Песок сквозь пальцы

«М-м! Вот это финики! Ну просто супер! Смотри, какие они огромные! – она достала один, помахала у него перед носом, сунула в рот. –И сладкий такой! Никогда таких не ела!» – «Звучит очень эротично», – усмехнулся он, выуживая финик из коробки. «Все бы тебе эротично было! -отмахнулась она. – А люди здесь, смотри какие. Ведь никто его не просил об этом, а он встал и поделился!» – «Это все ты, красавица! Ну, как тут не остановиться, когда такая девушка энергично крутит в гору педали?» – «Да ну тебя! У нас никто так не остановится, не предложит ничего…»

…Патрон от «калаша» он нашел прямо перед обедом, тот валялся на обочине, сразу было видно по его скособоченности, что его заклинило и выбросило. Заметил латунный блеск гильзы, остановился, подобрал, показал спутникам. «Стреляют, однако!» – «Да тут одни сплошные военные базы, в этой пустыне, – махнул рукой Алексей. – И здоровенная тюрьма еще, впереди будет»

…Обедали в тени огромной цистерны, обнесенной оградой. Куска тени за оградой только хватало, чтобы спрятаться туда четверым накаленным солнцем людям вместе с котелком супа-харчо. Поели вяло, чай варить не стали, после обеда сползли вдоль ограды в уплывающую тень – полежать.

Он достал патрон, покрутил пулю, извлек неожиданно легко. Высыпал в металлическую ложку порох, попросил у Алексей зажигалку. Огонек бледно лизал крупинки, но ничего не происходило. «А ну!» – заинтересовался Алексей, сложил руки кружочком, чтоб не качало пламя. Пыхнуло, быстро сгорело, они удовлетворенно переглянулись. «Тю, ну чисто детки малые!» – с материнской интонацией махнула в их сторону Регина, отошедшая на безопасное расстояние. «Капсюль бахать будем? – деловито предложил он, и они расхохотались – Че такого? Пацаны так пацаны…»

…После обеда солнце словно сошло с ума. У него сгорели руки, он смазывал их мазью, но на солнце это мало помогало. Задыхаясь, они проходили какие-то пустоши, холмы без кустика растительности, без травки на обочине, и от этой великой пустоты уже подташнивало.

После пятидесятого километра посреди пустыни и прорезающей ее черной ленты дороги показалась огороженная насосная станция. На ней никого не было, на воротах, обтянутых рабицей, висел замок, но Алексей со знанием дела устремился куда-то в угол, где торчала труба, при ближнем рассмотрении заканчивающаяся краном. Они обливались теплой водой и пили ее, и она уже плескалась в их желудках, и они набрали полные бутылки.

«Едем дальше. Еще сорок километров», – прохрипел Алексей, седлая свой велосипед, и первый же стартовал. За ним потянулась вся красненькая, в том числе и от солнца, Регина. Он взглянул на Богомилу и понял – лучше ничего не говорить. Потом все же сказал: «Мы доедем…» Она дернула головой, прикусила губу и полезла на велосипед.

