Песок сквозь пальцы

Регина дернулась и отвернулась, Богомила, сверкая очками подавила улыбку.

«Ай-ай, Алексей! – подумал он. –Экий ты бесчувственный и беспамятный. Прямо на больной мозоль наступил!»

Йерухам встретил их уже сумерками. Они спешились возле кафе, где толклась какая-то молодежь, сходили в туалет, умылись, набрали воды в опустевшие бутылки. У кафе на столике валялись местные буклеты на английском, он подобрал, сунул Богомиле, та попробовала перевести что-то про местные достопримечательности, но разобрали только, что где-то рядом находится знаменитый «Колодец Агари», возле которого ангел спас ее и сына Измаила, убежавших от Сарры. Колодец искать было некогда, а где тут кемпинг, Алексей не знал, эту часть маршрута, в обход Цветных Песков, он осваивал впервые. Им приглянулась пальмовая рощица, но Алексей ее забраковал: «Рядом с дорогой, шумно», махнул рукой к лесочку, что виднелся километрах в полутора от трассы. Покатили туда проселком, мимо отдельных домиков, сельской улочкой уходящих к горе. Оттуда же свернули ко второй рощице, вихляя по заросшему травой проселку.

«Предлагаю встать подальше, – сказал он, оборачиваясь на «частный сектор», глядящий на них бликами тесных стёкол. – А то, как бы на хозяина этого сада не нарваться…» И он зацепил ногой поливную трубу, тянущуюся к деревьям.

Проехали еще немного, углубившись в редкие деревья, слезли с велосипедов, осмотрелись. «Ставимся здесь», – махнул рукой Алексей и полез за горелкой.

Палатки они поставили быстро и молча, он помог Богомиле, потом подошел к Регине, помог ей. Велосипеды пристегнули к деревьям, попарно.

Перед ужином Богомила подошла к палатке, где возилась, раскладываясь, Регина, присела у входа, тронула ее за ногу: «Регина, ты меня извини. Я была не права, ляпнула, не подумав… Прости!» Та выглянула удивленно: «Та и ты меня извини, если шо. Забыли…» Он удивился такому замирению, особенно этому шагу Богомилы, и когда она подошла к своей палатке, он, укладывающий под тент все ценное, кивнул ей и улыбнулся: «Мир?» Она скорчила гримасу, пока никто не видел и сказала тихо: «Лучше худой мир…» Со стороны Регины донеслось озабоченное: «Э-э… Так мы, шо, опять переезжаем?» Богомила сделала большие глаза, глядя на него, он встал, подошел к Регине: «Давай с переездами оставим. Пусть как есть, ага?» – «Ну, как скажете…» – буркнула беззлобно Регина и полезла за чашкой к ужину.

…Ели в потёмках. Только уселись на траве, как от домов замелькал фонарик – кто-то ехал к ним на велосипеде. Встал метрах в ста пятидесяти, мальчишечьим голосом что-то спросил. В голосе дрожал то ли страх, то ли угроза.

«Опс! – сказал Алексей, прикрывая курткой пламя горелки. – Как бы нас отсюда не… того». Мальчик подъехал еще ближе, Богомила светанула на него фонариком, тот зажмурился, прикрылся рукой, снова испуганно повторил свой вопрос на незнакомом языке.

«We are tourists. We go on bicycles», – бросила ему в ответ Богомила. Мальчик снова что-то спросил, настойчиво ожидая, что ему ответят на понятном ему языке. «Переговоры зашли в тупик», – подумал он, когда напряженная Регина вдруг выкрикнула: «Хау… матч?» Мальчик, будто испугавшись, развернулся и помчался от них прочь.

«Что? Что ты сказала? – Алексей задыхался от сдерживаемого смеха. – Хау матч – что?» – «Да я откуда знаю!» – с досадой бросила Регина, но глядя на их физиономии тоже расхохоталась. Напряжение вылилось чуть ли не в истерику.

«Хау матч! – смеялся он, хлопая себя по коленке. – Регина, да тут сейчас все жители соберутся, после этого твоего вопроса! Придут собирать дань!»

Отсмеялись, доели супчик, потом сварили чай, все это время тревожно поглядывая в сторону домов. Там не было видно никакого шевеления, мальчик никого не вел, ни с берданками, ни с чемоданами для сбора денег, и они успокоились, разошлись по палаткам. Он отошел с водой в сторонку, помылся. Сердце его начинало стучать на всю рощу.

