Чудеса у меня под ногами. Очерки о находках

По легенде, в этой речушке купалась сама Екатерина Великая во время своего вояжа по Новороссийской губернии. Новороссией тогда назывались земли юга современной Украины, недавно присоединённые к российской империи после победы над Крымским ханством. А Кременчуг из пограничной крепости превратился на некоторое время в губернский город, столицу новой административной единицы. Командовал кременчугским гарнизоном сам Александр Васильевич Суворов. К приезду императрицы городу постарались придать столичный вид с потёмкинским размахом. Екатерине Кременчуг очень понравился. Не оставила она, якобы, без внимания и эту небольшую речушку. Спускалась она к ней, как гласит легенда, по белым мраморным ступеням. Мраморными плитами якобы было выложено и дно речки в том месте, где императрице было предложено искупаться.

Теперь в это трудно было поверить, поскольку речушка поросла камышом, затянулась ряской, а местные жители местами превратили её берега в свалку бытового мусора. В довершение к этому в неё периодически сливали канализацию. Стала гибнуть рыба. Я с друзьями пытался спасти мальков: вылавливал их сачком и выпускал в наполненную водой бочку, стоявшую в нашем огороде. Ещё у меня была мечта найти остатки мраморной лестницы, а также очистить дно речки хотя бы от металлолома с помощью «сильного магнита», который обещал принести один из моих друзей. Обещанный магнит он так и не принёс. И мне оставалось беспомощно созерцать, как речка продолжает превращаться в большую помойку.

Кости, белеющие в кучах мусора на её берегу, мне приходилось видеть и прежде. Но эта кость привлекла моё внимание необычным коричневым цветом, который, по моему мнению, однозначно свидетельствовал о её древности. В пользу древности кости свидетельствовали и пронизывавшие её трещинки. Некоторое время я хранил её в своей детской коллекции, пока не стал находить нечто гораздо более существенное…

Благодаря маме, работавшей в библиотеке медицинского училища, я с ранних лет имел возможность читать интересные книги. Причём больше всего меня интересовала археологическая тематика. Вряд ли это было только лишь потому, что я мечтал найти клад. С ранних лет меня живо интересовало то, каким был мир до моего рождения. Именно поэтому меня завораживали старинные вещи – они были молчаливыми свидетелями тех событий, которые происходили до моего появления в этом мире. Я завидовал археологам, выкапывавшим из земли древности. Само прикосновение к ископаемым раритетам мне казалось волшебным актом прикосновения к прошлому.

Рано заинтересовал меня и вопрос о происхождении человека. Уже во втором классе я прочитал первую научно-популярную книгу на эту тему, из которой узнал кто такие австралопитеки, питекантропы, неандертальцы и кроманьонцы. Несмотря на инстинктивный страх, испытываемый перед человеческими костями, мне страстно хотелось раскапывать в пещерах стоянки первобытных людей, а в школе, на уроках рисования я даже изображал в своём альбоме черепа неандертальцев. Древние инстинкты теснила детская любознательность…

Во время «раскопок» в огороде я порой находил мелкие косточки, и даже небольшие челюсти с зубами. Но то были останки кроликов, которых разводил дед, и которых мы любили кушать, а также, вероятно, останки кошек и собак, когда-то живших в этой усадьбе. Я понимал, что это не древние кости, и знал, что настоящие древности следует искать гораздо глубже, и может даже где-нибудь в другом месте. Но где?

Я грезил раскопками, но не знал, где именно следует копать землю, чтобы найти стоянки первобытных людей, древние города, затерянные сокровища, кости ископаемых животных. Опыт огородных раскопок говорил о том, что наобум можно копать долго, но безрезультатно.

С появлением в моей жизни Песчанского карьера ситуация изменилась. Прежде недоступные для меня земные слои были там обнажены на большом протяжении. Несмотря на название, в этом карьере добывался исключительно гранит. Имя же ему дало расположенное рядом село Песчаное. На гранитах лежали зелёные «глины», а ещё выше – желтовато-белые кварцевые пески. Поскольку пески залегали под слоями чернозёма и рыжеватой глины, сомневаться в их древности не приходилось. Но какова степень этой древности я понятия не имел.

