Тетрадь с гоблинами

– Вы ни финты не рубите в истории! – Глаза его блестели патриотическим безумием, а изо рта выскакивали кусочки еды. – Египетские пирамиды построили орвандцы! Нас опасались и Македонский, и Чингисхан. Ваши дебилоторские учебники брешут!

Стивен – сторож классического образца. Заплывшее лицо, военные штаны, шерстяной свитер и перегар. Кому-то из выпускников в далеком 2010 году он напомнил Стивена Сигала, и прозвище прижилось. Как его зовут на самом деле – не знаю.

– Ученые, мать их! Их всех, заговорщиков треклятых, надо турнуть. Орвандия будет великой! Великой, как раньше! Шар спасет нас! Шар – это Бог!

– Покиньте школу, пожалуйста, – умолял Валентин Павлович. – Это учебное заведение, а не бедлам. Прошу вас, покиньте школу.

Историк старался держаться молодцом, но Стивен наседал. Других мужчин на месте не оказалось, трудовик Иннокеша наверняка был в туалете (14:00 – как раз время), а остальные – по кабинетам.

– Вы учите школьников лабуде! И не я в этом виноват!

– Я учу науке, а не вымыслам, – отрезал Валентин Павлович.

– Наука – лабуда!

На помощь подоспел школьный охранник. Он взял Стивена под локоть и вывел во двор. Сторож не сопротивлялся. Он демонстративно сплюнул и попал себе на ботинок. Ученики и учителя зааплодировали такому исходу сражения.

Я воспринял эту ситуацию как знак. Башня печали входит в мои неопределенные планы: после школы я точно туда явлюсь, хоть и не знаю пока, зачем. А тут на тебе – Стивен. Я посмотрел в окно. Сейчас он, бредя? по газону к Башне печали, боксировал с воздухом. Уронил флажок, бережно подобрал и пошел дальше.

Подобных стычек раньше не происходило, хотя я и слышал, что Стивен ку-ку: пару раз он хватал за уши тех, кто пытался пробраться на территорию Башни, дрался с бомжами и щекотал сам себя.

– Валентин Павлович? – окликнул я историка. Он направлялся к лестнице, и я подбежал.

– Да-да? – Он улыбнулся. – Представляете, Дмитрий, этот полоумный хотел устроиться к нам учителем истории. Правду сказал Ошигеми[22 - Орвандский ученый, физик.]: “Умные люди двигают прогресс, глупцы – двигают идеи”.

– А с чего он взял, что может учить?

– Подозреваю, начитался книжек о якобы подлинной истории Орвандии. Людям проще поверить в два громких слова о величии, чем перелопатить тонны информации. Так и появляются лженауки и лжеученые, удовлетворяющие лень обывателей.

Мы поднялись по лестнице. Начался урок, и школа затихла, как наевшийся младенец. Лишь откуда-то из младших классов слышался стук указки по доске.

– Валентин Павлович, у меня к вам вопрос. Странный.

– Давайте.

– Расскажите про “гибель Орвандии”. В том плане, был ли такой миф? Или легенда? Или, может, чье-то предсказание?

Валентин Павлович задумался.

– В нашем фольклоре я о таком не слышал. Хотя в других культурах встречается повсеместно. Одних затапливает, у других трупы из земли вылезают, у третьих Рагнарёк.

– Значит, все хорошо?

– Ну… – Он поправил очки. – У Валентина Павловича-то точно все прекрасно. Он уже давно поступил в университет и отучился.

– Ха-ха, – сказал я. От кого-кого, но от учителя троллинга не ожидал.

– В Древней Орвандии была сильна культура воздержания от чувств. Они верили, что сильные эмоции могут приводить к необратимым последствиям. И к злой магии. Не конец света, конечно, но…

– Эмоции, значит?..

– Как вы уже знаете из сегодняшнего урока, эмоциям покровительствовали боги. Видимо, считалось, что чувства – их прерогатива. Но не людей.

– Звучит нечестно.

– Это всего лишь мифы. Хотя тот олух из Башни печали наверняка верит в небылицы.

– Тогда не буду у него спрашивать.

Валентин Павлович хмыкнул. Мы подошли к восьмому классу, где у него должен быть урок.

– Не стоит. И вообще держитесь от этой Башни подальше… Плохо она на людей влияет.

Учитель похлопал меня по плечу и зашел в кабинет; потом, будто спохватившись, повернулся, и, порывшись в рюкзаке, протянул мне визитку.

– Вот телефон, позвоните завтра утром. Это Филипп Сир, профессор университета гуманитарных наук. Знаете такого?

Я вспомнил о брошюре, которую читал вчера в столовой.

– Знаю.

– Профессор Филипп специализируется на фольклористике. Может, расскажет вам и о “Гибели Орвандии”. Валентин Павлович мог что-то упустить. Ну, удачи!

– Спасибо. И вам.

* * *

На уроках я пытался составить план-схему всего, что мне надо сделать, но в итоге нарисовал бегемота. Затем я играл с Тетрадью, а точнее – с Дорханом. Он рассказал, что Рома пьет парацетамол, Валентин Павлович причесывается, а Аннет – кого-то ждет.

Пришел директор и сообщил, что я продолжаю учиться и обязательно получу аттестат – из районо прислали распоряжение, в котором меня похвалили. Класс ликовал.

Потом я “позвонил” Билиштагру. Голос в наушниках зло сообщил мне, что ситуация в курилке – ужасна и пагубна для моей души. Билиштагр, скажем так, не рекомендовал мне продолжать в том же духе. “К смерти приведет заигрывание с Шаром”, – заключил он. Шар был причиной моих злоключений и суперменства.

Домой я шел под вечер. Луна пробила синее небесное желе, и даже одна – самая яркая – звезда умудрилась подарить каплю света. Проходя мимо Башни печали, я увидел за углом Аннет.

Она что-то смущенно лепетала – ой! – какому-то двадцатилетнему бугаю с тупым лицом. У меня сжалось сердце. Я спрятался за деревом. Бугай был грубый, неотесанный, на Аннет смотрел с превосходством. А она – наоборот – не то боялась его, не то уважала, как президента.

– А еще чё ты любишь? – спросил бугай.

– Луну, – сказала Анька и застенчиво отвела взгляд.

– Чё?

– Луну. Я люблю смотреть на нее вечером. Это глупо, да?

Она обернулась, чтобы показать другу ночное светило. Но тот, кажется, совсем кретин: весь скривился, задергался.

– Вообще глупо. Тупняк.