Офальд

– Простите меня, Лимил, – почти беззвучно прошептал Телгир, – вы еще полюбите достойного человека и обязательно будете счастливы.

Он поспешил выйти из девичьей комнаты и в самых смешанных чувствах вернулся в гостиную. Только тогда Лимил, так и не сказавшая ни слова, упала на колени перед своей кроватью и горько зарыдала.

Через несколько дней двадцатитрехлетний Офальд лишился невинности с прокуренной проституткой, оставшейся очарованной невероятной застенчивостью, сочетавшейся с мужским магнетизмом ее необычного клиента.

Глава тринадцатая. 24 года

Неав, Ивстаяр – Хеннюм, Римнагея. Май – февраль

За большим столом, заваленным книгами, эскизами, конспектами, чертежами и газетами сидел молодой человек, облаченный в мягкий домашний халат, подбитый ватой, и теплые шерстяные брюки с толстыми носками. В комнате, слабо освещенной керосиновой лампой, было прохладно, несмотря на веселое потрескивание дров в небольшой переносной печурке. Молодой человек, закусив нижнюю губу, сосредоточенно писал письмо, старательно выводя буквы, которые все равно получались угловатыми и размашистыми. Строчки изломанными сороконожками ложились на лист. Закончив, молодой человек перечитал написанное, порывисто вздохнул и, сложив лист вчетверо слегка подрагивающими от волнения руками, запечатал уже надписанный конверт. С узкой кровати, стоявшей у противоположной от стола стены, донесся раздраженный голос:

– Офи, ну сколько же можно? Давай гаси эту чертову лампу!

– Заткнись и не мешай! – огрызнулся молодой человек, не отрывая глаз от конверта. Он еще немного посверлил письмо пронзительным взглядом голубых глаз, сверкавших отражениями язычка пламени в стеклянной колбе лампы, затем прикрутил фитиль и лег на свою кровать в отчаянной попытке уснуть. В голове мелькали строчки из письма, которое должно было определить дальнейшую судьбу молодого человека.

"Невзирая на отчаянную нужду и в высшей степени сомнительное окружение, я сохранил свое доброе имя, остался совершенно чист перед законом и собственной совестью, за исключением этого случая неявки на военную службу, о необходимости которой я ничего не знал. Я направляю Вам это письмо вне зависимости от подписанного мною сегодня в консульстве протокола. Я прошу Вас также направлять все дальнейшие указания в мой адрес через консульство и заверяю, что не премину в точности выполнить их. Что касается данных о моем положении, то они подтверждаются консульством. Сотрудники консульства были достаточно благосклонны ко мне и породили во мне надежду, что достаточно будет явиться для прохождения комиссий в Рузьблагц. Хотя и не смею надеяться, но прошу все же не осложнять мою ситуацию понапрасну. Покорнейше прошу Вас принять это письмо к сведению и остаюсь искренне преданный Вам. Офальд Телгир, художник".

* * *

Вторая платформа столичного вокзала Станвохбеф была заполнена элегантными пассажирами и не менее блестящими провожающими их неавцами. Через четверть часа отсюда отправлялся поезд на Хеннюм, столицу королевского Вабаяри, входившего в состав Римнагской империи. Составу предстояло преодолеть четыреста километров строго на запад, по живописным местам приграничных областей двух великих государств. Среди обычной вокзальной суматохи ничем к себе не прилекала внимание группка молодых людей. Двое из них, невысокий юноша в добротном темном костюме и пенсне с толстыми стеклами, и франтоватый темноволосый молодой человек с напомаженными усами, явно собирались покинуть Неав. У ног первого стояли два больших потрепанных чемодана, второй ограничился видавшим виды дорожным саквояжем. Трое остальных, в костюмах разной степени засаленности, были провожающими. Франт, с тросточкой и в великолепной коричневой паре в светлую полоску был необычайно оживлен и весел. Спутники посматривали на него с добродушным удивлением – в Мьеделнаме привыкли к всегдашней мрачной серьезности Офальда, резко менявшегося только во время дискуссий и споров о политике, истории или будущем Ивстаяра и Римнагеи. Но сейчас на вокзальной платформе стоял хорошо одетый, чисто выбритый и аккуратно причесанный молодой человек, с аристократичной бледностью и искрами в светлых глазах, на которого то и дело кокетливо оглядывались проходившие мимо барышни. Телгир покидал Неав, в котором провел шесть долгих нелегких лет, сделавших из амбициозного мальчика не менее амбициозного мужчину. Офальд прошел весь путь от восхищения и поклонения ивстаярской столицей до самой глубокой неприязни к ней, и его необычное оживление было вызвано отъездом из этого "расового муравейника", как он неизменно называл Неав последние два года. Он с удовольствием думал, что оставляет позади худшие годы своей жизни, чтобы вновь попытаться стать дипломированным архитектором. Телгир искренне верил, что в Хеннюме, этой колыбели римнагского искусства и великолепном образчике строгой, но изысканной архитектуры, он сможет получить наконец аттестат зрелости и устроиться чертежником в какую-нибудь большую строительную фирму, специализирующуюся на строительстве театров и концертных залов. В этом намерении его убедил опубликованный в газетах проект здания Инбрелской оперы: Офальд, с присущей ему самоуверенностью, был уверен, что его собственный чертеж, сделанный по следам предполагаемой перестройки инцлского театра, был гораздо лучше.

Перемена, произошедшая с молодым человеком, который из плохо одетого неряшливого поденщика с кистями и красками превратился в настоящего франта с горделивой осанкой и победительным блеском в глазах объяснялась просто. В апреле Телгиру исполнилось 24, и по ивстаярским законам он стал совершеннолетним. Уже на следующий день в Инцл отправилось прошение от "художника Офальда Телгира, проживающего в Неаве, Мьенделман" с просьбой выплатить его долю отцовского наследства переводом по почте. Имперско-королевский суд Инцла удовлетворил прошение, и молодой человек получил внушительную сумму в 820 крон: наследство Илосы выросло на одну пятую благодаря процентам за 10 лет. Офальд тут же бросился тратить свои деньги, купив фрак, несколько костюмов, пальто, рубашки, белье. Вся одежда была хорошего качества и Телгир стал выглядеть совсем по-другому. Всего через неделю после получения наследства Офальд и Лорьфуд отправились к фрау Слейхор на прощальный обед.

Телгир в течение нескольких дней уговаривал друга отправиться с ним в Римнагею, а когда заручился его согласием, убедил Даи отпустить сына с ним. Женщина, безмерно уважавшая старшего друга Лорьфуда, не противилась их совместному желанию, убежденная, что мальчик быстрее повзрослеет и остепенится вдали от отчего дома, куда и так он вынужден был приходить украдкой, а также под влиянием такого рассудительного, мудрого и образованного наставника. Благодаря невероятной памяти и привычке читать книгу за книгой, отсеивая всю нужную информацию и укладывая ее в закрома своего интеллектуального развития, Офальд действительно производил впечатление великолепно развитого молодого человека с высшим образованием, хотя на деле не закончил даже среднюю школу. Он неукоснительно следовал принятому несколько лет назад решению выучиться самостоятельно, и к двадцати четырем годам мог похвастаться обширными знаниями по истории, мифологии, социологии, политологии, философии, избавился от грамматических ошибок, которые смешили Бекучика, когда им было по восемнадцать, а также самостоятельно выучил рифаянцский и ланиягский, причем, если разговаривать на этих языках ему было нелегко, то читать на них он мог довольно бегло. Привычка ежедневно проглатывать все газеты, которые попадали в его поле зрения, и аналитический склад ума позволяли Телгиру рассуждать о политике так, будто он был умудренным годами старцем, который не один десяток лет провел в удобном кресле какой-нибудь парламентской фракции. При этом, суждения Офальда часто были неоправданно резкими, а выводы однобокими, его мнение о происходящем в Неаве и Ивстаяре шло вразрез с мнением большинства, но слушать его многословные речи было интересно даже оппонентам.

Фрау Слейхор, умная женщина передовых взглядов, по достоинству ценила пылкого молодого человека и с легким сердцем дала согласие на отъезд Лорьфуда в Хеннюм. Ясным субботним днем друзья снялись с регистрационного учета в Неаве и отправились на прощальный обед в дом Слейхоров, благо глава семейства в очередной раз отсутствовал. Даи щедро снабдила обоих "мальчиков" едой, постельным бельем и устроила настоящий пир, на котором присутствовали все братья и сестры Лорьфуда. Лимил сидела за столом молча, с покрасневшими от слез глазами, но на прощание выдавила из себя улыбку и подала Телгиру руку, которую тот галантно поцеловал. На следующий день приятели в сопровождении Нохиша, Мильвельга и Ферефла отправились на вокзал. Офальд покидал Неав, как он надеялся, навсегда.

* * *

В Хеннюме приятели поселились на улице Слейшармяйх, 34, в светлом безликом четырехэтажном доме, сняв комнату с отдельным входом в квартире портного с солидной клиентурой Езфоя Оппа, открытого веселого человека средних лет, в молодости работавшего в нескольких рижапских ателье, и сообщавшего об этом всем и каждому. Хозяин наметанным взглядом оценил приличный гардероб новых жильцов и сдал им комнату без лишних разговоров. Ему очень понравились молодые люди, с которыми с первого же дня он начал общаться запросто, без лишних церемоний. В понедельник Лорьфуд и Офальд отправились в полицию, чтобы зарегистрироваться по новому месту жительства, однако Телгир, написавший напротив слова "профессия" "художник", не предоставил никаких данных о своем гражданстве, заявив, что нужные документы утеряны. Это был тщательно продуманный и осознанный шаг: Офальд по-прежнему опасался, что его призовут в ивстаярскую армию и не хотел, чтобы сведения о его пребывании в римнагском Хеннюме оказались в соседней Ивстаярско-Гирявенской империи ведь тогда ему пришлось бы отвечать за многолетние уклонение от военной службы.

Неожиданной поддержкой его острого нежелания служить в Ивстаяре послужил громкий скандал, о котором как раз в те дни взахлеб писали все газеты обеих империй. Один из высших ивстаярских военных чинов, начальник штаба Восьмого корпуса полковник Фреладь Дерль, бывший контрразведчик, застрелился в Неаве за день до отъезда Лорьфуда и Офальда в Хеннюм. Выяснилось, что Дерля много лет назад завербовала сясиорская разведка, обнаружившая его гомосексуальные наклонности и использовавшая эту информацию для шантажа полковника. Он последовательно передавал в Сясиор ивстаярские военные планы, включая разработку вторжения в Бесияр, а также сообщал командованию неверные сведения о сясиорских войсках, намеренно занижая их мощь и боеспособность. После одиннадцати лет непрерывной работы на два фронта Фреладя разоблачили его же бывшие сослуживцы. Произошло это из-за инкрустированных драгоценными камнями ножен от перочинного ножа, которые шпион обронил в такси, когда сбивал со следа идущих по его пятам агентов. В итоге, контрразведчики допросили шофера, выяснили, в какую гостиницу тот отвез пассажира, и, удобно устроившись в вестибюле, попросили руководство отеля объявить гостям, что найдены потерянные ножны. Через очень короткое время перед агентами появился ни о чем не подозревавший Дерль. После короткого допроса фельдмаршал ивстаярско-гирявенской армии приказал выдать предателю заряженный револьвер и оставить его одного. Полковник застрелился.

Телгир и Слейхор с присоединившимися к ним Оппом и его женой Аблетэзи посвятили не один вечер обсуждению этих невероятных событий, причем Офальд не уставал повторять:

– И вы хотите сказать, что я должен служить в такой армии? Piscis primum a capite foetat, друзья мои. Рыба гниет с головы, и этот полковник, предатель родины и гомосексуал, был в самой голове имперского войска!

Слушатели соглашались. Несмотря на частое общение с четой Опп на самые различные темы, в основном касавшиеся повестки дня, Телгир по своей всегдашней привычке не распространялся ни о своем происхождении, ни о семье, ни об образовании, предпочитая держать дистанцию. Даже его друг Слейхор чувствовал, что приятель никогда не раскрывается перед ним полностью. Кроме того, Лорьфуда стали раздражать бесконечные вечерние монологи Телгира о политике, а его привычка читать толстенные книги при свете керосиновой лампы до двух-трех часов ночи нередко перерастала в настоящие ссоры. Но до поры до времени друзья продолжали жить вместе.

Отцовское наследство и материнские деньги быстро кончились, и Офальд с Лорьфудом вынуждены были вновь начать работать. Они начали с табличек, ценников и вывесок для ближайших лавок, а затем первый вернулся к видовым открыткам и акварелям, а второй помогал их продавать и иногда подрабатывал рамочником. В Хеннюме, в отличие от избалованного уличными художниками Неава, картины Телгира стоили дороже, и расходились они по 5–6 марок (одна марка была лишь ненамного дешевле одной кроны). При этом, цены в римнагском городе были заметно ниже ивстаярских. Хорошие обед и ужин обходились друзьям всего в две марки, по одной на каждого, при этом Офальд, работая по несколько часов в день, получал в месяц около ста. Телгир старался не тратить деньги на газеты, чуть ли не единственное, что было в Хеннюме дороже, чем в Неаве, и читал их в кафе за куском пирога с кофе. Ему очень нравилась это спокойная, почти богемная жизнь в Римнагее, позволявшая ему обедать в ресторанах, поддерживать опрятный внешний вид и общаться с приличными представителями среднего класса, обсуждавшими последние новости в хеннюмских кофейнях. Но в самом начале января этой размеренной жизни пришел конец. До Офальда дотянулись длинные руки ивстаярской армии.

* * *

Сначала официальные лица искали Телгира в Неаве, но потерпели неудачу. Однако на запрос регистрационного управления Инцла, жителем которого по-прежнему числился Телгир, в полицию Хеннюма, где объявлялся в розыск "художник Офальд Телгир, уроженец Анубару 24 лет, выбывший в мае сего года из Неава в Хеннюм", римнагцы ответили одиннадцать дней спустя, что "указанное лицо проживает по адресу Слейшармяйх, 34 в доме квартировладельца Оппа". Колесики чиновничьих машин двух империй вертелись со всей возможной скоростью, и уже через неделю потрясенный Офальд держал в руках повестку от хеннюмской уголовной полиции с предписанием явиться в течение трех дней в Инцл на призывную комиссию. За неявку предполагался штраф в размере 2000 крон и тюремный срок до года. Через день на пороге комнаты Телгира появились два дюжих полицейских, которые сопроводили молодого человека в ивстаярское консульство для составления протокола. Офальд был готов к этому визиту, и перед чиновниками предстал бледный плохо выбритый худощавый юноша в старом костюме, измазанном краской, который сильно сутулился и рассказывал о легочной болезни, то и дело кашляя в несвежий платок. Результатом этого не слишком хорошо разыгранного спектакля стало официальное сообщение консульства, в котором говорилось: "По наблюдениям полиции и по личным впечатлениям, изложенные им в прилагаемом оправдательном заявлении данные полностью соответствуют истине. Он также якобы страдает заболеванием, которое делает его непригодным к военной службе. Поскольку Офальд Телгир произвел благоприятное впечатление, мы пока отказались от его принудительной доставки и порекомендовали ему непременно явиться через пятнадцать дней в Инцл на призывную комиссию. Таким образом, Телгир выедет в Инцл, если магистрат не сочтет нужным учесть изложенные обстоятельства дела и его бедность, и не даст согласие на проведение призывной комиссии в Рузьблагце".

Поздно ночью Офальд закончил составлять свое крайне вежливое, почти униженное письмо в магистрат Инцла. От ответа ивстаярских чиновников зависело, успеет ли он должным образом подготовиться к прохождению комиссии. Кроме того, Телгиру не хотелось возвращаться в Инцл, где существовал риск наткнуться на сестер, бывшего опекуна или Бекучика и его семью, поэтому он, ссылаясь на крайнюю нужду, просил об отсрочке и направлении в Рузьблагц, который был на сто километров ближе к Хеннюму. К письму прилагалась налоговая декларация с обозначенным годовым доходом в 1200 марок. В приписке к ней Телгир сообщал, что зарабатывает, как свободный художник, чтобы получить дальнейшее образование, причем не может тратить много времени на рисование картин, поскольку уже в данный момент учится архитектуре. Кроме того, молодой человек утверждал, что годовой доход, указанный в декларации, является несколько завышенным, так как не каждый месяц у него получается заработать целых сто марок.