Богомила уже расстелила спальники и лежала на животе, глядя на него из палатки. «Взял мазь, палец твой смазать?» Он ругнулся, заглянул к Алексею, который выудил из аптечки под головой тюбик и протянул ему. Вернулся, смазывая припухший палец. Она попросила: «Смажешь мне коленки?» Он кивнул, нырнул в палатку, вжикнул замком. Сел на спальнике. Богомила, в одной майке и трусиках, уже тоже сидела рядом. «Ложись?» Она легла на спину, подогнула коленки. Он осторожно смазал их мазью, втирая круговыми движениями, потом вытер руки влажной салфеткой, наклонился, шепнул: «Массаж?» – «О, так ты сегодня за медбрата в нашей ролевой игре?» – хихикнула она, переворачиваясь на живот. Он снял с нее майку, сильными движениями ладоней разогрел спину, плечи, помял расслабленные мышцы, провел ладонями по плечам. Она послушно подавалась под его руками.

…И тут пришел спасительный ветер из пустыни. Сразу зашелестели тенты на палатках, захлопали не подвязанные растяжки, зашумела крона на деревьях. «Примус включили», – шепнул он, наклоняясь к ней. «Шо?» – не поняла она. «Не важно…» Он уже обнимал ее, переворачивая на спину, и она, выдохнув, подалась к нему. Снова, как уже утром, началась бешеная пляска губ и рук, и она, осадив его, шепнула: «Не спеши…»

Он ощущал все ее тело, дрожащее струной, от бровей до пальцев ног, но продолжал медленный бег рук – плечи, грудь, живот, ноги. Чтобы спуститься вниз, к ее ногам, ему приходилось отрываться от ее губ, и тогда он целовал ее грудь и живот.

О чем-то бормотали, засыпая, в соседней палатке, за шумом ветра неслышимое и неразличимое, но они уже были не здесь, а словно на другой планете.

Выдохнув, она выскользнула из трусиков и вдруг оказалась сверху, быстро уложив его на спину, скользнула, прижимаясь к нему, и вдруг он понял – он уже в ней, внутри, и жар желания, словно взорвался в нем. Он обхватил руками ее бедра, и она застонала негромко, выгнулась назад, задышала часто. Они двигались, и он, краем сознания подумал: «Как в танце…» Это и впрямь походило на танец, безумный танец двоих, нашедших друг друга в темноте, вцепившихся друг в друга и не желавших разлепляться…

Внезапно она вздрогнула, и он почувствовал, как судорогой электрический ток прокатывается по ней и по нему, ее дыхание сбилось, она застонала, выходя за зону неслышимости, и он, скользнув правой рукой по ее груди, горлу, подбородку, накрыл своей ладонью ее губы, подавив рвущийся стон…

После бесконечности «под напряжением», она расслабленно рухнула ему на грудь, задышала в его плечо, в спальник, так, будто вынырнула откуда-то из глубины, потом зашептала ему прямо в ухо: «Сашко… Сашко…» Ее потряхивало, и он, так и не успевший еще кончить, все еще находился в ней, прижимал ее к себе. Она уперлась в его грудь руками, почувствовала его, закусила губу… Танец продолжился, уже сидя, пока он не откинулся, выходя из нее и шумно выдыхая.

Она гладила волосы на его груди, сидя на его животе, а он тянулся к ее плечам, гулял по ее рукам, по груди, животу…

«Эй! – шепнул он наконец. – Ты знаешь, что ты ведьма? Ты – панночка из Вия. Тебе крупно повезло, что я не католик и не из Инквизиции, а не то гореть бы тебе на костре…» – «Ну шо это вы все меня сжечь хотите, как однообразно! – фыркнула она, слезая с него и вытягивая из пачки кучу салфеток. – Хошь бы шо придумали поинтереснее!» – «Кто это – «все»?» – Он привстал на локте. Она вытерла его и спальник, сунула салфетки в тамбур: «Как-нибудь потом расскажу. Если будешь себя хорошо вести»

Они улеглись на спину, она устроилась на его правой руке, как в прошлый раз, и он снова отправился в путешествие по ее лицу – лоб, брови, горбинка носа, губы, щеки, подбородок. Ее глаза были закрыты, дыхание успокоилось, потом она повернула голову к его лицу: «Сашко, а у тебя такое уже было? Ну, шоб в палатке?»

