Чудеса у меня под ногами. Очерки о находках

Вероятно, мамонтам – древним северным слонам, отличавшимся от своих южных родственников густой длинной шерстью и огромными бивнями, тоже была свойственна эта линия поведения. Во всяком случае, в разных уголках на севере Европы издревле встречали скопления их останков.

Находимые в земле огромные кости будоражили воображение людей во все века. Но учёные прошлых столетий имели весьма наивные представления об их принадлежности. Так в эпоху античности кости мамонтов считали останками либо титанов, побеждённых «командой» олимпийских богов во главе с Зевсом, либо мифических героев типа Геракла. В средние же века огромные кости порой приписывались самому Адаму. Был вычислен даже рост «прародителя» человечества – свыше 37 метров. В ХVIII веке учёные стали мыслить более реалистично, порой высказывая догадки, что огромные кости всё-таки принадлежали слонам… карфагенского полководца Ганнибала.

Только в ХIХ веке учёные смогли достоверно обрисовать «портрет» истинного хозяина огромных ископаемых костей и бивней. В значительной мере это стало возможным благодаря многочисленным находкам останков мамонтов в Сибири, особенно на севере её, на берегах Ледовитого океана, и даже на заполярных архипелагах. Кроме костей, зубов и бивней там порой находили даже их трупы, вытаявшие изо льдов вечной мерзлоты.

Мамонты. Рисунок чешского художника-палеореконструктора Зденека Буриана.

Первый бивень сибирского «слона» привёз в Европу в 1611 году английский путешественник Джон Логан. Но его соотечественники долго не могли поверить в то, что в Сибири водятся слоны. Более подробно и достоверно познакомил Европу с сибирскими мамонтами бургомистр Амстердама Витсен. Он совершил путешествие по северо-восточной Сибири и в 1692 году опубликовал свои записи. Был наслышан о сибирских мамонтах из разных источников и царь Пётр I. Он даже издал указ, в котором повелевал разыскивать и собирать для торговли их «рога». С этого времени в Сибири начинает развиваться, наряду с добычей пушнины, промышленная заготовка мамонтовой «кости».

Под мамонтовой «костью» понимались бивни мамонтов. Как и африканская слоновая «кость», бивни мамонтов использовались в качестве ценного поделочного материала с древнейших времён. Северные племена изготовляли из них украшения, предметы обихода и культа, а также торговали ими с соседями. Есть свидетельства членов экспедиций ХIХ века, в частности зоолога А. А. Бунге, что местными жителями использовались также шкуры мамонтов, а их мясо порой употреблялось в пищу или на корм собакам.

Длина некоторых бивней достигает 4 метров. Средний вес – 80 килограммов. Но отдельные экземпляры весили свыше 200 килограммов. Внешне вещество мамонтовых бивней, извлечённых из вечной мерзлоты, напоминает мёрзлое сливочное масло. Оно прекрасно режется, шлифуется и принимает полировку. Бивни же, находимые в европейских четвертичных песках и глинах, как правило, не сохраняют своих прежних качеств и представляют только научную ценность.

В ХIХ веке сибирские промышленники изрядно поживились мамонтовой «костью». По оценке В. А. Обручева, ежегодно на ярмарку в Якутске свозили в среднем 1200 пудов бивней, что соответствовало останкам примерно 240 особей. К 1914 году в Сибири были найдены бивни около 50 тысяч мамонтов. Но на самом деле эта цифра может быть гораздо больше, поскольку торговали бивнями мамонтов ещё арабские купцы в IX—X веках. Они покупали их у булгар и продавали в другие страны под видом «рогов» мифического нарвала.

Наверное, впервые о сибирских «кладбищах мамонтов» я прочитал у В. А. Обручева в «Земле Санникова». В сюжеты своих приключенческих и фантастических произведений этот выдающийся геолог и путешественник вплетал большое количество познавательной информации. Вот как он описал «кладбище мамонтов» на острове Большой Ляховский из группы Новосибирских островов:

«Большой Ляховский, или Ближний, остров замечателен по своему геологическому составу. Его четыре плоские, но скалистые вершины, вернее – группы вершин, состоят из гранита, а вся остальная площадь – из мягких четвертичных отложений. <…>

Те же мягкие толщи слагают берега острова, омываемые прибоем волн и потому представляющие длинные или короткие отвесные или даже нависающие обрывы, прерываемые долинами ручьёв и речек. Эти толщи сверху донизу скованы вечной мерзлотой, оттаивающей летом на очень небольшую глубину. <…>

