Тетрадь с гоблинами

Огромный амфитеатр аудитории пустовал. Внизу на подоконнике стоял одинокий фикус, а скомканный клочок бумаги, подложенный под одну сторону трибуны, держал ее в равновесии. Человека, маячившего наверху, за последней партой, я увидел не сразу. Он что-то приговаривал.

– Основной источник, из которого мы узнаем мифы, – почему-то зашептал профессор, – это сочинения древних писателей. В своих поэмах они использовали образы из мифологических сюжетов либо прямо описывали их. Мы вычленяем эти образы, ищем общие черты, делаем выводы, какими были легенды в исходной форме, и объединяем в сборники.

Он вздохнул и медленно подошел к кафедре.

– Но этот метод крайне ненадежен. Сюжеты трансформируются до неузнаваемости, теряются в череде веков, и картина мира древнего орвандца остается тайной, покрытой мраком. Информация о пантеоне орвандских богов пусть урывками, но все-таки сохранилась. Однако… До недавних пор мы даже не знали, как орвандцы относились к смерти.

– А откуда узнали?

Тут человек, болтавшийся наверху, наконец обратил на нас внимание: он сощурился и пригнулся, как пантера, увидевшая лань. Затем выпрямился и стремительно спустился по лестнице. На нем был старый костюм неприятного коричневого цвета.

– Зд-здравствуйте. Проф-ф-фес-сор. Я прилетел ровно к вам.

– Добрый день, – сказал профессор. – Вы пунктуальны, как всегда. Простите, что заставил ждать.

– О, не извиняйтесь! Ожидание – мёд, когда ты в поисках, когда ты ищешь! А я в поисках, я ищу. В ожидании я познаю, не переставая познавать, познаю.

Говорил он быстро, захлебываясь словами, и впечатление производил странное. Меня этот человек не замечал, а на профессора смотрел с восхищением, даже с обожанием:

– Ища – ищи, – тараторил он. – Я нахожу главное в главном, я нахожу власть имен над названным, я нахожу власть не имеющих имени над…

– Это очень интересно, Федя, – прервал его профессор. – А теперь поведай, пожалуйста, мне и нашему юному гостю… Скажем, где находится Руфинар?

– Руфинар… – Глаза чудака перестали бегать и устремились в одну точку, а лицо приняло мечтательное выражение рассказчика. – Руфинар – то долина, где свечи горят. Где каждый слышит музыку, что играет в его сердце, а сердце обретает мелодию.

Человек затих и, как пес, выполнивший команду, уставился на “хозяина”. Профессор благосклонно кивнул и, сказав: “Спасибо, Федя”, повернулся ко мне:

– Я обнаружил удивительную закономерность. Люди, у которых в результате сильнейшего стресса на фоне сциофобии[26 - Боязнь теней.] или никтофобии[27 - Боязнь темноты.] развилась шизофрения, рассказывают складные истории. В большинстве случаев они имеют общие мотивы и даже пользуются одной терминологией. – Профессор кашлянул. – Федя третий, кто поведал мне про Руфинар. С двумя другими рассказчиками он никогда не пересекался; упоминаний этого слова ни в каких источниках нет.

Человек слушал профессора внимательно, глотая каждое слово, как пирожное.

– Федю, по чистой случайности, еще в детстве закрыли в деревенском сарае. Испуг от темноты и замкнутого пространства изменил его. Но параноидальная шизофрения оказалась не болезнью, как говорят психиатры, а освобождением. Фольклористика открыла Феде особую дверь. В мир, утраченный нами, казалось, навсегда.

– О, да! Я знаю! Знаю! – воскликнул Федя. – Я – дверь, дверной проем в проем вселенной.

Профессор Филипп одобрительно кивнул.

– А поведай нам, что такое смерть.

Этот вопрос привел Федю в восторг. Он выпрямился, затем взял табуретку, взобрался на нее, как ребенок, которого попросили прочитать стишок.

– Смерть, – продекламировал он, – это увлекательное приключение, из всех самое-пресамое. Героическое странствие. Оно может тянуться веками, и необычайность его зависит от того, сколько в жизни ты испытал эмоций. И есть проводники сего приключения, то великие Сигиф и Загриф.

Федя, довольный, слез со стула. Профессор Филипп пояснил:

– Кто такие Сигиф и Загриф – я не уяснил, но в слове “приключение” – ключ. Многие из опрошенных считают, что за смертью следует история… – Профессор задумался. – Есть и другой комплекс мифов. Другие опрошенные считают, что смертей у человека восемь. Мы видим только первую из них, а потом… Впрочем, не будем забивать вам голову.

– Приключение – это ключ… – благоговейно повторил Федя. – Один герой, имя ему Гарход, нашел смерть единственным способом скрыться от Них, но от Них не скрыться, он…

– Довольно, Федя! – резко оборвал его профессор. Я вздрогнул.

– От кого?.. – осторожно спросил я.

– Федя уставился на мой лоб. Его глаза округлились и запылали ярким пламенем. Я невольно отпрянул, задев плечом профессора.

– Ты! – возопил Федя. – Пособник Шара! Пособник Шара!

Я растерялся.

– Что?

– Шар, что закрывает путь, Шар, что останавливает поиск, взгляд в непознанное, – он медленно приближался ко мне, шаркая ногами по полу. – Изыди же, изыди!

– Что происходит?..

– Довольно, Федя. Дима, выйдем в коридор.

* * *

– Что это было?! – Спросил я. – Почему он на меня наехал?

– Я не знаю, – ответил профессор. – Не все из того, что говорят подопечные, подвластно моему разуму. Но эти люди точно знают больше, чем мы. Мифология и фольклор предстают в материальной форме. Они улавливают истории, но одному Богу известно, из каких источников.

– Это связано с Тенью? – выпалил я.

– Вынужден вас поправить. “Тень” – это просто врата, сквозь которые приходят Они.

– Они? Федя тоже говорил про “них”…

Профессор еще не ответил, а я уже внутренне съежился. Я знал, что он произнесет слово, в которое мне предстоит вляпаться.

– Безымянные, – сказал профессор.

И я съежился еще сильнее.

– Люди ошибочно называют их тенями. Путаница возникла из-за сходства слов в староорвандском языке: “Ке” – тень, “Кеq” – отсутствие имени. Имя – это вымысел. Имя – это заряд эмоций. А Безымянные – вне творчества и созидания.

– А кто они такие?

– Они и есть исконные жители Земли. Мир, которым правили Безымянные, был иным. Может, в разы чудеснее нашего, – у профессора на лице появилось мечтательное выражение. – И прекраснее. Но однажды под небом загорелся Шар.

Мы повернули за угол, прошли мимо кафедры теории литературы и мировой художественной культуры. Голос профессора отзывался во мне приступом необъяснимой ностальгии, будто я соприкасался с чем-то невероятно родным, но в то же время – бесконечно далеким. Как с первым в жизни гамбургером.

– Возле Шара бродила группа Безымянных, без цели и намерений. Когда они обнаружили сие таинственное явление, они подошли к нему и слились с ним. Шар переродил их в богов. И в мире возникли чувства. Потом Боги создали людей. А Безымянные, оставшиеся Безымянными и низвергнутые со своего трона, создали корфов.

– Корфов?

– Корфы – посланцы Безымянных. В “сказках” моих испытуемых Безымянные пытаются проникнуть в мир, чтобы вернуть его себе. Иногда корфы им помогают, иногда – мешают.