Он сразу вспомнил Соню, обнаженную, юную, лежащую на спальнике, там, в лесу, перед лагерем, сглотнул, подавив вздох: «Да, было один раз». – «Расскажешь?» Он задумался. «Знаешь, это было так давно… Она была девушка моего друга. Не очень хочется вспоминать такие вещи…» Она провела пальцем по его губам, прижалась к нему, ввинчиваясь в спальник: «А шо ты вчера вечером, когда пришел, не обнял меня сразу?» – «Вот те на! Ты же спала. Я-то как раз и попытался обнять тебя, да ты такая: «Хрбрфыр» и руку мою скинула. Вот я и читал полночи Экзюпери, успокаивался». Она засмеялась, глуша звуки в его плечо: «Прям так и сказала? Хрбрфыр?» – «Ну что-то в это роде. Очень грозное и неприступное». – «Ну и дурак. Надо было разбудить девушку. А то оставил одну замерзать, чуть не полезла проявлять инициативу под утро». Он хмыкнул: «Ну, инициативу, положим, проявил-таки я. – помолчал, коснулся ее живота: А ты такая… необычная, знаешь?» – «Знаю» – просто сказала она и снова прижалась к нему. Он накрыл ее сверху своим спальным мешком, а она, уже сонно, сказала ему: «А ты знаешь, какой мне вчера приснился сон? Что ты меня боишься и что он у тебя… ну, маленький такой… А все как раз вышло не так».

Он снова пустился в путешествие по ее лицу, словно пытаясь запомнить ее кончиками пальцев, впитать ее в подушечки, в нервные окончания, чтобы воссоздать потом, если нужно, как слепой художник, как слепой скульптор… Она спала, и он, накинув край мешка на голые плечи, заснул, спокойно и без сновидений…

Утром, когда пришла свежесть, она разбудила его, прижавшись к нему спиной. Он почувствовал ее тело, проснулся сразу, развернулся к ней, обнял, сжав грудь. Она охнула, задышала, как вчера, часто и мелко, и он вошел в нее, медленно, не отпуская грудь одной рукой, второй провел по животу, придвигая ее ближе… Потом руки снова пошли гулять по ее телу и лицу, она двигалась и дышала, и когда он почувствовал, что вот, сейчас опять она взорвется током, он снова залепил ее рот, не давая стону вырваться за пределы палатки.

Потом, успокаивая ее, он поднес часы к лицу – сколько там уже? Рассвет, однако… Стрелки показывали половину двенадцатого.

Часы встали…

День девятый: Йерухам – Сде-Бокер – Мицпе-Рамон. Дистанция: 71 км

Пустыня, пустыня… Можно ли полюбить пустыню? То каменистые холмы Иудейской пустыни, иссеченные долинами рек, многих из которых уже давно нет, то ее же гладко прилизанные синусоиды близ Мертвого моря, то бескрайние, на века засоленные поля Прииорданья, то вот пустыня Негев, сверкающая оттенками цветов, пугающая кратерами, круглыми и продолговатыми, словно это уже и не Земля, а Луна, кусок Луны, что чудом обрел атмосферу и трудолюбивое население, которое день за днем, год за годом преображает вокруг себя этот безжизненный ландшафт – прокладывает дороги, устанавливает огромные цистерны с водой, тянет трубы для полива садов во все концы этой бескрайней пустыни. Люди живут здесь, в этих краях, в этих бесконечно провинциальных димонах и йерухамах, изменяют вокруг себя мир, а когда вот так пролетаешь все это на велосипеде, понимаешь, как, в сущности, мало они внесли сюда изменений, как много вокруг этой пустыни, этого неба, этого солнца…

Он крутил педали в горку, глазел на окрестности и думал все это, когда Богомила, обернувшись, не крикнула ему: «О, Сашко, да ты раскатался! Глянь, какая горочка, а ты – не пешком!» Он сбросил взгляд на велосипедный компьютер, оценил скорость – семь километров – покачал головой: «Таки да. Что творит ежедневная тренировка-то, а?» Она показала большой палец: «Класс!» и ускорилась, устремилась к перевалу, туда, где трасса резала вершину высоким каньоном. Он, словно охотник, теряющий добычу, выжал за ней, стараясь не упустить ее далеко, арканя ее взглядом. Она, почувствовав его приближение, подняла над головой «викторию», обернулась, смеясь. «Петтинг на дистанции? А слабо довести меня так вот до оргазма?» – «А я чем занимаюсь все утро? Не чувствуешь турбулентности от моих взглядов сзади?» Она махнула рукой, словно отгоняя его взгляд от себя, снова ускорилась, они поднялись на перевал. «Отдохнем?»