Он ехал эти сорок километров, словно выпав из реальности. Он думал о Богомиле. Вот она, прямо перед ним, метрах в десяти крутит педали, закусив губу от усталости, но здесь ли она, рядом ли? Он может дотронуться до нее рукой, поднажав на педали, но вот, достанет ли он до нее? Что он знает о ней? Кто она, эта Богомила? Он вспомнил запрокинутую голову и руки, сжимающие его спину, он вспомнил отчаяние во взгляде, когда у нее слетел в пустыне багажник, он вспомнил Богомилу, спорящую с ним о Достоевском, вспомнил ее, сидящую напротив в кафе, когда она вдруг сказала ему о себе такое, что говорят только тем, кому верят, у кого ищут поддержки, вспомнил ее, беспечно плещущуюся в соленой воде Мертвого моря и вдруг с криком вылетающую из него, чтобы промыть глаза… Кто ты, Богомила? Задыхающаяся в их любовных схватках-танцах в палатке, так, словно ей не хватает воздуха, задыхающаяся в своих воспоминаниях о монастырях и потных руках, что трогали ее… Черт! Он ничего не знает о ней, но ему ужасно больно сейчас об этом думать, как будто с него сдернули кожу. Что это? Зачем это? Разве на него не свалилась вдруг такая сладкая возможность – провести эти дни в объятиях красивой женщины, почему же он не довольствуется этим? Почему мысли о ней будят в нем сейчас не страсть, а боль? Он мазохист? Или он перешагнул какую-то грань «курортного романа»? Да он, похоже, перешагнул ее еще там, в Иерусалиме, в самом начале их пути. Он впустил ее в себя, он дал этому случиться, потому что не ей, а ему нужна была опора, за которой он поехал сюда, в Святую землю. Ему нужна была ясность видения своей жизни, а он влюбился, как пацан, и сейчас, когда его зацепило и понесло, он увидел, что он ныряет значительно глубже, чем он даже мог себе представить. Там, в Иерусалиме, где все только начиналось, что же он пожелал, стоя у Стены Плача? Что он прятал там от самого себя, прикрывал благочестивой молитвой «Да будет воля Твоя»? Не это ли имя всплывало в нем, как подводная лодка? Имя, как запечатанный конверт, в котором неизвестно что. И вот оно, пожалуйста, – читай! Ты получил чего просил – бинго!

…Они проехали огромную тюрьму, казалось, вымершую, как эта пустыня. Он отвлекся от мыслей о себе и Богомиле, представил, каково здесь сидеть преступникам, покачал головой. Живо представил, как отсюда можно сбежать, усмехнулся. Вдоль дороги стояли тяжелые бетонные тумбы, которые, вероятно можно было быстро вытащить на шоссе, перегородив его.

Потом пошли кактусы, целые поля кактусов, они остановились, сфотографировали, он сыронизировал по поводу ночлега в «этом оазисе», Богомила хмыкнув, вспомнила про мышей, которые «плакали, давились, но продолжали жрать кактусы», при этом она как-то странно посматривала на него. Впрочем, может ему это и показалось, темные очки сидели на ней непроницаемо.

Селение Кетура, где они должны были встать на ночлег, они достигли уже в сумерках. Подъехали к придорожному кафе, где имелись указатели на туалет, сошли с велосипедов. Он сделал пару шагов и чуть не свалился, зацепившись ногой за камень. Блин, так и ходить разучимся! «Девяносто три километра сделали! Мы – молодцы», – откашлялся Алексей. Регина победно улыбалась, он тоже рискнул выдавить из себя улыбку, которая сразу погасла при взгляде на Богомилу. Та сверлила взглядом Алексея, просто прожигала его насквозь. «Сорок, значит, километров проедем и у воды переночуем? Ну-ну…» – «Ну Богомила, мы же только в три часа были у воды! Как раз успели к темноте, видишь?» – проявил чудо терпения Алексей. – «Вижу», – дернула головой Богомила и пошла искать туалет.

Туалет был в саду, за кафе, и женщины ушли первыми. Он посидел, устало вытянув ноги, потом подмерз, полез за жилеткой. Утеплился, кивнул Алексею: «Схожу?» и побрел в сторону кафе, прихватив все пустые бутылки. Кафе совмещалось с магазином, который, видимо, торговал маслом и вином собственного производства. За столиками сидело совсем мало народу – несколько пар да группа военных. Автоматы у них висели на вешалке, как плащи или куртки. Он умылся, набрал воды в умывальнике сбоку от раздачи, втянул носом запахи – те были просто божественны. Прошла из садика Регина, за ней – Богомила с тюрбаном на голове – голову мыла что ли? Он махнул рукой, она подошла. «Ну как, отмылась, красавица?» – «Ты знаешь, тут даже горячая вода есть! Я чуть не вся туда залезла, ну, в раковину! Поставила Регину на шухер, пока мылась. Ух, красота! Не забудь сам помыться как следует!» Она шлепнула его ладошкой по животу и пошла на выход, срывая взгляды вояк. «Израильская военщина известна всему свету, – пропел он, двигаясь с бутылками за ней. – Как мать говорю и как женщина, требую их к ответу. Как мать вам заявляю, и как женщина!»

