Снег

Гарри Холл снова коротко и кисло рассмеялся.

– Я бы сказал, что такая вероятность весьма велика, – заметил он.

– О, я бы не был так уверен, – пробормотал Страффорд.

Так они и стояли: Гарри Холл докуривал последнюю сигарету, а Страффорд задумчиво поглаживал свой худосочный подбородок. Затем подошёл к Уиллоуби:

– Есть что-нибудь?

Уиллоуби устало поднялся с колен и поморщился.

– Ох, – выдохнул он, – смерть как поясницу ломит! – На лбу и на верхней губе у него выступили капельки пота. Был почти полдень, и ему отчаянно хотелось выпить. – Ну, понятно, есть отпечатки, – сообщил он, – четыре или пять разных наборов, один из них кровавый – о нём, полагаю, можно с уверенностью сказать, что он принадлежал преподобному отцу. – Он приподнял губу с одного бока, пытаясь изобразить ухмылку, но получилось скорее нечто ближе к оскалу. – Надо думать, силён был парниша, раз сумел дотащиться аж сюда с лестничной площадки.

– Может, его перенесли.

Уиллоуби пожал плечами. Ему было так же скучно, как и двум другим. Всем троим было скучно и холодно, всем не терпелось убраться к чёрту из этого просторного, зябкого, мрачного, кровавого места и с максимальной скоростью, на какую только был способен их чёрный автомобиль и которую позволял развить снег, вернуться в уютные апартаменты на Пирс-стрит. Они были дублинцами: пребывание за городом вгоняло их в нервную дрожь.

– А что насчёт подсвечника? – спросил Страффорд.

– А что с ним?

– На нём есть отпечатки?

– Ещё не проверял. Осмотрел беглым взглядом – кажется, всё стёрлось.

– Это дело сулит нам уйму неприятностей, – сказал Гарри Холл, медленно покачивая головой из стороны в сторону. – Предстоит обжечь не один палец.

Страффорд покосился на никотиновые пятна на мясистых руках здоровяка.

– Кто-то вызвал скорую помощь? – спросил он.

– Она уже в пути, идёт из окружной больницы, – ответил Гарри Холл. – Хотя когда уж она доберётся сюда по такой-то погоде, остаётся только гадать.

– Господи, это всего лишь снег, – возразил Страффорд со вспышкой раздражения. – Почему все так из-за него переполошились?

Гарри Холл и Уиллоуби переглянулись. Даже самая мягкая вспышка гнева Страффорда была воспринята как очередной признак его аристократической заносчивости и общего пренебрежения к людям, работать с которыми было его неприятным долгом. Он знал, что за глаза его величают «лордом Задавакой» в честь персонажа одного из комиксов для детей школьного возраста. Его бы это не волновало, если бы только репутация сноба не усложняла работу.

– В любом случае, – сказал Гарри Холл, – с этим местом мы покончили.

– Верно, – ответил Страффорд. – Спасибо. Понимаю, что вы мало что могли сделать, учитывая…

– Мы сделали всё, что могли, – веско отрезал Гарри Холл, прищурив глаза. – Надеюсь, именно это вы и отразите в своём отчёте.

Страффорд устал от общества этих «Трёх балбесов» и так же сильно хотел от них избавиться, как они – убраться отсюда.

– Доктору Квирку сообщили, что к нему едет свежий труп?

Доктора Квирка недавно назначили штатным патологоанатомом.

Гарри Холл посмотрел на Уиллоуби и ухмыльнулся.

– Он в отъезде, – сказал Гарри Холл.

– Правда? И куда же он уехал?

– У него медовый месяц! – сказал Хендрикс. – Порадуемся за молодых!

И щёлкнул аппаратом – просто так, без всякой нужды.

4

Некоторое время Страффорд бродил по комнатам нижнего этажа, пытаясь сориентироваться на местности. Именно так он всегда приступал к расследованию. Нужно было начертить в голове карту места, где было совершено преступление. Речь шла о том, чтобы отметить детали ситуации и прийти к определённой точке зрения. Тогда он мог вывести на сцену самого себя, как вырезанную из картона фигурку в макете сценографа, только сейчас он не двигал что-то другое, а двигался сам. Его чем-то привлекала возможность быть участником действия и одновременно с этим находиться над ним – не совсем понятно почему. «Играть в Бога», как выразилась бы его подруга Маргарита – точнее, его бывшая подруга, – состроив очередную кислую мину. Маргарита была немногословным человеком. Её лицо сообщало больше, чем могли бы выразить любые слова. Ей следовало бы стать мимом, часто думал Страффорд не без вспышки злобы – резкой и недолговечной, как пламя спички.