Встали у обочины, не покидая седел, поставили ноги на ограждение. Где-то впереди и уже внизу виднелись маленькие фигурки Алексея и Регины. «Пусть их! – махнула рукой Богомила. – Две минуты надо»

«Что, Богомила, приедешь к нам в Сибирь на велосипеде погонять?» – «А позовешь – приеду! – она сверкнула зубами, подняла очки на шлем. – Только ты, Сашко, погуманней сделай маршрут? Побольше хостелов, машину сопровождения…Соки из нас там не выжимай, как Алексей здесь?» – «Разве что по ночам…» – «Э нет, друг любезный, там у тебя будет рядом жена, друзья, прихожане, вольницы не получится…»

Он опустил глаза. Вчера мог связаться с домом, когда стояли у вай-фая, но не стал. Что он скажет? Ему казалось, что сам голос его выдаст все его тайны, сама интонация будет кричать: «Я влюбился! Я изменил жене! И мне совсем-совсем от этого не плохо!»

Они катнулись вниз, он привычно обогнал ее. «Что я делаю? Что со мной происходит?» – билась в его голове разбуженная Богомилой мысль. И тут же всплывал ответ, дерзкий, нахальный, он ему не нравился, но он всплывал, занимая всю голову: «Дружок, ты делаешь то, что делают тысячи, миллионы мужчин. Ты встретил красивую женщину, которой хорошо с тобой и с которой хорошо тебе. Все это кажется тебе сейчас таким глобальным, как эта пустыня, но и эта пустыня ведь имеет свои пределы? Еще неделя – и вы поедете по домам, вот и все!»

Вот и все. Вот и все. Вот и… Черт! Ему это совсем не нравилось, и он загнал этот рефрен куда-то глубоко внутрь. Ничего не имеет значения, кроме здесь и сейчас. Точка.

…Проскочили поселок Сде-Бокер, после него свернули на территорию национального парка. Под большой, крытой пальмовым листом крышей, среди столиков и лавок, спешились, принялись готовить обед. Пока женщины ходили на разведку в туалет, он вытащил нужную еду – смесь для борща, палку колбасы, достал посуду. «Прогуляюсь?» – Алексей кивнул, разжигая «керогаз». Он ушел в ближайший магазинчик, купил там пять батончиков халвы для подпитки, потом заметил карты. Карты он любил. Можно сказать, что после книг это была его вторая страсть – покупать карты тех мест, где бывал или куда собирался. Одна раскладушка была даже на русском, он ее сразу подцепил, глянул – толково, пойдет. Взял еще большую карту пустыни с веломаршрутами – вдруг пригодится еще сюда вернуться? Он хмыкнул: это точно. Он, как преступник, всегда возвращался, повторял маршрут дважды, трижды, словно пытался довести его до совершенства. Сначала один, потом собирал группу друзей.

Хлопнула по спине ладошка, обернулся – Богомила, конечно! «Что присмотрел?» Показал ей карты. «А-а! Клёво! – но как-то без интереса. – А смотри, какие футболки классные! И шляпы тоже!» Оливковые футболки с символикой сил самообороны Израиля и впрямь были ничего так, он подобрал одну по размеру, для дочки. Шляпу повертел в руках, с сожалением повесил назад: «Неохота тащить. В Тель-Авиве наверняка можно взять в аэропорту».

Рассчитались, вышли.

«Суп с копченостями! – тожественно объявил Алексей, бренькнув ложкой о дно тарелки. – Дамы приглашают кавалеров… ну, и наоборот!»

Пока ели, собрали вокруг себя с дюжину местных бродячих кошек и котов. Он заметил, что бродячих собак вообще не видел, зато кошаков – ну, просто в избытке. Вспомнил, как Тель-Авиве, когда отдавали коробки-чехлы, Регина позвала какую-то кошечку: «Кис-кис-кис!» Тут же, грозно мявкая, из-за пальмы вышли несколько тощих облезлых котов, причем один здорово смахивал своей одноглазостью на адмирала Нельсона. Регина ойкнула и замахала на них рукой: уходите! А сейчас – ничего, вон, шкурками от сала подкармливает…

После обеда парк решили не смотреть, несмотря на завлекаловки в виде водопадов, что обещала схема у входа. Решили обойтись малой кровью – проехаться к могиле первого израильского премьера Бен Гуриона. Упаковались, сели на велосипеды и покатили по дорожке, прямо к смотровой площадке, рядом с которой располагались две могилы –основателя государства Израиль и его жены. Неподалеку сверкало окнами здание института наследия Бен Гуриона.

Алексей сразу же выдал порцию информации, присовокупив в конце с ухмылкой: «Я читал, что тут, на этих могилках, местные школьники из колледжа любят ночами сексом заниматься. Типа, такая вот у них тут неформальная традиция, лишаться девственности».