После плескания в теплой воде местного санузла они медленно двинулись к трассе, присматривая, где можно было бы встать. Привлекли внимание ровные ряды оливок, свернули к ним, оказалось – посадки, конечно. Вдоль линий деревьев шли подвешенные шланги, но дорожки были такие мягкие и волшебно ровные, что они, не сговариваясь, остановились и стали ставить палатки.

Он решил выждать, когда Алексей пришпилил днище его (почему его? он в ней уже и не живет ведь?) палатки, он пробормотал что-то про корни и отнес Богомилину палатку подальше, воткнул ее среди деревьев метрах в десяти от соседей. Богомила, вернувшись с прогулки по дорожке сада, одобрительно шлепнула его по плечу, шепнула: «Отселяемся?» Он кивнул.

Поужинали молча, все устали, валились с ног. Пока ели, заметили мелькание фонарей метрах в пятистах от себя, голоса. Затаились, как лазутчики на вражеской территории, вроде и не видели запрещающих знаков, да где ж их увидишь-то в темноте? «Похоже, еще туристы», – проворчал Алексей и полез в палатку. Регина отошла, вернулась, тоже зашелестела входом.

Они сидели у дороги вдвоем. Взошла луна, фонарик был уже не нужен. Он погасил его, встал, подал ей руку: «Пойдем?»

Они молча разделись, молча улеглись, он взял ее за руку. Они лежали на спине, обнаженные, усталые, словно выпитые досуха фляги с водой. «Саша… Я хочу, чтобы ты сделал все медленно. Как тогда, помнишь?» Он помнил. Как он мог забыть такое?

Это было как вальс. Он вел ее, она была ему послушна, земля под ними была восхитительно податлива и нежна. И оттого, что он помнил, каждый миг помнил ее разную – веселую и грустную, простую и серьезную, хрупкую и твердо-упрямую, он был особенно нежен, до грусти, если это слово подходит для таких дел. Да, это был грустный секс, когда вдруг она, стряхнув с себя пелену, вдруг извернулась под ним, снова оказалась наверху, наклонилась и шепнула: «Ну что, Фома Брут, полетает теперь панночка на тебе?» И ночь раскололась для него таким феерическим полетом, что, когда она, обессиленная после своего оргазма упала ему на грудь, он едва смог сдержать свой стон, в котором был и финал этого танца, превратившегося из вальса во фламенко, и радость любви, смешанная с печалью предчувствуемого расставания, и желание защитить ее от ее страхов, и собственный его страх как-то разрешить эти отношения. Он сжал ее, все еще содрогающуюся, крепко, прижал к себе, вытирая ее косой предательскую слезу и зашептал ей в ухо, проталкивая слова сквозь тугой комок в горле: «Завтра – конец нашего пути, Богомила. Эйлат. Давай что-нибудь придумаем? Уйдем от них, хоть на день? Я не могу так. Я хочу видеть тебя, обнимать тебя днем, не прятать все это в этой палатке!» Она погладила его: «Возможно. Знаешь, как я скучаю по ванной? Ну, или, хотя бы по душу. И по кровати. Найдем хостель?» Он кивнул, сглатывая комок, она опять погладила его голову, сказала: «Еще несколько дней. Все будет, Сашко. Все будет…»

…И тут ударил дождь. По деревьям, по дорожке, по палатке. Ошеломленный, он высунул голову наружу, поймал солоноватые теплые капли, осветил фонариком шланги, из которых били фонтанчики, – включилась поливная система. Он нырнул обратно, обнял ее и прижал к себе. Так они и уснули – под шум поливных установок, под иллюзию дождя в стране пустынь и солнца…

День одиннадцатый: Кетура – парк Тимна – Эйлат. Дистанция 75 км.