В мягких толщах в изобилии попадаются бивни мамонтов, а местами даже целые трупы этих животных и их современников – длинношёрстного носорога, первобытного быка, канадского оленя, лошади и многих других, – трупы, сохранившиеся в неприкосновенности, с шерстью, рогами, внутренностями, благодаря вечной мерзлоте. Но вследствие оттаивания последней летом на некоторую глубину ручьи и речки вымывают из них трупы, отдельные кости, бивни, и выносят их к устью, на берег моря. Точно также в береговых обрывах при их оттаивании и подмыве то тут, то там обнаруживаются трупы или кости вымерших животных, в конце концов также попадающих в море, которое хоронит их вторично под своими наносами. Только трупы эти зачастую уничтожаются хищными птицами и животными, не брезгающими мясом, пролежавшим десятки тысяч лет в замороженном виде.

Такой своеобразный состав Большого Ляховского острова и привлекает ежегодно весной промышленников с материка; они приезжают собирать на лайдах, то есть плоском побережье моря, в устьях и долинах ручьёв и речек бивни мамонтов, освободившиеся за минувший год из мёрзлой почвы и торчащие ещё в оттаявшей земле или вынесенные на берег. Эти бивни, прекрасно сохранившиеся в мерзлоте, представляют такую же ценность, как и современная так называемая слоновая кость – бивни ныне живущих слонов. Их скупали у промышленников местные и приезжие купцы и увозили на ярмарку в Якутск, оттуда они направлялись дальше в Сибирь и в Россию и употреблялись на разные изделия – гребни, запонки, разные шкатулки, бильярдные шары и т. п.

Другие кости ископаемых животных бесполезны для промышленников; они представляют интерес только для науки, которая по ним судит о животном мире прошлых времён. Только трупы, вытаивающие время от времени то тут, то там, обращали на себя внимание, но большей частью гибли бесследно, так как промышленники не знали их значения и не умели их обмерить и описать их, ни сохранить от порчи».

Современная наука располагает массой фактов, свидетельствующих о том, что во время последнего ледникового периода Новосибирский архипелаг, как и многие другие острова Ледовитого океана, были частью огромной суши, простиравшейся к северу от нынешнего океанского побережья на многие сотни километров. Морские глубины там и сейчас преимущественно небольшие. Это зона шельфа – материковой отмели. Она составляет до 70% акватории Ледовитого океана. А в ледниковом периоде, когда уровень Мирового океана был существенно ниже, значительная часть этой шельфовой зоны представляла собой сушу. Страна бескрайних полярных равнин, простиравшихся на месте современных северных морей, получила название Арктиды. В состав Арктиды входила и так называемая Берингия – древняя сухопутная область между Чукоткой и Аляской, через которую во время ледникового периода происходила миграция с материка на материк животных и человеческих племён.

Особенностью арктической суши являлось то, что зиждилась она на толще льда. О происхождении этого льда споры среди учёных идут до сих пор. А вот метровый слой почвы был надут на поверхность льда ветрами. Из-за сухого климата в течение долгой зимы здесь выпадало очень мало снега, а короткое, но солнечное и тёплое лето способствовало обильному произрастанию трав. Эти травы-то и привлекали в Арктиду стада мамонтов, шерстистых носорогов, северных оленей.

Но с концом ледникового периода пришёл конец и арктическим степям. Таяние льдов привело к поднятию уровня Мирового океана. Обширные области Берингии и Арктиды погружались под воду. Стада мамонтов и других животных отступали под натиском морских волн на возвышенные участки равнин. Но наступающее море окружало их и стада животных оказывались запертыми на островах.

Не лучшая доля ждала и тех, кто ушёл дальше на юг, в земли нынешней Сибири. Наступающая на север граница таёжных лесов сократила до минимума ареал их обитания. Но и этот ареал претерпевал радикальные изменения под влиянием «глобального потепления» климата: подземные льды летом интенсивно таяли, образуя большие грязевые потоки и плывуны. Неповоротливые животные вязли в лужах жидкой грязи и гибли. Так полярная степь постепенно превратилась в современную болотистую тундру, абсолютно непригодную для жизни мамонтов.

Животные, оказавшиеся на островах, также были обречены на скорое вымирание. Процессы, вызванные изменением климата, усугублялись недостатком корма. К тому же, острова постепенно уменьшались в размерах – их берега, сложенные ископаемым льдом и рыхлыми отложениями, размывали морские волны. Ежегодно прибой «съедал» полоски островных побережий шириной в десятки метров. В результате Арктида прекратила своё существование, а многочисленные острова, оставленные ею, постепенно уменьшались и в размерах, и в количестве.