В доме было две гостиные: одна справа, другая слева от входной двери. Признаки обитаемости имела только та, что слева. В камине горели дрова, повсюду в беспорядке валялись книги и газеты, на низком столике стояли чашки, блюдца и стаканы, а на спинку кресла был накинут чей-то клетчатый шарф. Как всё это было ему знакомо: ветхая мебель, туманное ощущение беспорядка и этот едва уловимый запах плесени и сырости, которым пропитаны все старые дома! Именно в таких комнатах он провёл свои детские годы. Старые впечатления имеют свойство сохраняться надолго.

Инспектор остановился у большого окна, выходящего на голые деревья, заснеженную лужайку и изгиб изрытого выезда, который вёл к большой дороге. Вдалеке виднелся холм, занесённый снегом. Выглядело всё это неестественно аккуратно и живописно, как декоративный пейзаж на рождественском торте. Холм – это, должно быть, гора Маунт-Ленстер, подумал он. Небо за ней набрякло лиловыми, свинцовыми тучами – надвигался снегопад.

Страффорд постучал ногтями двух пальцев по передним зубам, как делал всегда, когда бывал погружён в себя, или глубоко задумывался, или и то и другое.

Гарри Холл не соврал, это дело было весьма странным. Оно могло принести ему массу неприятностей, если он не проявит максимальную осторожность и не обойдётся с ним правильным образом.

Что это был за правильный образ и какая именно беда ему грозила, Страффорд ещё не понимал. Но в этой стране как-то не принято было убивать священников, и уж тем более в таких местах, как Баллигласс-хаус. Католическая церковь – другими словами, власти предержащие – вмешается в ход расследования и возьмёт его под контроль. Дело заметут под ковёр, а публику накормят какою-нибудь правдоподобной ложью. Единственный вопрос заключался в том, насколько глубоко можно будет спрятать факты. Насильственную природу смерти священника нельзя было совсем обойти вниманием, как, например, отправку проблемного юнца в ремесленное училище или ссылку некстати забеременевшей девицы в монастырскую прачечную.

Да, странное дело. Он прекрасно знал, что именно поэтому Хэкетт – старший суперинтендант Хэкетт, его дублинский начальник, – и поручил ему вести это дело. «Вы знаете, какое в тех краях положение вещей, – сказал ему Хэкетт с утра по телефону. – Вы владеете их жаргоном, перед вами они запираться не станут. Удачи».

В распутывании этого дела одной удачей явно было не обойтись, да и не верил он в её силу. Ты либо сам творишь удачу, либо тебе волею судьбы представляется счастливый случай.

И вот теперь что-то, какое-то древнее чутьё, подсказало ему, что он не один, что за ним наблюдают. Он осторожно повернул голову и осмотрел комнату. И тут увидел её. Наверное, она уже сидела там, когда Страффорд вошёл. В этих старых домах нужно было всего лишь замолчать и замереть, чтобы слиться с обстановкой, как ящерица на каменной стене. Она свернулась калачиком под коричневым одеялом на старом диване перед камином, подтянув колени к груди и обхватив руками голени. Её широко раскрытые глаза казались огромными – почему ему понадобилось столько времени, чтобы ощутить той самой мифической точкой между лопатками силу их пристального взгляда?

– Здравствуйте, – сказал он. – Извините, я вас там не увидел.

– Знаю. Я за вами наблюдала.

Ему были видны только её лицо и предплечья, поскольку остальная часть тела скрывалась под одеялом. У неё был широкий лоб, острый подбородок и большие, как у лемура, глаза. Жёсткие волосы окружали лицо ворохом непослушных и, судя по их виду, не особенно чистых кудряшек.

– Разве не отвратительно, – сказала она, – то, как белеет и сморщивается большой палец, когда его сосёшь?

Страффорд улыбнулся:

– Вы сосёте большой палец?

– Только когда думаю. – Она подняла руку, чтобы ему было видно. – Вот посмотрите-ка – можно подумать, меня только что выудили из моря.

– Вы, должно быть, Лэтти, – сказал он.

– А вы кто такой? Нет-нет, дайте угадаю. Вы детектив!

– Верно. Инспектор сыскной полиции Страффорд.