Регина всплеснула руками: «Вот жеж жиды, а? Ничего святого!», а Богомила усмехнулась: «Забыли молодость, Регина Петровна?», та вскинулась, но передумала, махнула опять рукой, отошла, бормоча. Богомила сверкнула глазами дерзко, шепнула ему: «Шо, Александр Иваныч, задержимся тут на ночку? Хотя нам с девственностью… поздновато расставаться»

Со смотровой площадки открывался совершенно потрясающий вид на пустынные долины… Как их бишь? Он прочитал на стенде – Зин и Рамат-Авдат. Алексей махнул рукой вниз – да, нам туда! Покатили к трассе по дорожке, выложенной сверкающим на солнце гранулитом, ушли в спуск. Дальше ехали молча, километров через двадцать показался городок Мицпе-Рамон, тоже стоящий на краю огромного кратера. Заехали на его окраину, встали у заправки и «Макдональдса». Алексей ушел ловить устойчивый вай-фай, Регина пошла с ним. Они снова остались вдвоем. «Хочешь чего-нибудь из «Макдональдса»?» – спросил он. Она мотнула головой: «Неа. Ну, если только попить чего…» Он пошел, в соседнем магазине нашел сок, взял две маленькие бутылки, вернулся. Она сидела на краю ступенек кафе, наверху, болтала ногами. Стрельнула глазами рядом с собой: «Смотри!» – на поносе стояли объедки и запечатанное жидкое масло. «Хм… Уже дошли до уровня ништяков?» – спросил он саркастично. Она махнула рукой: «Та ни, ну шо ты… Смотри, они даже не распаковывали это масло. Може возьмем?» Он усмехнулся, подхватил блистер с маслом, сунул его в карман. «Мы тоже из студенческой общаги, мадам. Кое-чему обучены» – «Мадемуазель! – она церемонно наклонила голову. – Девушка не замужем» – «Ох, простите, мадемуазель!» – он зашаркал кроссовками. На них стали озираться. «Все, молчим, скрываем совершенное преступление, то бишь кражу» Он уселся рядом с ней, закачал синхронно ногами. «Эх, Сашко… – она положила ему голову на плечо. – Куда мы едем с тобой?» – «В Эйлат, нет?» – он поднял брови. Она заглянула ему в глаза снизу: «А откуда? И зачем?». Он промолчал. Потом осторожно взял ее руку в перчатках без пальцев, погладил. «Для девушки, читающей Достоевского, неплохо, – сказал, и сжал ее кисть. – Может, мы и найдем что-то на пути, а?» Она вздохнула, высвободила руку, убрала голову с плеча: «А вот и наши идут».

Городок Мицпе-Рамон славен был своей обсерваторией, крупнейшей в Израиле, как доложил им Алексей по пути, махнув куда-то рукой, где долженствовал быть телескоп метрового диаметра.

Проехали через город к другой окраине, встали в парке, возле детской площадки. Столики со скамейками, туалет, все имеется. «Сегодня засветло – подумал он, помогая Богомиле ставить палатку. –Впрочем, еще полчаса – и «тьма падет на этот город». Забавно – вроде, по ощущениям лето, а солнце садится, как зимой, рано…» Ему нравилось думать о темноте и близкой ночи, его прямо потряхивало, когда он бросал взгляды на Богомилу, она это чувствовала, улыбалась ему ободряюще.

Чечевица на ужин, неожиданно вкусная, что он даже взял добавки, потом разговоры ни о чем. Регина затянула панегирик какому-то Евгений Иванычу, который в их с Алексеем городе – да самый крутой велосипедист, «штоб вы знали». «Вот, знаю, – подумал он, – и зачем мне это?»

Наконец-то стемнело, подул традиционный ветер, сегодня слабенький, и они стали готовиться ко сну. Он, выждав возвращения Алексея из туалета, отправился туда, сожалея, что нет душа. Помылся, как мог, весь, постирал носки. Возвращался назад уже светя себе фонариком.

Регина с Алексеем уже лежали в его палатке, тихонько бухтя что-то сквозь ветер, в палатке Богомилы было пусто. Он поменял спальники местами, потом, расстегнув свой максимально, разложил его на ковриках на двоих, улегся, укрылся Богомилиным тонким. Хрустнули камешки у входа, вжикнула молния. Она вошла, как обычно разворачиваясь в тесноте палатки удивительно ловко, оценила перестановку, скинула с себя все, кроме трусиков, юркнула под спальник, прижалась к нему, согреваясь. «Не спят еще, – шепнул он, скашивая глаза в сторону соседей. –Хочешь послушать музыку?» Она кивнула: «Давай». Он выудил из угла телефон, поискал в записях, включил «Ветер»: