Чудеса у меня под ногами. Очерки о находках

Но когда я поднёс чёрную кость к морде Мухтара, он, осторожно понюхав её, устремил на меня взгляд, лишённый всякого юмора – словно, обидевшись, уже намеревался подраться со мной. Характер у него, действительно, был тяжёлый и непредсказуемый. Больше я таких экспериментов над ним не ставил. Из произведённого опыта уже было достаточно ясно, что собаку на таких костях не проведёшь. Мухтар с удовольствием грыз только те ископаемые кости, которые накануне зарыл в землю сам.

Понюхав мамонтячью кость сам, я лишний раз удостоверился в том, что ничем съедобным она не пахнет. Кость издавала стойкий запах сырого песка и окисляющихся сульфидов железа. Некоторое время спустя я окрестил эту специфическую ароматическую смесь «запахом древности».

Нижняя челюсть мамонта с зубами. Фото из архива Кременчугского историко-краеведческого музея.

Осенью того же года я осуществил раскопки в Мало-Кахновском карьере и обнаружил ещё один зуб мамонта непосредственно в месте своего коренного залегания. Это позволило мне установить, что почти все останки мамонтов, а также других современных им животных, происходят из песчано-галечных отложений палео-Днепра. В древний Днепр они, как и вмещающий их галечник, попали из размытых отложений приледниковых равнин.

В том же 1983 году фрагмент зуба мамонта был найден мною непосредственно в ледниковых отложениях (глина, содержащая обильное количество гальки и валунов), обнажающихся в Крюковском карьере. В отличие от предыдущих находок, имевших серо-чёрную окраску, этот фрагмент был окрашен в палево-жёлтые оттенки.

В мае следующего 1984 года я наткнулся в Песчанском карьере на обломки бивня мамонта. Это была целая россыпь мелких и хрупких фрагментов. О том, что это был именно бивень, нетрудно было догадаться по концентрически-слоистому строению отдельных обломков. Большинство же их было похоже на щепки, оставшиеся после колки дров. Но эти «щепки» состояли из вещества, очень похожего на вещество зубов мамонта – дентин. Вероятно, бивень изначально залегал в сильно обводнённом грунте и был насыщен влагой. Ковш экскаватора, зацепил его неудачно, разрушив на несколько фрагментов. Затем обломки бивня долго пролежали на поверхности и, высыхая, растрескивались и рассыпались на мелкие кусочки.

Не повезло этому бивню. Но всё-таки я собрал несколько десятков его обломков, заинтригованный необычными сине-зелёными корочками, которые пятнами покрывали их. Цветом и бархатистым отливом эти корочки очень походили на хвостовые перья петуха или павлина. В природе этих налётов я разобрался не сразу. Но, в конце концов, удалось установить, что сложены они фосфатами железа и меди, которые образовались в результате химического взаимодействия между сульфатами упомянутых металлов, растворёнными в грунтовой влаге, и минеральным веществом бивня.

Кстати, мой приятель, отец которого работал водителем самосвала в Песчанском карьере, позже рассказывал мне, что однажды один экскаваторщик нашёл там целый бивень. Находку отнесли в краеведческий музей.

Одна из костей, подобранных мной на Мулянке в 1982 году, тоже оказалась обломком бивня. Обломок был небольшой – сантиметров двадцать в длину, пять-шесть в ширину и около сантиметра толщиной. С поверхности он имел чёрную окраску, а в произведённом мной спиле окраска менялась от жёлтой до красновато-коричневой.

Безвидные выветрелые обломки бивня мне встречались в местах ведения вскрышных работ и в карьере Полтавского ГОКа. Этот карьер расположен в двадцати километрах от Кременчуга, у города Комсомольска-на-Днепре. Там добывают железные руды. Значительная часть останков четвертичных животных, экспонирующихся в витринах Кременчугского краеведческого музея и хранящихся в его фондах, была найдена именно в этом карьере. Но причина этого кроется не в особой концентрации ископаемых костей на данном месторождении, а в размахе ведения там вскрышных работ.

Наверняка, далеко не все находки карьерных рабочих попали в стены краеведческого музея. Кто-то решил оставить какую-нибудь ископаемую диковинку себе – на память, а кто-то равнодушно пинал кости сапогом. А сколько их даже не было замечено среди взрытого сырого грунта и в кузовах самосвалов вывезено в отвал!