Процессы, описанные выше, исследователи наблюдают и в наши дни. Так современное побережье Ледовитого океана в некоторых местах продолжает активно размываться прибоем. Береговая линия отступает вглубь материка, а в обрывах обнажается всё тот же ископаемый лёд. В летние месяцы близ ледяных обнажений всё так же образуются плывуны, в которых теперь безнадёжно вязнут уже не мамонты, а вездеходы геологов.

Продолжают таять и арктические острова, некоторые из которых на три четверти состоят изо льда. Уже в ХХ веке, можно сказать на глазах полярных исследователей, исчезло несколько островов, оставив после себя лишь песчаные отмели.

Та же участь, вероятно, постигла и легендарную Землю Санникова. В 1805 году сибирский промышленник Яков Санников, занимавшийся добычей мамонтовой «кости» на островах Новосибирского архипелага, увидел с острова Котельный неведомую землю. В 1810 году исследователь Новосибирского архипелага М. М. Геденштром пытался добраться до Земли Санникова по льду, но путь ему преградила обширная полынья. Однако на карту неведомую землю он всё-таки нанёс.

Слухи о загадочной земле расходились по Сибири. Промышленники возлагали на неё большие надежды. А академик П. С. Паллас в 1818 году предположил, что эта земля может являться продолжением Американского континента. Такое предположение не могло остаться без внимания правительства, и поэтому на проверку сведений Геденштрома и Санникова была направлена экспедиция во главе с лейтенантом П. Ф. Анжу. Экспедиция описала Новосибирский архипелаг, открыла ещё один остров, но добраться до Земли Санникова тоже не смогла.

В 1885 году на Новосибирских островах побывал Э. В. Толль. Стоя на северном берегу острова Котельный, он увидел вдали чёткие контуры гористого берега. В 1900 году на шхуне «Заря» Эдуард Толль снова отправился на Новосибирские острова с чётким намерением достичь неведомой земли. Весной 1902 года, после зимовки на острове Котельном, Толль с тремя спутниками вышел по льду к острову Беннетта. Осенью этого же года «Заря» должна была подобрать их, но не смогла пробиться к острову из-за льдов. Весной следующего года спасательная экспедиция нашла на Беннетте место зимовки Толля и его спутников, а также дневники экспедиции. Но людей на острове не оказалось. В последней записке Толль сообщал, что все члены экспедиции находятся в полном здравии, что у них достаточно провианта, и они направляются на юг. Где-то там, в бескрайних просторах Арктики, следы Толля и его спутников затерялись навсегда…

Навсегда осталась легендой и Земля Санникова. В середине ХХ века советские лётчики неоднократно видели в разных точках Ледовитого океана загадочные острова. Но при детальных проверках они оказывались огромными айсбергами, которые откололись, вероятнее всего, от ледников Гренландии. Поверхность этих айсбергов была обильно покрыта галькой и валунами, что придавало им схожесть с настоящей сушей. Была ли Земля Санникова одним из таких айсбергов, севшим на мель неподалёку от Новосибирских островов, или всё-таки это был один из осколков Арктиды – сейчас уже никто не скажет.

В Чёрмоз я приехал только через 20 лет. Но без лопаты, с намерением лишь провести разведку. Осмотрел предполагаемое место находки бивня. Это был большой лог с крутыми склонами и маленькой речушкой внизу. Даже не верилось, что когда-то с водохранилища сюда заплывали на лодках. Никаких обнажений я не увидел. Оба крутых склона были хорошо задернованы. Чтобы попытаться найти здесь ещё какие-нибудь кости, надо было знать точное место находки бивня. Производство же раскопок наобум силами одного человека имело мало шансов на успех. К тому же для этого необходимо было соответствующее разрешение, ведь Головниха протекает в черте города, и несанкционированные раскопки, к тому же нарушающие эстетичный вид и устойчивость склона, здесь просто недопустимы.

Оставалось возлагать надежды на обрывы Камского водохранилища, протянувшиеся неподалёку. Наверняка в них обнажались те же отложения, что и в былых обрывах Головнихи. Однако, пройдя вдоль обрывов несколько километров, я не нашёл ни одной древней кости. Ни о каком «кладбище мамонтов» здесь не могло быть и речи. Скорее всего, и бивень, выкопанный дедом, и зубы, которые находил отец, принадлежали одному и тому же индивиду. Но не исключено, что остальные его кости всё же ещё покоятся под дёрном в берегах Головнихи.

Хотя костей мамонта в тот раз я так и не нашёл, удача подарила мне не менее уникальную находку – небольшую галечку жёлтого агата. Одному Богу известно как этот агат попал на берег Камского водохранилища.