В это утро они проспали свои полчаса до подъема. Когда за палаткой зазвенела посуда и раздались голоса Регины и Алексея, они проснулись одновременно, расцепили ночные объятия и тихонько засмеялись, тоже одновременно.

«Ну и шо делать будем, Александр Иваныч? Потерпишь до Эйлата?» – сказала она, приникая к нему, горячая со сна, и моментально поджигая в нем желание. «Богомила, ради Бога, они ж тут бродят в двух шагах!» – он сам себя прервал, уже целуя ее в губы, перекатываясь сбоку наверх, начиная движение рук… Она коротко ответила на поцелуй, потом уперлась ладошками в его грудь, отстранила: «Все-все! Остальное – вечером. Лишь бы человеческий хостель найти!» Она вздохнула. Он скатился вбок, нехотя остывая: «Найдем…»

Утром сад, где они встали вчера почти наощупь, выглядел просто сказочно. Восходящее солнце и легкий туман делали оливковые ряды, прочерченные вдоль ровных широких и мягких дорожек, иллюстрацией к какой-то сказочной книге. «Нарния? Средиземье? Где тут хоббиты?» – думал он, невольно улыбаясь и упаковывая вещи. Пришла откуда-то из-за деревьев Богомила, махнула ему издали рукой. Стоящая к ним спиной Регина словно затылком увидела эти их переглядывания, обернулась, прищурилась.

Пока завтракали, палатки сушились на утихших ночью же поливных шлангах, развернутые навстречу встающему и уже припекающему солнышку. «Ветра не было сегодня ночью, – задумчиво сказала Регина, вытирая хлебом тарелку. – Шо так, Леша?» – «Не знаю… У каждой пустыни тут свой характер. Да и скоро уже море. Сегодня много зелени увидим».

…Разогревались на ровном участке, и, что было ему странно, после вчерашних девяноста с лишним километров ноги не болели, а он чувствовал себя вполне отдохнувшим. Он крутил педали, смотрел по сторонам, дышал еще утренней свежестью, не успевшей сбежать от все сильнее припекающего солнца. Действительно, зелени стало больше. Казалось, пустыня неохотно отпускала их из своих шершавых рук, то там, то тут пропуская оазисы с пальмами, кусты вдоль дороги, все больше появлялось кактусов, все чаще мелькали кибуцы со шлагбаумами, другие мелкие городки и поселки.

Он шел за Богомилой, держа дистанцию, и ее фигурка на велосипеде притягивала его взгляд ото всех окрестных красивостей. Он словно впитывал ее в себя глазами, как по вечерам делал это кончиками пальцев, касаясь ее лица. Сегодня с утра мысли с отсчетами до конца похода и расставания удалось загнать куда-то глубоко внутрь, спрятать, закидать песком окрестных пустынь, и он катил, почти бездумно любуясь ей, наслаждаясь свежестью утра и ожиданием вечера. Он твердо решил – даже если приедут поздно, он найдет хостел или отель, и они уйдут на эти пару дней отдыха, что обещал им в Эйлате Алексей.

Вошли в затяжной подъем, лидеры исчезли за перевалом. Он держал Богомилу в прицеле прищуренных глаз, выжимал на пониженной, но отставал. Вскоре и она исчезла за изгибом дороги.

Он крутил свои семь с половиной и думал. То, что пряталось под спудом, вдруг выползло и властно заполнило его голову. Вот, как сейчас на этой дороге, он скоро окажется один. Один на один с собой. Потом – с семьей, со служением. Но, все равно, как будто один. Её не будет рядом. И что это будет значить для него? Что не будет этих танцев по ночам и вечерам? Не будет ее дрожи, пронзающей его тело и душу? Не будет сна в объятиях? Ну, все это он, наверное, переживет. Труднее будет с другим, с тем, что, не затрагивая его желаний, ввернулось штопором прямо внутрь: с Богомилой, едущей с ним рядом по Иудейской пустыне и говорящей так откровенно обо всем, о чем она думает и что так резонирует с его мыслями; с Богомилой, сидящей напротив него в кафешке Эйн-Бокека, вертящей в пальцах соломинку от коктейля и рассказывающей ему о своей жизни, от которой ему так хочется ее защитить; с Богомилой, которую он ловит взглядом каждый день по дороге, изо дня в день, каждый день… Шоссе было пусто, он на мгновение закрыл глаза, и ее фигурка моментально поплыла впереди него. Он вспомнил, как мальчишкой впервые пошел на рыбалку с пацанами постарше, как он сидел на берегу речки, смотрел на поплавок, а потом, вечером, когда, ложась спать, закрыл глаза, этот поплавок вдруг всплыл перед ним. И что бы он не делал, поплавок не исчезал. Как сейчас она. А дальше? Поплавок-таки исчез. А она? Исчезнет? Забудется? Растворится в приятном «вчера»?

Она ждала его наверху, спешившись, поставив ногу на камень у придорожной стены каньона. «Эй, раша! Гоу, гоу!» Ее смех, ее машущая рука опять загнали все мысли глубоко внутрь. «Все здесь и сейчас. Здесь и сейчас…» Он подкатил к ней, скрипнул тормозами, сорвал поцелуй с ускользающих губ. «Едем вниз?» – «Давай, ты первый. Тебе жеж нравится разгоняться на спусках…» Он благодарно махнул ей, ушел в спуск-вираж, который оказался серпантином на несколько километров…

…Они собрались на перекрестке у трассы 90, у таблички со стрелками. Направо – Эйлат, пятьдесят два километра. «Финишная прямая, – сказал Алексей, доставая мешочек с орешками, протянул. – Угощайтесь».

Пустыня отступила от них окончательно, спрятавшись за оазисы и финиковые рощи и только изредка выглядывая грозно вершинами хребтов справа, за поселками и деревьями. Слева потянулись горные хребты Иордании. Они проехали городок со смешным названием Йотвата, отдохнули на автобусной остановке у поселка Самар, где, как поведал им Алексей, до сих пор сохраняется анархо-социалистическое устройство жизни. «Я читал, что в этом кибуце общий счет, и у каждого есть карта с доступом к нему. Один парнишка прожил у них пару лет на испытательном сроке, получил карту и умотал в Штаты, сняв все сбережения. Они тогда еле оправились. А сейчас никого не принимают к себе, живут замкнуто»

«Замкнуто, – подумал он, ловя ее взглядом. – Да хоть как замкнуто, лишь бы не потерять ее, лишь бы просыпаться и видеть рядом ее лицо, чувствовать ее тело, лишь бы она не ускользала в свои воспоминания о монастыре, о потных руках, о десяти годах жизни отданных – зачем? Кому? Какому Богу нужны были эти десять лет, самых лучших, самых ярких? Замкнуто они живут, хм… Но не монастырь же? Эй, а чего тебя потянуло-то на эти мысли? Ты чего, тут собрался остаться? Фантазер ты, Олександр Iванвичу…»

Еще через пяток километров Алексей свернул направо, дождался всех. «Мы сейчас возле парка Тимна. Заедем туда, пообедаем. Там есть туалет, вода, вай-фай». Богомила картинно вскинула глаза и молитвенно сложила руки: «Святой вай-фай! Молись за нас, грешных!» Алексей необидчиво ухмыльнулся, продолжил: «Ну, кто захочет, можно и на экскурсию скататься. Место интересное. А сейчас айда вон к тем фигурам – фотографироваться!» И они помчались к гигантским статуям в египетском стиле – фараона, писца, жреца, еще каких-то персонажей, а оттуда – вверх, к здоровущему визит-центру, где устроились в тени большого здания, прямо на краю большущей клумбы.

«Я в парк не пойду, буду тут готовить обед. Хотите – сходите», – Алексей распаковывался, доставал продукты, горелку. Они умылись, набрали воды, решили сначала пообедать, а пока завалились на газон клумбы.

«Ишь, прям голубки… – Регина готовила бутерброды и поглядывала на них исподлобья. – Шо, Богомилка, Семену-то своему давно не звонила? Или деньги кончились?» Ну, это было слишком. Он встал: «Регина…» – «Та молчу я, молчу…» Богомила тронула его за руку – оставь. Он лег, закинул голову, уперся взглядом в выцветающее от жары небо… С гулом над ними прошел самолет, довольно низко. «С Эйлата летит. Близко уже», – оторвался от котелка Алексей. «Сколько?» – спросил он, припоминая расстояния. «Да километров двадцать пять осталось».

…Когда они сели обедать, к ним подъехала машина, откуда высунулся мужик лет тридцати пяти, безошибочно определив в них соотечественников: «Привет, ребята! Что, как вам парк, интересно?» – «Да мы еще там не были, собираемся после обеда» – «О, точно, приятного аппетита. Откуда путь держите?» Разговорились. Он с семьей ехал из Эйлата на Мертвое море, заскочил сюда, «увидел своих, ну и решил спросить, стоит идти сюда или нет». Порекомендовал им хостел в Эйлате, где они жили несколько дней: «Сошлетесь на Игоря, хозяин сделает скидку». Алексей попытался-было объяснить ему, что они стоят в палатках, но тот, «на всякий случай» уже нашел телефон и начал диктовать. Алексей записал, и он тоже забил номер в свой телефон, взглянул на Богомилу, приподнял брови…

Игорь укатил дальше, пожелав им удачного завершения пути, они закончили обедать, и Регина решительно сказала: «Я никуда не пойду. Тут поваляюсь». – «Так можно поехать на велосипеде. Груз кинуть и вперед», – Алексей махнул рукой в сторону шлагбаума. – «Та ни. Не поеду. А вы?» – Регина повернулась к ним. «А мы – поедем! Да, Саша?»

Они сняли багаж, крутнулись по площадке («Ну, так-то можно ездить!»), взяли в кассе билеты, посмеялись над теткой, которая сказала им на дорожку «Ноу слипен!», поехали по дорожке вглубь парка. Ехали рядом под палящим солнцем, молчали, смотрели на марсианский пейзаж вокруг. Все окрестные горы имели красный оттенок – от бледного до яркого, бордового. «Другая планета, – сказал он. – Богомила, мы на Марсе» – «Ага,– сказала она сонно, – а перед этим были на Луне, в кратерах»

Справа от них показался спиральный холм, он было хотел рвануть к нему по дорожке, но она остановила его: «Давай посмотрим, что подальше?» Поехали дальше. Жара угнетала, долина, казалась параболическим зеркалом, собирающим все солнечное тепло внутри, как в жаровне. Следующая гора привлекла их внимание глубокими тенистыми каньонами. «Поехали в теньке полазаем?» – «Поехали!» У горы спешились, увязнув в песке, затащили велосипеды в тенек и побежали сами, к ближайшему каньону. Отдышались. Он полез наверх. «Эй, ты куда? Я туда не залезу!» – «Залезешь, я помогу! Погоди, я гляну сейчас дорогу». Он забрался к самому тупику, взглянул наверх – высоко, но подняться можно, если распираться – стены шершавые, держат хорошо, друг от друга недалеко. Похоже на Перья на Красноярских столбах.

Вернулся за ней: «Пошли!», подал руку. «Ой, Сашко, що ти робиш зi мною?» Он выдернул ее за руку к себе, обнял: «Ты сможешь! Там, наверху, интересно!» Помог ей подняться до конца. «И шо? Шо мы тут делать будем?» – она огляделась: стены красного камня, как оплавленные, сглаженные эрозией, узкая полоска неба над ними. Он махнул вверх: «Полезем?» – «Та ты шо! – она картинно ужаснулась. – Та никогда!» – «Тогда лови меня» Он приподнялся метров на пять вверх в распоре, она замахала рукой: «Слазь давай, Сашко, прекращай, я тут одна не останусь!» Он спустился, снова обнял ее: «Трусиха! Ладно, пошли вокруг горы»

С соседнего каньона они, по уступам, как по лестнице, понялись под вершину, встали на краю в остатках тени, падающей сверху, он обнял ее за плечи, она обвила его за пояс. Помолчали. «Знаешь, тут, действительно, как на другой планете, – сказала она. – Как будто мы одни тут, забыли нас, улетели и оставили одних» – «Ага, – сказал он, – если не считать во-он того автобуса с туристами и вот этого одинокого велосипедиста, что крутит педали мимо нас». – «И это человек, читающий Экзюпери! – хлопнула она его по плечу. – Где твоя романтика?» – «Ты моя романтика». Он взял ее лицо в ладони, поцеловал, она ответила, обняла его двумя руками. Из-под ног посыпались вниз камушки.

Внезапно земля вздрогнула, как от взрыва, камни зашелестели вниз ручейком, она испугалась, прижалась к нему: «Ой, Сашко, шо це таке?» Гора словно гудела, резонируя каньонами. «Ракета улетела, ты же говорила…» – «Нет, правда, что это?» – «Думаю, военные испытывают оружие. Тут же баз полно» – «Ста-ашно…» Он сжимал ее в объятиях, ее слегка потряхивало, и ему вдруг сильно, до комка в горле, стало понятно, что человек, которого он обнимает сейчас – не случай, не ошибка, не приятный романчик на время похода. «Мы – как Адам и Ева, – сказал он, чтобы что-то сказать. – Война случилась, все погибли, а мы остались с тобой на этой горе одни». Она молчала, еще переживая испуг, он чувствовал, как бьется ее сердце. «Прямо здесь, на горе, в этих каньонах, мы можем с тобой остаться, чтобы зачинать новых людей. Только ведь все равно все повторится по новой – Каин с Авелем, потоп, Содом…» Она отняла руки, развернулась, пошла к камням-ступеням. Он догнал ее, остановил: «Прости, прости. Сказал что-то не то, не подумал. Прости». Она взяла его за руку: «Ты не виноват. Просто ты увлекся, а увлекаться опасно». Он глянул в ее зелено-голубые в крапинку глаза: «А я и не боюсь». – «Я боюсь, Саша… Ладно, пойдем вниз». Она улыбнулась, это получилось как-то с трудом, он заметил, в сердце кольнула игла: «Что не так? Что он не знает о ней?», а следом мысль: «А что он знает?»

Они больше не пошли никуда, вернулись к велосипедам, поехали обратно. Полтора часа пролетели, как их и не было. «Ну уж нет, были, – подумал он. –Были, и еще какие. Мы были вдвоем, мы были одни, мы почувствовали друг друга».

…На въезде в Эйлат, на КПП, где был вай-фай, он снова попытался позвонить домой. Не смог, оставил СМС: «У меня все нормально. Маршрут почти закончили, отдохнем еще несколько дней – и домой». Хотел написать привычное «целую» и не смог.