Однажды я стал свидетелем того, как рабочие какого-то карьера принесли в музей одну из своих находок. Природы найденной диковинки они не знали. Но когда сотрудницы отдела природы сказали им, что это зуб мамонта, рабочие были очень удивлены. Конечно, далеко не каждому в жизни счастливится держать в руках мощи столь почтенного зверя. Но не меньше был удивлён я, когда одна из сотрудниц музея прошептала мне по секрету: «У нас в фондах уже столько этих зубов, что можно выкладывать из них фундамент». А я, сдавая в музей всю находимую мной «мамонтятину», наивно полагал, что приношу огромную пользу науке…

Осенью 1984 года в Песчанском карьере, на выровненной бульдозером песчаной площадке я обнаружил огромную коричневую кость, ноздреватую и бесформенную. По всей видимости, это был изуродованный бульдозером череп мамонта. Транспортировать эту находку домой я бы не смог – она была очень тяжёлой. Да и не было смысла делать это, поскольку кость была совершенно обезображена многочисленными изломами. А год спустя в той же части карьера ветром выдуло из песка бедренную кость мамонта – ту самую, о которой я уже писал в предыдущей главе «Древние кости»…

1 мая 1988 года, карабкаясь по песчано-галечной осыпи в Песчанском карьере, я почти уткнулся носом в едва торчащий из песка небольшой чёрный костный обломок. Ничего особенного в нём не было – таких костных фрагментов в этих отложениях встречается много, но чутьё подсказало мне вытащить эту никчемную с виду кость из песка. Каково же было моё изумление, когда, потянув её пальцами, я извлек на поверхность большой и абсолютно целый зуб мамонта. Это был самый крупный и самый красивый экземпляр из когда-либо найденных мной. Окраска его была тёмно-серой, почти чёрной, а сохранность была столь безупречной, что даже хрупкие корни выглядели так, будто его только что выдернули из мамонтячьей челюсти.

Налюбовавшись этой находкой, я подарил её геологическому музею Киевского геологоразведочного техникума. Это произошло перед самым моим уходом в армию. Вернувшись через два года, я с радостью увидел в музейной витрине «свой» зуб. Он практически не изменился, не рассыпался в труху как некоторые его «собратья». Приятно было сознавать, что после окончания техникума здесь останется мой «след» в виде этого палеонтологического экспоната.

Летом 1990 года в том же Песчанском карьере я нашёл в осыпи ещё один зуб, тоже практически целый, но менее хорошей сохранности. Весом он был всего около полутора килограммов и, видимо, принадлежал юной особи – мамонту-подростку. Но это лишь моё предположение. В литературе мне встречались упоминания о том, что в течение четвертичного периода размеры мамонтов сильно колебались. Причины этого кроются в изменении их среды обитания, вызванном поочерёдной сменой похолоданий и потеплений климата. Когда пищи было вдоволь – мамонты укрупнялись, а при хроническом недостатке корма они мельчали.

В течение месяца, теряя влагу, этот зуб начал давать глубокие трещины, а затем от него стали откалываться мелкие кусочки. Чтобы спасти находку от окончательного разрушения, я пропитал её обычным бесцветным лаком. Конечно, при этом зуб приобрёл нехарактерный для ископаемых останков глянцевый блеск, но главная цель этого эксперимента была достигнута: вот уже более двадцати лет он хранится в моей коллекции, не претерпевая никаких изменений. Правда, позже мне подсказали более деликатный способ консервации костных остатков: в течение нескольких часов кость (или зуб) пропитывают водным раствором клея ПВА, приготовленным в соотношении 1:1, а затем, вынув из раствора, дают высохнуть.

Не лишены были зубов и совсем маленькие детёныши шерстистых слонов. Убедиться в этом мне довелось в августе 1987 года, когда в Песчанском карьере я нашёл самый маленький мамонтячий зуб. Вначале я даже не поверил своим глазам – этот прекрасно сохранившийся экземпляр был чуть больше спичечного коробка. А десять лет спустя другой собиратель древностей, тоже кременчужанин, Михаил Горшунов, подарил мне зуб мамонтёнка несколько большего размера, но меньшей степени сохранности (были сломаны корни).

