Снег

Единственным ребёнком. Эта фраза всегда звучала странно для его ушей – ушей взрослого человека.

– Да-да, – промычал полковник Осборн, рассеянно кивая. Рассказ детектива он слушал только краем уха. – Да, в самом деле.

Страффорд видел, что его происхождение не впечатлило этого человека: в приходе Розли не водилось собственных Осборнов, а там, где не было Осборнов, не могло быть ничего особенно интересного для полковника. Страффорд представил, как посмеивается его отец. Старика втайне забавляли притязания его единоверцев и изощрённые ритуалы, свидетельствующие о классовых привилегиях, вернее, воображаемых классовых привилегиях, которыми они жили или стремились жить в эти смутные времена.

Размышляя об этом, инспектор ещё раз поразился странности этого убийства. Как могло случиться, что католический священник, «друг семьи», лежит теперь замертво в луже собственной крови на полу Баллигласс-хауса, наследственной резиденции Осборнов из древнего баронства Скарауэлш, что в графстве Уэксфорд? Что, собственно, и сказали бы соседи.

Издали донёсся стук в парадную дверь.

– Наверно, это Дженкинс, – сказал Страффорд. – Сержант сыскной полиции Дженкинс, мой заместитель. Мне сообщили, что он уже в пути.

2

Первая черта, которая бросалась в глаза во внешности Дженкинса, – это его плоская голова. Выглядела она так, будто её верхушку срезали начисто, словно тупой конец варёного яйца. Как так вышло, задавались вопросом люди, что в таком тесном черепе вообще нашлось место для мозга хоть какого-то размера? Сержант пытался скрыть это уродство, смазывая волосы бриолином и взбивая их в своего рода начёс на макушке, но этим никого провести не мог. С его слов получалось, будто акушерка уронила его при рождении и повредила голову, но история эта казалась слишком надуманной, чтобы быть правдой. Как ни странно, он никогда не носил шляпу, возможно, исходя из того соображения, что шляпа сплющит его тщательно взъерошенные волосы и сведёт на нет всякую попытку маскировки.

Это был молодой человек лет двадцати с лишним, серьёзный в манере держать себя и преданный своей работе. Также он был довольно умён, но не столь умён, насколько себя полагал, как частенько доводилось отметить Страффорду не без определённой доли сочувствия. Когда ему говорили что-то, чего Дженкинс не понимал, он умолкал и настороженно замирал, как лисица, чующая приближающихся охотников. Он не пользовался популярностью в органах, и этого хватало, чтобы понравиться Страффорду. Оба были белыми воронами в коллективе, и если инспектора это не тяготило, или, по крайней мере, тяготило не столь сильно, то Дженкинс не переносил одиночества.

Когда люди – это их отчего-то забавляло – поддразнивали Дженкинса тем, что ему-де нужно завести подругу, он хмурился, а его лоб наливался краской. Положение усугубляло ещё и то, что его звали Амброз – уже ничего хорошего, но не так плохо, как то, что все, кроме него самого, знали его как Амби. Трудно казаться влиятельным человеком, грустно признал Страффорд, когда твой череп плоский, как перевёрнутая тарелка, а тебя самого зовут Амби Дженкинс.

Он приехал на патрульной машине, которая развернулась на подъездной дорожке и укатила как раз в тот момент, когда в чёрном фургоне прибыла группа судмедэкспертизы из трёх человек. Они поприветствовали его и вчетвером поднялись по ступенькам, выдыхая клубы пара.

Страффорд и Дженкинс поприветствовали друг друга. Ранее им уже доводилось работать вместе. Страффорду нравился молодой человек, но в ответ на свою симпатию он получал лишь долю сдержанного уважения. Он предполагал, что сержант имеет на него зуб из-за его религиозной принадлежности – впрочем, как и бо?льшая часть работников полиции. Офицер Гарды протестантского вероисповедания – это даже звучало как-то неправильно.

В состав бригады судмедэкспертизы входили фотограф Хендрикс, коренастый молодой человек в очках в роговой оправе, Уиллоуби, эксперт по отпечаткам пальцев и записной пьяница, а также их начальник, заядлый курильщик Гарри Холл.

С этими тремя Страффорду тоже доводилось ранее пересекаться по работе. Он дал им прозвище «Три балбеса»[3 - «Три балбеса» (Three Stooges) – трио американских артистов водевиля, а также комедийных актёров, период активности которых пришёлся на 1922—1970-е годы. Известны по своим ролям в короткометражных фильмах, которые регулярно транслировались на телевидении с 1958 года. Их отличительной чертой были юмористический фарс и буффонада.].

Они стояли в коридоре, выложенном плиткой, отряхивали снег с ботинок и отогревали руки. Гарри Холл с прилипшим к нижней губе окурком, из которого на целый дюйм торчала изогнутая головка пепла, окинул взглядом рога и почерневшие портреты на стенах и рассмеялся хриплым смехом курильщика.

– Господи Иисусе Христе, вы только взгляните на это место! – просипел он. – Того и гляди к нам выйдет сам Пуваро! – Фамилию своего знаменитого коллеги он произнёс со вставным «в», так что вышло похоже на «поворот».

На патрульной машине также прибыла пара полицейских в форме, один высокий, другой низенький, недотёпистого вида: оба только что закончили учебный колледж Гарды в Темплморе и пытались скрыть свою неопытность и неуклюжесть, дерзко щуря глаза и выпячивая подбородки. Делать им здесь было особо нечего, поэтому Дженкинс велел им встать в холле по обе стороны от входной двери и следить за тем, чтобы никто не входил и не выходил без надлежащего правомочия.