…В город въехали цепочкой, проскочили аэропорт, в центре города Алексей, который перед этим все махал рукой на море («Пляж там!») зачем-то потащил их вверх, от моря. Сначала они подъехали на автовокзал, узнать расписание, но тот оказался закрыт. После пары кварталов вверх Богомила не выдержала: «Алексей, стой! Скажи, куда мы едем?» – «Ну, так я жеж сказал, заедем в магазин, что подешевле». – «Но вот нам не надо в магазин, да, Сашко?» Он кивнул, стараясь отдышаться. Алексей растерянно молчал. «Мы тут постоим, подождем вас, – он тронул его за руку. –Мы, правда, вымотались…»

Когда Алексей с Региной укатили, ему еще пришлось успокаивать разбушевавшуюся Богомилу («Ну ты посмотри! В магазин! Подешевле! Нас и не спросил! А оно нам надо?»), потом он взял у нее телефон, позвонил Олегу, хозяину хостела. Тот ответил сразу, спросил, на сколько суток бронировать (они переглянулись: «На двое. И на двоих, один номер»), начал путанно объяснять, как к нему проехать с пляжа, они условились созвониться часа через два, может три, прервали связь. «Уфф… – сказал он озабоченно, – Проговорим сейчас все твои деньги, останешься ты без связи, будешь, как я, сидеть только на бесплатных вай-фаях» – «А! Не хвилюйся, – махнула она рукой. – Попрошу, положат еще». – «Кто? Семен твой?» – проглотил он вопрос, удивляясь ревности, вдруг всплывшей в нем. Она положила ему руки на плечи, заглянула в глаза: «Саш, все нормально?» Его вновь стеганула волна какого-то глубокого отчаяния, словно кто-то зажег в его голове эти красные цифры: «четыре». Четыре дня им быть вместе, на пятый они… Он сглотнул комок, отвел глаза, прижал ее одной рукой: «Все хорошо, Богомила. Потерпи. Скоро душ и постель». Она отстранилась, улыбнулась, чмокнула его в губы, мечтательно закатила глаза: «Скорей бы!» На смену горечи пришла нежность: «Всё будет…»

…К южному пляжу спускались долго и уже в глубоких сумерках, через весь город, потом уже и город кончился, пошли какие-то пирсы, пристани, освещенные прожекторами и заставленные машинами («Как во Владике, – подумал он. – И тут, кажется, японцев завозят»), проехали длинную стену океанариума с веселым улыбающимся дельфином, за ним пошли трейлеры, потянулся пляж. «Приехали!» – Алексей сошел с велосипеда, махнул им рукой, типа, подождите, исчез в сумраке, уйдя в сторону пляжа и моря. Пахло морем и йодом, но влажность не ощущалась. И было тепло, градусов двадцать. «А в пустыне уже бы подуло. И прохладнее было бы», – отметил он автоматически.

Появился Алексей, подхватил велосипед, они пошли за ним.

Площадка была небольшая, как раз под две палатки, справа и слева уже стояли дуговые домики, были растянуты тенты. Море лениво шевелилось метрах в десяти. На иорданской стороне, на горном склоне красиво горела россыпь огней какого-то города. «Ставим тут!» – указующе ткнул пальцем начальник.

Он скинул рюкзак с багажника, достал палатку, начал ставить. Потом помог Богомиле. Она ткнула его в бок – время! Он подошел к Алексею: «Леша, мы с Богомилой договорились насчет хостела, поживем там эти пару дней, окей?» Алексей оторвался от «керогаза», растерянно кивнул: «Ну, конечно… А вещи?» – «Ну, палатки и часть вещей мы тут оставим, а завтра приедем с утра. Если вы захотите по городу, или куда еще. Полдня мы тут подежурим, покупаемся, вас подождем…» – «Та-ак!» – Регина, похоже, тоже была обескуражена таким бесцеремонным «бунтом на корабле», потому только и повторила опять: «Та-ак!» Он пожал плечами, как бы говоря: «Ну да, так!» – «Ну, вы хоть поужинайте с нами?» – «Да, конечно, поужинаем». Богомила подошла к нему: «Сашко, давай свои вещи, я сумку освободила, накидаем, что нам нужно».