Окатанный зуб мамонтёнка (слева) из аллювиальных отложений (подарок М. Горшунова). Размер жующей поверхности 6,5х4 см

Справа: окатанный обломок зуба мамонта (даже не сразу поймешь, что это такое). Размер 2,8х5,2 см.

В течение всех 90-х годов, мне категорически не везло на мамонтячьи зубы – то ли у меня появились конкуренты, то ли это было вызвано резким сокращением ведения вскрышных работ в карьерах. Лишь однажды в Мало-Кахновском карьере я увидел лежащий на песке целый, хотя и покрытый трещинами, зуб мамонта. Однако радость моя в этом случае была преждевременной: едва я попытался поднять зуб с поверхности песка, как он рассыпался в моих руках, словно рыхлый земляной ком. Видимо, он был сильно пропитан влагой, а затем рассохся на солнце. В общем, эта находка погибла.

Погибли и два зуба мамонта, найденные мной в Мало-Кахновском карьере осенью 2002 года. Эта находка была для меня полной неожиданностью, поскольку уже несколько лет в карьере не велись работы и прежние обнажения поросли травой и кустарником. Казалось, всё, что здесь лежало на поверхности, уже давно подобрано либо мной, либо другими искателями древностей. Но вдруг, совершенно случайно, я разглядел в осыпи под старым обрывом небольшой, но прекрасно сохранившийся зуб мамонта. Судя по небольшому размеру, он принадлежал мамонту-подростку. Продолжая осматривать осыпь, я заметил поблизости мелкие костные обломки, а затем и ещё один зуб, соразмерный первому. Его корни были заключены в обломок челюстной кости. Было очевидным, что оба зуба происходили из одной челюсти и, следовательно, принадлежали одной особи. Видимо, выпав из осыпающегося обрыва, эта челюсть разбилась при падении о камни. Очистив зубы от остатков челюстной кости, я с восторгом заметил, что их корни сохранились в идеальном состоянии.

По возвращении из карьера я взвесил свои находки. Оказалось, каждый из зубов весит около двух килограммов. Зная о том, что фонды Кременчугского краеведческого музея уже пресыщены подобными находками (только мной музею было передано в разное время около шести-семи зубов мамонта), я намеревался увезти эти зубы в Пермь. Ирония судьбы: когда-то я отправлял посылкой зубы мамонтов из Перми в Кременчуг, а теперь их «сородичам» предстояло проделать путь в обратном направлении. Я даже размечтался выгодно продать один из зубов. Подобный раритет однажды я уже видел на выставке-ярмарке «Магия камня».

Но моей мечте не суждено было сбыться. Принёс похвастаться находкой музеевцам – а они в один голос: «Ой, какая прелесть! Какие хорошенькие! Вот бы их для экспозиции!». В общем, не устоял я – подарил зубы родному музею. А жена моя, Вера, потом с сожалением и укором выговаривала мне: мол, хотя бы один зуб показать мне привёз.

Спустя год, во время очередного визита в Кременчуг, мы с Верой зашли в музей, и за чашкой чая я ненароком вспомнил о прошлогодней находке. Ответ музейщиков резанул меня, словно ножом по сердцу: оказалось, те зубы растрескались, рассыпались, и, в конце концов, были ими выброшены. Мне трудно было в это поверить: когда я расставался с зубами, трещины в них уже имелись, но они не выглядели угрожающими. В конце концов, можно было пропитать зубы каким-нибудь консервирующим раствором. Но на моё недоумение сотрудницы отдела природы отвечали: мол, для подобных целей им теперь разрешено использовать только некое очень дорогостоящее американское средство, для приобретения которого у музея нет денег. В общем, я очень пожалел, что в тот раз поддался женским восторгам и собственным альтруистическим «инстинктам». Лучше бы я по старинке пропитал те зубы лаком…

Ныне сибирская мамонтовая «кость» не утратила своей ценности, хотя былого торгового ажиотажа уже не наблюдается. На первое место вышла научная и коллекционная ценность останков мамонтов. Учёные охотятся за замороженными в вечной мерзлоте Сибири трупами древних слонов. Но не только для того, чтобы досконально изучить их анатомию и гастрономические пристрастия. Уже несколько десятилетий некоторыми амбициозными исследователями вынашиваются планы возрождения мамонтов методом клонирования. Для этого нужно найти труп с хорошо сохранившимися молекулами ДНК. Но как раз это пока не удаётся сделать.

