то в пустоту. Заметив, что Дойли смотрит на нее, она вздрогнула, с досадой дернула плечом и залпом выпила свой эль.

– Мэм! – неожиданно возопил не в меру смелый – или просто слишком пьяный – матрос Айк по прозвищу Рыжий, высоченный разбитной ирландец с огненной кудрявой шапкой волос на голове, сидевший рядом с боцманом. – А правду мистер Макферсон говорит, мол, что вы будто бы в первый раз человека убили в одиннадцать?

– Остынь, Айк! – спешно осадил его высокий и нервный доктор Хоу, отлично понимавший, чем чреваты такие вопросы. Даже Рэдфорд поспешил свободной рукой накрыть лежавшую на столе и невольно сжавшуюся в кулак ладонь девушки.

– С чего вдруг такое любопытство, господин младший плотник? Кажется, последняя кружка рому определенно была для него лишней, мистер Макферсон, – спокойно ответил он, заставив мгновенно умолкнуть на полуслове старого боцмана, а его не в меру любопытного соседа – уткнуться взглядом в свою тарелку. Однако незадачливому шотландцу явно везло сегодня: Эрнеста встретила вопросительный взгляд капитана спокойной усмешкой, чуть заметно кивнула и, отставив от себя тарелку, опустила руки на стол.

– Это ты мне сейчас хотел предложить сыграть в «выпей или катись»? – глядя в упор на проштрафившегося матроса, спросила она почти приветливо. Рыжий Айк вскинул голову, похоже, не до конца веря своему помилованию:

– Да, да, мэм! Именно так я и хотел сделать.