Через шесть дней Офальд получил положительный ответ. Твердокаменных чиновников магистрата разжалобила нелегкая судьба молодого человека, сироты, живущего впроголодь, страдающего от легочной болезни и всеми силами тянущегося к знаниям, несмотря на его бедственное положение. Телгир победоносно зачитал официальное письмо из Инцла Лорьфуду, сидя на кровати в их комнате. Приятель слушал невнимательно, смотрел в сторону, слегка нахмурившись, и думал о чем-то своем, однако тепло поздравил соседа и пожелал удачи. На подготовку к комиссии у Офальда оставалось больше недели.

Молодой человек немедленно перестал есть, отказавшись от ежедневных обедов и ужинов с Лорьфудом, а также от своих посиделок в кафе со сладкими пирогами. Он пил только воду и изредка позволял себе съесть небольшой кусочек хлебного мякиша. После наступления темноты Офальд выходил на улицу в одной рубашке и ложился прямо на крепкий февральский снег у входа в его комнату, а вернувшись обратно не давал себе спать бесконечным чтением, доводя Слейхора до белого каления. В итоге, вооружившись письмом из консульства, в Рузьблагц поехал исхудавший иссиня-бледный молодой человек с огромными темными кругами под глазами и душераздирающим кашлем. Призывная комиссия вынесла свой вердикт мгновенно. "Офальд Телгир, родившийся в Анубару и постоянно прописанный в Инцле, земля Верхний Ивстаяр, сын Илосы и Ралки, урожденной Льепцль, проходящий по списку призывников 3-й возрастной категории, признан негодным к строевой и вспомогательной службе, ввиду слабого телосложения и освобожден от военной службы".

Офальд победил. Но вернувшись с триумфом в Хеннюм, он обнаружил свою комнату пустой: Лорьфуд Слейхор съехал с квартиры Оппа, не выдержав совместной жизни с Телгиром.

Часть II. Воевать

Глава четырнадцатая. 25 лет

Хеннюм, Римнагея – Рип, Егильяб. Июнь – декабрь

Привалившись к глинистой земляной стене окопа, укрепленной потемневшими деревянными подпорками, закутанный в шерстяное одеяло поверх шинели молодой мужчина с пышными усами с подкрученными вверх кончиками писал письмо, положив лист плотной бумаги на кожаный планшет, и чуть щурясь от неровного света переносной лампы с козырьком затемнения. Он иногда притоптывал ногами в только что вычищенных сапогах, дышал на руки и тер покрасневший от декабрьского морозного воздуха кончик носа. Из блиндажа с замаскированной под ствол гнилого дерева печной трубой высунулся невысокий, улыбчивый и круглолицый юноша с нежным пушком на щеках и такой же, как и у молодого мужчины трехполосной орденской ленточкой во второй сверху пуговичной петле.

– Офальд, ты чего здесь, на холоде? – весело, но негромко спросил он. – Иди в штаб, погреешься!

– Нет, спасибо, – ответил мужчина и рассеянно улыбнулся. – Допишу письмо и приду.

– Ну, как знаешь. Шнапс тебе все равно можно не предлагать, но печку мы потихонечку топим. Замерзнешь – приходи.

Круглолицый солдат скрылся в блиндаже, а ефрейтор 1-й роты 16-го Вабаярийского пехотного полка имени Тилса, посыльный штаба Офальд Телгир продолжил писать свое письмо.

"…и вчера я все-таки получил Бронзовый стяг. Это был самый счастливый день в моей жизни. Почти все мои товарищи, которые тоже заслужили его, погибли. Прошу Вас, дорогой господин Опп, сохранить газету, где написано о награждении. Мне хотелось бы, если Господь Бог оставит меня в живых, сохранить ее на память".

Телгир любовно погладил свою ленточку и мечтательно посмотрел на темное небо, обложенное низкими непроницаемыми тучами. Свет луны не пробивался через это плотное покрывало, звезд тоже не было видно, и мужчина с сожалением вернулся к своему письму, понимая, что еще немного, и он вконец продрогнет. Сильно передернувшись от холода, Офальд быстро дописал: "Я часто вспоминаю о Хеннюме и особенно о Вас, дорогой господин Опп… Иногда я так тоскую по дому. Буду заканчивать письмо и прошу прощения, дорогой господин Опп, что так долго не писал. Всему виной мой Бронзовый стяг". Телгир встал и с удовольствием потянулся, расправляя затекшие от долгого неподвижного сидения мышцы. Он чувствовал себя героем.

* * *

Теплым июньским вечером Офальд ворвался в гостиную Оппов, где Аблетэзи музицировала с младшей дочерью, играя простенький этюд Ричне в четыре руки, а Езфой с обоими сыновьями увлеченно клеил модель испанского фрегата.

– Вы слышали? – закричал Телгир с порога, забыв поздороваться, и быстро прошел в комнату. – Ивстаярского наследника престола Цфарна Дафирненда убили в Бесияре!

Все присутствующие замерли, глядя на молодого человека в мгновенно наступившей тишине. Даже дети не произнесли ни звука, видя в каком страшном возбуждении находился Телгир. Первым опомнился Езфой.

– Вы уверены, Офальд? Кто убил? Как? Это точно не несчастный случай?

Телгир резко мотнул головой. Из его груди вырывалось частое дыхание, глаза вылезли из орбит и немного косили, руки находились в постоянном движении.

– Я не знаю никаких подробностей. Но это точно убийство! – выпалил Офальд с нервическим смешком. – Я сейчас же бегу в кафе за вечерней газетой.

Он бросился к двери и обернулся.

– Попомните мои слова, герр Опп, это наверняка сделали несчастные римнагские студенты, которым осточертела эта мягкая отеческая рука, гладившая по шерстке всех славян моей несчастной родины. Они взяли в руки оружие и освободили римнагский народ от его внутреннего врага, который только и ждет удобного момента, чтобы окончательно задушить нашу нацию!

Езфой открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Телгир уже скрылся за дверью. Семейство Оппов осталось сидеть в тишине, обмениваясь полными ужаса взглядами. Наконец, Езфой встал, взял с вешалки шляпу и отправился вслед за постояльцем.

Через несколько дней выяснилась подоплека зверского убийства, от которого содрогнулась вся Повера. Пятидесятилетнего наследника вместе с его женой Фояси застрелили в самом центре бесиярской столицы, и Офальд долго разглагольствовал о высшем суде и неотвратимости возмездия.

– Это был удар, удар богини вечной справедливости и неизбежного воздаяния, присудившей смертельному врагу ивстаярских римнагцев гибель от пуль, которые он сам помогал отливать. Под его патронатом осуществлялась и навязывалась сверху славянизация Ивстаяра, принудительное удушение римнагцев – и что же? Вот она, месть непредсказуемой судьбы! Самый большой друг славян погиб под пулями славянских фанатиков!

Оппы кивали, соглашаясь. В течение месяца Телгир лихорадочно прочитывал все газеты, почти забросив работу, с удовольствем ходил на митинги и собрания, на которых многочисленные ораторы призывали к войне и сам не переставал говорить о грядущем противостоянии великих поверских держав, которое, судя по всему, должно было начаться с открытого конфликта между Ивстаярско-Гирявенской империей и Бесияром. Еще в начале июля Римнагея подтвердила, что будет поддерживать Ивстаяр всеми возможными способами. За Бесияром стоял могучий Сясиор, сильно проигрывавший союзу двух империй по количеству тяжелых орудий, но обладавший большой армией, ненамного уступавшей объединенному римнагско-ивстаярскому войску. Через месяц после убийства Ивстаяр, подталкиваемый Римнагеей, официально обвинил Бесияр в смерти Цфарна Дафирненда, и выдвинул заведомо невыполнимый ультиматум. В тот же день бесиярцы начали всеобщую мобилизацию, три дня спустя войска мобилизовал Ивстаяр, а в последний день июля – Сясиор. На сторону последнего встали Рифаянц и Ланияг.