За всё время исследований Сибири было найдено несколько десятков замороженных трупов мамонтов. Самые известные – мамонтёнок Дима и так называемый Берёзовский мамонт. Последний был найден в 1901 году на берегу реки Берёзовки, притока Колымы. Чучело и скелет этого мамонта были выставлены в Зоологическом музее Российской Академии Наук в Санкт-Петербурге.

Но большинство вытаявших из вечной мерзлоты трупов северных слонов остаются утраченными для науки – они либо вытаивают в безлюдных местностях, «без свидетелей», либо, пока до них добираются учёные, хищники и процессы гниения успевают сделать своё дело. К тому же, далеко не каждый спешит сообщить о своей находке учёным. В одном из журналов «Наука и жизнь» периода 70-х годов я встретил небольшую статью на эту тему, в которой упоминалось о том, что местные охотники, встречая вытаивающие из мерзлоты туши мамонтов, стремятся обойти это место стороной, придерживаясь древних предрассудков. Хотя рациональное зерно в таком поведении всё-таки есть, ведь разлагающиеся под солнцем туши не только источают отвратительный запах, но и могут являться очагами развития опасных для человека микроорганизмов.

Несмотря на изобилие останков мамонта на севере Сибири, найти полностью сохранившийся скелет этого ископаемого животного удаётся крайне редко. В музеях Советского Союза насчитывалось всего только девять скелетов мамонтов, собранных из костей, полностью принадлежавших одному животному. А в национальных музеях большинства стран Европы и Азии скелетов мамонта вообще нет.

Когда в 1982 году, в отвале Песчанского карьера мне встретился первый «кременчугский» зуб мамонта, я был очень удивлён, что столь холоднолюбивые животные некогда обитали не только в Сибири, но и в центре Украины. Тогда пришлось корректировать свои детские представления о мамонтах как о былых обитателях исключительно Севера. Но годами позже, когда, казалось, я уже достаточно много знал об этих ископаемых слонах, большим удивлением для меня обернулось знакомство с фактом былого обитания мамонтов и в Крыму.

Климатические особенности ледниковых эпох Крым не миновали, даже несмотря на его столь южное расположение. Прямых доказательств существования ледников в доисторическом прошлом на территории Крыма нет. Но есть косвенные факты, которые дают основание считать, что оледенение всё-таки здесь имело место, и центр крымского оледенения находился к югу от Главного хребта, где сейчас расположена благоухающая полоска Южного Берега и море. По геологическим меркам ещё совсем недавно там простиралась горная страна, причём более высокая, чем нынешний Главный хребет. Именно оттуда начал расползаться ледник по крымским плоскогорьям.

В одном из путеводителей по Крыму сообщается о находке костей мамонта в балке Сотера, расположенной у южного подножия массива Демерджи. Паслись мамонты и на крымских плоскогорьях…

В 2001 году с женой Верой мы посетили экскурсионную пещеру Эмине-Баир-Хосар, находящуюся в известняках Чатырдагского плато. Поскольку был конец мая, и отдыхающих в Крыму было ещё очень мало, экскурсоводы знаменитых чатырдагских пещер часто скучали без работы. Когда в один из солнечных дней мы с Верой добрались до Эмине-Баир-Хосара, оказалось, что ни одного экскурсанта кроме нас там больше нет. Мы даже стали переживать, что экскурсии не состоится по причине отсутствия «кворума». Например, в Кунгурскую ледяную пещеру по два человека не запускают – экскурсовод будет ждать, пока не соберётся определённое количество экскурсантов. Однако здесь, видимо, были другие правила, и нам двоим продали билеты и выделили не просто экскурсовода, а самого настоящего бывалого спелеолога…

Пещера произвела на нас восторженное впечатление. Куда там до неё знаменитой Кунгурской Ледяной! Кругом гирлянды известковых сосулек, натёков, сталактитов и сталагмитов; пещерное озеро и… тишина. Её не нарушал ни чей галдёж, ни чей шёпот, как это обычно бывает во время «организованных» экскурсий. Мы были счастливы, что нас было только трое. Дух пещеры словно витал непосредственно над нами, а не «прятался» – как от толпы экскурсантов – по дальним углам гротов.