Берег Камского водохранилища в районе Чёрмоза. Фото автора.

Гораздо более удачлив в отношении «мамонтятины» я был в Кременчуге…

Первый зуб шерстистого слона попался мне в отвале Песчанского карьера в сентябре 1982 года. Со времени находок на Мулянке тогда не прошло и двух месяцев. Я не поверил своим глазам, когда среди зелёных глыб глауконитового песчаника, скатившихся по склону к подножию отвала, показался испачканный «зелёнкой» камень с уже знакомым «отпечатком ботинка». Конечно, к глауконитовому песчанику, представляющему собой древний морской ил, зуб мамонта никакого отношения не имел. Их «породнил» вначале ковш карьерного экскаватора, а затем кузов самосвала. Но в первый момент я ещё не успел разобраться в этом, и некоторое время недоумевал, как логическим путём соотнести находку зуба сухопутного исполина с древними морскими отложениями.

Так моя коллекция пополнилась третьим зубом мамонта. Но в отличие от пермских находок, степень его сохранности была гораздо хуже. Уже через несколько дней, он начал растрескиваться, теряя влагу, содержавшуюся в нём на протяжении тысяч лет. Вначале от него откалывались мелкие кусочки, а затем стали отслаиваться и более крупные фрагменты, пока он почти совсем не превратился в труху. Я был огорчён, но благодаря этому мне удалось составить некоторое представление о внутреннем строении зуба.

Оказалось, зуб мамонта состоит из ряда прочных эмалевых пластин, скреплённых между собой менее стойким к выветриванию зубным веществом. Эти пластины образуют параллельные гребневидные выступы на жующей поверхности зуба, формируя своеобразный рельеф, напоминающий поверхность стиральной доски или протектор туристического ботинка. С обратной стороны зуба имеется целая корневая система – не один, два или три корня, как у человека, а около десятка корней. Годы спустя эти наблюдения подвели меня к мысли, что каждый зуб мамонта представляет собой эволюционный сросток из нескольких обычных зубов. У мамонта всего четыре зуба – два «булыжника» в верхней челюсти и два в нижней. Правда, огромные бивни – это тоже зубы, видоизменённые в процессе эволюции резцы. Далёкие предки этих слонов, как и многие другие животные, имели полный рот зубов. В процессе эволюции их жевательные зубы постепенно срослись, образовав четыре «жернова». Это было необходимо для удобства перетирания жёсткой растительной пищи – не только травы, но и веток.

До момента вышеуказанной находки в отвале Песчанского карьера я никак не предполагал, что мамонты – обитатели арктических степей – когда-то жили и в центральных областях ныне солнечной Украины. За разъяснениями я отправился в Кременчугский краеведческий музей, прихватив с собой для наглядности все три зуба. Кстати сказать, я, наверное, в силу своей застенчивости, не столь скоро осмелился бы на подобный ход, если бы в музее на тот момент не работал мой старый знакомый – Геннадий Петрович Шабельник.

С Геннадием Петровичем меня познакомила мама в 1980 или 1981 годах. Он тогда работал преподавателем истории в медучилище – том самом, в котором работала библиотекарем моя мама. Это был интеллигентный и очень эрудированный молодой человек, в недавнем прошлом археолог. Он участвовал в археологических раскопках на юге Украины, в Крыму – кажется в Пантикапее. Упомянув однажды в разговоре с мамой о своём археологическом прошлом, он, в свою очередь, был немало удивлён её рассказом обо мне – девятилетнем мальчишке, живо интересующемся археологией и предками человека. Ещё мы не были знакомы лично, но через маму он уже передал для меня в дар несколько археологических реликвий, среди которых был осколок древнегреческой амфоры и обломок фундамента древнего христианского храма.

А теперь мы сидели в актовом зале музея и разговаривали о мамонтах…

Все три принесённых мною «булыжника» действительно оказались зубами этих шерстистых слонов. Хотя скелетом мамонта Кременчугский музей не располагал, отдельные его «детали» в экспозиции всё-таки имелись: огромный массивный череп, обломок бивня, нижняя челюсть с огромными зубами-жерновами, бедренная кость, коленная чашечка. Все эти кости были найдены в окрестностях города – в основном при разработке карьеров. Значит, найденный мной зуб не является сенсацией. На месте нынешнего Кременчуга в ледниковом периоде действительно паслись стада мамонтов. Рядом с ними, как и «полагается», жили шерстистый носорог, дикая лошадь, пещерный медведь. Их кости тоже лежали в витрине рядом с костями мамонта.