– Какого такого надлежащего пра… – начал высокий, но Дженкинс смерил его ничего не выражающим взглядом, и тот прикусил язык. Когда Страффорд повёл Дженкинса и ребят-криминалистов в библиотеку, высокий полицейский посмотрел на того, что пониже, и прошептал:

– Какое ещё «надлежащее правомочие», когда они у себя дома?

И оба усмехнулись в той циничной манере, которую так старательно пытались перенять у бывалых сотрудников органов.

Гарри Холл осмотрел книжные полки, мраморный камин, мебель в псевдосредневековом стиле.

– Это библиотека, – недоверчиво пробормотал он Хендриксу. – Настоящая, мать её, библиотека, и в ней лежит труп![4 - Отсылка к роману Агаты Кристи «Труп в библиотеке».]

Судмедэксперты сперва никогда не уделяли внимание трупу; такова была неписанная часть их профессионального кодекса. Однако Хендрикс был занят делом: лампы-вспышки его аппарата хлопали и шипели, слепя всех присутствующим на секунду или две после того, как гасли.

– Проходите, выпейте чаю, – предложил полковник Осборн. Приглашение было адресовано только Страффорду, но сержант Дженкинс этого либо не заметил, либо не придал этому значения и последовал за двумя мужчинами к выходу из комнаты. Они миновали сумрачный предбанник и вошли на кухню.

– Они там, это ничего? – спросил полковник Осборн у Страффорда, кивнув в сторону библиотеки.

– Они будут очень осторожны, – сухо ответил Страффорд. – Обычно они ничего не ломают.

– О, я не в том смысле, что… то есть я просто подумал… – Он нахмурился и принялся наполнять чайник, стоя у раковины. За окном верхушки голых чёрных ветвей деревьев облепляли снежные шапки, блестящие, будто сахарный песок. – Всё это словно дурной сон.

– Обычно это так и ощущается. Насилие всегда кажется чем-то инородным, и в этом нет ничего удивительного.

– А вы много такого повидали? Убийств и прочего в том же духе?

Страффорд мягко улыбнулся:

– Ничего «прочего» не существует – убийство есть явление, уникальное в своём роде.

– Да, я понимаю, что вы имеете в виду, – сказал Осборн, хотя было очевидно, что до настоящего понимания ему очень далеко. Поставил чайник на плиту, поискал спички, наконец нашёл. Один за другим открывал шкафы и беспомощно разглядывал полки. Было ясно, что он уже долгие годы не проводил много времени на кухне. С одной из полок взял три кружки. У двух из них по бокам были трещины, похожие на тонкие чёрные волоски. Он поставил их на стол.

– В котором часу было найдено тело?.. – начал Дженкинс, но прервался, заметив, что двое других мужчин смотрят мимо него. Он обернулся.

В кухню, не издав ни звука, вошла женщина. Она стояла в низком дверном проёме, ведущем в другую часть дома, напряжённо скрестив руки на уровне талии. Она была высокой – ей пришлось немного ссутулиться в дверях – и выраженно худощавой, а кожа у неё была бледно-розовой, цвета обезжиренного молока, к которому примешалась одна-единственная капля крови. Её лицо напоминало лик Мадонны с картины какого-нибудь из малоизвестных старых мастеров: тёмные глаза и длинный острый нос с небольшой выпуклостью у кончика. Одета она была в бежевый кардиган и серую юбку до икр, которая немного криво висела у неё на бёдрах – узких, не шире мальчишеских.

Она некрасива, подумал Страффорд, но всё же что-то в её хрупком, меланхоличном взгляде задело струну где-то в глубине его души, и та издала беззвучный печальный звон.

– А-а, вот и ты, моя дорогая, – сказал полковник Осборн. – Я думал, ты спишь.

– Я слышала голоса, – сказала женщина, переводя ничего не выражающий взгляд со Страффорда на Дженкинса и обратно.

– Это моя жена, – сказал Осборн. – Сильвия, это инспектор Страффорд. И…

– Дженкинс, – представился полицейский, чётко проговорив каждый звук и обиженно сдвинув брови. Он не мог взять в толк, почему люди никак не способны запомнить его фамилию – его ведь звали не Джонс, Смит или как-то столь же неоригинально. – Сержант сыскной полиции Дженкинс.

Сильвия Осборн не удосужилась поздороваться с мужчинами, а только подошла к двери, потирая ладони друг о друга. Вид у неё был такой озябший, что казалось, будто она ни разу в жизни по-хорошему не согрелась. Страффорд нахмурился. Поначалу-то он подумал, что она, должно быть, дочь Осборна или, может, племянница, но уж точно не жена: она показалась инспектору лет по крайней мере на двадцать, если не на все двадцать пять, моложе мужа. В таком случае, подумал он, очевидно, она его вторая жена, раз уж у полковника есть взрослые дети. Ему стало интересно, что случилось с первой миссис Осборн.

Чайник на плите издал пронзительный свист.

– Я встретила кого-то на лестнице, – сказала миссис Осборн, – какого-то мужчину. Кто он такой?

– Наверно, кто-то из моих ребят, – ответил Страффорд.

Она проследила за тем, как её муж наливает кипяток в большой фарфоровый чайник.

– А где Сэди? – спросила она.

– Я отправил её к сестре. – Осборн взглянул на Страффорда и пояснил: – Экономка. Миссис Даффи.

– Зачем? – недоуменно спросила жена, наморщив бледный лоб. Все её движения были медленными и напряжённо-продуманными, как будто она передвигалась под водой.

– Ты же знаешь, какая она сплетница, – сказал Осборн, избегая её взгляда, а затем пробормотал вполголоса: – Впрочем, и сестрица её ничем не лучше.

Миссис Осборн отвела взгляд в сторону, приложив руку к щеке.

– Не понимаю, – проговорила она слабым голосом. – Как он мог попасть в библиотеку, если скатился по лестнице?