За время пребывания в пещере мы почти подружились с нашим замечательным гидом, Владимиром. Особенно наша беседа оживилась после того, когда разговор зашёл о В. Дублянском – «отце» советской спелеологии, и крымской в частности. Когда-то Дублянский очень много сделал для изучения и освоения крымских пещер, а теперь живёт и работает в Перми. Его же именем назван один из гротов Баира (так кратко крымские спелеологи именуют данную пещеру).

– А я долгое время жил недалеко от Перми, – сказал наш экскурсовод.

– А где именно, – поинтересовался я.

– В Чёрмозе, – ответил он, явно не догадываясь, что для меня название этого городка что-то значит.

– Ну, надо же! – воскликнул я. – А я там родился!..

– Значит, мы земляки!..

Да, очень редко удаётся встретить земляка в недрах крымских гор. Но это произошло, и после этого наша беседа стала ещё более тёплой и оживлённой. Я назвал свою фамилию, надеясь, что Владимир, в бытность чермозянином, слышал её, и, может, даже знал моих родителей, деда или бабушку. Но фамилия Коваль ему ни о чём не напомнила. Тогда я рассказал как один из чермозян, мой дед, выкопал из обрыва бивень мамонта. Но об этом событии Владимир тоже ничего не знал. Просто в те годы он ещё был совсем мал.

– А в нашей пещере тоже нашли кости мамонта, – признался он. – Точнее, мамонтёнка. Они залегали в осыпи под Провальным колодцем в Главном гроте. Кстати, через этот колодец в пещеру прежде проникали спелеологи, потому что другого входа не было.

– А где же сейчас эти кости? – поинтересовалась Вера.

– Мы сдали их на хранение в Симферопольский краеведческий музей, потому что у нас их хранить негде. А ещё кроме костей мамонта мы нашли здесь кости пещерного медведя, шерстистого носорога, северного оленя…

– Очень жаль, – сказала Вера. – Ведь можно было сделать маленький музей прямо здесь, в пещере: разложить эти кости на каких-то полках, и показывать их посетителям. Тогда бы им было здесь ещё интереснее…

Наш гид на мгновение задумался, а потом ответил, что в этой идее есть рациональное зерно, и надо подумать над этим. Я и сам, честно признаться, не ожидал от Веры такого рационализаторства…

Прошло 6 лет. К сожалению, к этому времени жизнь развела нас с Верой, хотя мы и остались друзьями. В сентябре 2007 года я привёл в Эмине-Баир-Хосар свою новую спутницу жизни – Наташу. В этот раз наплыв экскурсантов был велик. Мы оказались в составе многочисленной группы. Соответственно, ощущения в пещере уже были не те, и пока Наташа с интересом вслушивалась в речь экскурсовода – молодой девушки – я ностальгически вспоминал первую экскурсию…

Но когда мы оказались в Главном гроте, перемены, произошедшие здесь, заставили меня оживиться: на полу пещеры, рядом с краем осыпи, расположенной под Провальным колодцем, за символическим ограждением лежал скелет мамонтёнка. Видимо, это был тот самый мамонтёнок, о котором говорил шесть лет назад Владимир. Спелеологи назвали его Колей. По версии исследователей, этот Коля свалился в пещеру, поскользнувшись у края провала, 20 тысяч лет назад. При падении он свернул себе шею, и его тело скатилось по осыпи на самое дно грота. Благодаря глинистому грунту все кости скелета дошли до наших дней в отличном состоянии. Но, как нам сообщила экскурсовод, череп мамонтёнка найти не удалось. Куда он подевался – большая загадка.

В этой же осыпи были найдены кости и других доисторических животных, ныне экспонирующиеся в стеклянных витринах маленького музея, расположенного в отдельной скальной нише. Я задумался: неужели в основе этих перемен лежало рациональное предложение Веры? Или, может, подобные предложения звучали здесь неоднократно?

Возвращаясь из Крыма домой, я всё думал о пропавшей голове мамонтёнка Коли. Оторваться при падении в пещеру и откатиться в другой её угол она вряд ли могла. Рассыпаться в труху массивный череп тоже не мог, поскольку даже самые мелкие кости скелета сохранились превосходно. Да и «проделки Бегемота» тут вряд ли могли иметь место. А что если мамонтёнок свалился в пещеру не сам, а был сброшен туда первобытными охотниками? Перед этим его обезглавили, и использовали его голову в ритуальных целях.