Во время максимального оледенения, называемого днепровским, ледник, расползавшийся по европейским равнинам из области Скандинавских гор, достиг южной границы современной Белоруссии и двумя длинными языками углубился дальше на юг по долинам Днепра и Дона. Язык ледника, двигавшегося по долине Днепра, немного не дотянул до места, где ныне располагается Днепропетровск. Значит, территория нынешнего Кременчуга была покрыта ледником, а с обеих сторон от него простирались приледниковые степи, на которых мамонты и паслись.

В тот год я был учеником ещё только седьмого класса, и живое прикосновение к древнейшей истории, далеко выходящее за рамки школьной программы, давало мне повод испытывать величайшую гордость. Вряд ли кто-либо из моих ровесников во всём Кременчуге мог бы похвастаться подобными достижениями – я был уверен в этом. Но моя врождённая застенчивость не позволила развиться на этом фоне «звёздной болезни» – одноклассники даже ничего не знали о моих находках. Я поведал о них только двум ближайшим друзьям. Да и те, видимо, не поверили мне.

– Подумаешь! Зубы мамонтов!.. – ехидно ответил один из них. – Мы с пацанами много раз находили в карьере такие же!

– И куда вы их дели? – с замиранием сердца поинтересовался я.

– Куда, куда. Об камни их разбивали! Знаешь, как они классно разлетаются на мелкие кусочки!?

Я вначале расстроился, поверив словам друга, но потом понял, что он зло врёт, просто завидуя мне.

В тот же день, когда я принёс свои находки на показ Геннадию Петровичу, в моей голове созрела решимость передать их – все три зуба – музею. Воспитанный книгами на благородных примерах великих учёных, я посчитал, что столь древние реликвии не могут принадлежать одному человеку. Они – достояние науки и всего человечества. Поскольку Геннадий Петрович занимался в музее «советским периодом» истории, и мамонты были не его «профилем», он повёл меня в отдел природы. Там и состоялась скромная «церемония» передачи зубов.

Впоследствии я, бывало, сожалел о том своём шаге, особенно после того как узнал, что музейная коллекция итак была богата подобными экспонатами. Но с другой стороны, если бы не этот шаг, то не состоялось бы моё знакомство с сотрудницами отдела природы, которое определило новый этап в моей личной истории…

Зуб мамонта (подростка). Кременчуг, Песчанский карьер, 1990 г. Длина жующей поверхности – 13 см. Примерно такой же вид и размер имел и первый зуб, найденный в Перми, на Мулянке.

Рука дающего не оскудеет! В правдивости этого древнего постулата я убедился уже следующим летом, поскольку в Мало-Кахновском карьере нашёл ещё сразу два зуба мамонта, а из обрыва над местом этой находки вытащил крупный фрагмент бедренной кости этого северного слона. Подробнее я описал этот момент в главе «Древние кости». Те зубы имели гораздо лучшую сохранность, чем находка из Песчанского карьера, но сохранились они не полностью – у них были обломаны тыльные части. И это были первые зубы мамонта, которые я догадался взвесить. Один из них весил более трёх с половиной килограммов, а другой – более четырёх килограммов. Для сравнения – целый зуб взрослого мамонта может весить до шести килограммов.

Чистку этих находок от песка, забившегося в трещины и поры, я производил на той самой лавочке под яблоней, где два года назад чистил кости «пропащей лошади». Но бабушка в этот раз уже не была столь категорична. Необычная форма, внушительный размер и «благородный» серо-чёрный цвет моих находок говорили сами за себя. Деду же было интересно увидеть зубы того исполина, с бивнем которого он однажды уже имел дело.

Вскоре посмотреть на мои «диковинки» стали приходить соседи. Дядя Ваня никак не мог поверить в то, что у мамонта были такие зубы – «простi каменюки». Зато, увидев лежавшую рядом кремнёвую «сосульку», которую я нашёл в той же осыпи, что и зубы, тут же сообразил приставить её к своей ширинке – вот, мол, что это за окаменелость!

А ещё я решил узнать «мнение» о костях мамонта у сидевшего на цепи пса Мухтара. Ещё в детстве читал, что сибирские охотники, находившие туши мамонтов в вечной мерзлоте, кормили мамонтятиной своих собак и даже пробовали это мясо сами. И собакам, и самим охотникам мясо понравилось, хотя и пролежало во льду тысячи лет. Из этого факта даже родилась одна из версий о причинах вымирания шерстистых слонов в Европе: мол, первобытные люди так любили мамонтятину, что не могли успокоиться, пока не съели последнего из её носителей.