Вопрос о происхождении и геологическом возрасте карьерного песка не давал мне покоя. Этот песок очень походил на тот, который слагал современные берега Днепра. Но от Песчанского карьера до днепровского берега было около трёх километров. Мне – в то время одиннадцатилетнему мальчишке – трудно было представить, что когда-то Днепр был настолько широк, что линия его левого берега проходила через село Песчаное. Но оказалось, что «расширять» русло Днепра до нескольких километров было совсем не обязательно: где-то я прочитал, что реки, подмывая берега, постепенно изменяют свои русла. В то, что русло Днепра могло за тысячи лет переместиться на три километра западнее, верилось уже легче. Но меня ещё смущало другое обстоятельство: чистые кварцевые пески были распространены на обширной площади восточной окраины города. Эта песчаная равнина с мелкобугристым рельефом, покрытая пятнами сосновых насаждений, отстояла от современного днепровского берега ещё дальше, чем Песчанский карьер. Обширные песчаные пустыри, зажатые между сосновыми лесами, невольно напоминали мне пустыню. И тогда я посчитал наиболее вероятной другую версию происхождения этих песков: они были оставлены древним морем.

В пользу этой версии свидетельствовал и факт находки акульего зуба в песке городского пляжа. А схожесть полуистлевших раковин, находимых в карьерном песке, с раковинами современных днепровских моллюсков, я объяснял тем, что морские моллюски с отступлением моря постепенно приспособились к жизни в пресной речной воде. Но всё-таки оставались некоторые нестыковки, попытаться решить которые можно было с помощью лопаты…

О раскопках в карьерных песках я помышлял неоднократно. Манящая своей белизной рыхлая песчаная толща – совсем не то, что плотный чернозём в огороде – копать её не сложно, и даже приятно. Однако находка, сделанная солнечным днём 1 мая 1981 года, предвосхитила мои намерения…

В тот день, воспользовавшись праздником, я отправился в притихший карьер, чтобы пополнить новыми образцами свою детскую коллекцию «полезных ископаемых». Уже, конечно, не помню, чем именно в этот день я разжился, но главная находка, сделанная почти под занавес моего путешествия, врезалась в память на всю жизнь. Вышагивая по взрытой бульдозером площадке, я случайно заметил у себя под ногами торчащий из песка кончик кости. Потянув за него, я с замиранием сердца вытащил на поверхность большой позвонок светло-жёлтого цвета. Затем, зарывшись руками в песок поглубже, нащупал там ещё одну кость, тоже оказавшуюся позвонком. Вслед за ним таким же образом извлёк на поверхность третий позвонок. Все три позвонка прекрасно сочленились друг с другом, образовав фрагмент позвоночника какого-то крупного животного. Кости отлично сохранились – вместе с позвонками из песка удалось извлечь и межпозвонковые диски. Канал, где размещался спинной мозг, был забит слежавшимся ржавым песком, содержавшим большое количество хрупких ракушек и полуистлевших растительных остатков.

В связи с этим принадлежность позвонков я сразу приписал древней акуле (тогда я ещё не знал, что у акул нет костей – их скелет состоит из хрящей). С величайшей гордостью я принёс найденные позвонки домой (в то время мы уже жили в городской квартире). Но родители не разделили моих восторгов. Мама потребовала, чтобы я немедленно унёс из дома эту «гадость». Пришлось нести свою находку к бабушке и деду, которые продолжали жить в частном доме.

Реакция бабушки на мои кости тоже была негативной. И хотя я не вносил их внутрь дома, а принялся очищать их от песка на лавочке под яблоней, она неоднократно призывала меня выбросить их. По её версии, это были «кости пропащей лошади». Я не соглашался с ней: ну кто потащит хоронить лошадь в действующий карьер!? Гораздо проще было бы похоронить её где-нибудь на пустыре или на поляне в лесу. Но бабушка стояла на своём, вспоминая при этом какие-то страшные случаи из жизни, связанные с пропащими животными.

Я не сдавался и отстаивал свою точку зрения. Однако после того как обнаружилось, что кости легко строгаются ножом, в моей голове поселились некоторые сомнения: видимо, прошло ещё не столь много времени с момента гибели данного животного и кости не успели окаменеть. Я даже допустил мысль, что в какой-то мере бабушка права, и позвонки принадлежат какой-нибудь средневековой лошади. Кости же средневековых лошадей в моих глазах большой научной ценности не имели – те же «пропащие лошади», только слегка «залежавшиеся» в земле. Засомневавшись, а затем и разуверившись в научной ценности найденных позвонков, я однажды хладнокровно их выбросил. Конечно, тяжело было расставаться с красивой легендой о древней акуле. Но авторитетное мнение бабушки, понимавшей в лошадиных костях явно больше, чем я, перевесили мои изысканные фантазии.

Между тем, мелкие костные обломки периодически встречались мне в карьерном песке и впредь. В большинстве случаев их вид – жёлто-коричневый цвет, сеть глубоких трещин, сглаженные края сколов – упорно наводили на мысль об их почтительной древности. Во всяком случае, они разительно отличались от тех костей, которые мне порой приходилось находить в тарелке с маминым борщом.

Однажды к нам в гости приехал давний друг отца – дядя Боря. Он работал шеф-поваром в системе общепита. К нему я и обратился за консультацией, ведь по роду своей работы ему часто приходилось иметь дело с костями. Кто как не он смог бы определить степень «свежести» моих находок, ведь родители продолжали настаивать на том, что находимые мной кости принадлежали современным «пропащим» животным.

Внимательно осмотрев мои находки, дядя Боря сделал авторитетное заключение: кости действительно похожи на древние – современные кости трещин не имеют, да и цветом они белые. Я воспрянул духом. Тут бы в самый раз развернуть в карьере большие палеонтологические раскопки, но мы получили приглашение на свадьбу тёти Наташи – маминой сестры, живущей в Перми – и засобирались в дорогу.

Я возлагал на эту поездку большие надежды. Последний раз я бывал в Перми за четыре года до этого. Тогда ещё была жива бабушка, мамина мама, которая любила водить меня и сестру в расположенный неподалёку от её дома Черняевский лес. В детстве я испытывал особую тягу к лесу, и даже одно время мечтал стать лесником. Поэтому я очень любил эти прогулки, тем более что «сухие» сосновые лесопосадки в окрестностях Кременчуга не шли ни в какое сравнение с благоухающим уральским лесом.

С тех пор в жизни всё переменилось. Бабушка умерла. Моя любовь к лесу была потеснена страстью к «полезным ископаемым» и ископаемым древностям. Теперь я ехал в Пермь сгораемый любопытством взглянуть на пермские камни. Какие они? Мне хотелось сравнить их с камнями Кременчуга. И, чтобы лучше подготовиться к встрече с неизвестными мне породами и минералами, я штудировал в поезде, лёжа на верхней полке, «Определитель минералов, горных пород и окаменелостей».

Пока взрослые были погружены в предсвадебные приготовления, я обследовал галечные отвалы на речке Мулянке, протекавшей неподалёку. Там тогда стоял земснаряд, добывая со дна реки песок и гравий. Отвалы были огромные, а камни в них – сплошь мне неизвестные и очень разнообразные. Моя коллекция стремительно росла. А кроме камней мне встречались здесь кости – маленькие и большие, целые и сломанные, и по всем признакам древние. Все свои находки я тащил в квартиру тёти Наташи. Первую кость после озвученных весомых аргументов в пользу её великой древности она великодушно разрешила положить под свою кровать. Но через три-четыре дня там лежало уже несколько десятков древних костей. Тёте Наташе и в страшном сне не могло присниться, что накануне своей свадьбы она будет спать «на костях».

Конечно, она была очень недовольна, хотя я убеждал её в огромной научной ценности своих находок. Мне повезло, что тётушка жила в радостном ожидании скорого торжества, и приготовления к нему отвлекали её от мрачных мыслей о «костище» под своей кроватью. На мою сторону в этот раз встала даже мама, обладавшая явным даром дипломатии. Помню, она говорила своей сестре: «А вдруг он, действительно, вырастет знаменитым учёным?!».

С другой стороны, на защиту своей будущей супруги встал дядя Саша – жених тёти. Воздействовать на меня он решил силой своего авторитета. Вначале он убеждал меня в том, что все эти кости принадлежат коровам, умершим от сибирской язвы. Якобы там, на острове посреди Мулянки, находился скотомогильник, где хоронили животных, погибших во время эпидемии, а земснаряд разворотил островок вместе с могильником, – мол, оттуда и кости.

Вообще-то, дядя Саша знал много чего интересного и умел интересно рассказывать. Мы любили слушать его колоритные байки. Я поверил ему, что скотомогильник на Мулянке действительно существовал. Но «костями пропащих коров» меня уже трудно было провести. Рыже-жёлтый цвет, трещиноватость и ломкость – всё это красноречиво указывало на древность моих находок. К тому же, толщина и размеры некоторых костей указывали на их принадлежность более крупным животным, чем коровы и лошади.

А однажды, уже в день свадьбы, произошёл такой забавный случай. В комнату тёти, где хранилась моя коллекция, зашли дядя Саша и ещё один худощавый мужчина в очках. Зашли – и сразу нырнули под тётину кровать, к моим костям. Незнакомец оказался нашим дальним родственником. Звали его тоже дядей Сашей, а работал он хирургом. Быстро перебирая руками мои находки, он возбуждённо опознал среди них несколько человеческих костей – два ребра и один верхний позвонок. Причём одно ребро, по его мнению, принадлежало мужчине, а другое – женщине.

Может быть, это было и так. В тот момент я поверил словам опытного хирурга. Но спустя годы, вспоминая этот случай, я стал подозревать, что дядя Саша-жених специально подговорил дядю Сашу-хирурга напугать меня таким образом. Помню, как он громко воскликнул: «Да ты к нам в дом костей утопленников натащил!».

Да, трудно представить, что испытала после этого «открытия» тётя Наташа. Но в отношении меня эффект получился диаметрально противоположный. Вместо ожидаемого дядями Сашами испуга я испытал прилив энтузиазма: «Ну, какие же это утопленники! Это кости первобытных людей!».

И пока в доме жениха три дня гремела свадьба, я продолжал таскать в дом тёти всё новые и новые костные останки. Правда, сразу после свадьбы мне всё-таки пришлось убрать их из-под тётиной кровати. Мне настойчиво посоветовали спустить их в подполье. Впрочем, я даже обрадовался их новому месту размещения, а то под кроватью их уже негде было складировать.

Но пришла пора собирать чемоданы. Костей и камней на Мулянке я насобирал столько, что чемоданов для них потребовалось бы, наверное, не менее четырёх. А мама решительно запротестовала: «Я разрешаю тебе взять только несколько самых ценных камней. Кости я не повезу!». После долгих споров пришли к компромиссу: мама разрешила наиболее ценные кости послать домой посылкой. Остальные палеонтологические и минералогические «сокровища» остались лежать в подполье у тёти, дожидаясь лучших времён.

Первую, неоспоримо древнюю кость я обнаружил год спустя, летом 1983 года, в Мало-Кахновском карьере, расположенном на юго-восточной окраине Кременчуга. Проходя под одним из обрывов, я с удивлением заметил торчащую из него огромную кость.

Уже сам вид торчащей из обрыва огромной чёрной кости будоражил воображение. Подобраться к ней можно было только сверху, и то очень осторожно, так как над костью залегал рыхлый песок, легко осыпающийся вниз. Взобравшись обходной тропой на многометровый обрыв, я осторожно съехал по рыхлой песчаной осыпи к его краю. Конечно, риск был велик, ведь если бы я не удержался на песчаном «эскалаторе» и соскользнул бы по нему с обрыва, то разбился бы о лежавшие внизу камни. Но соблазн добыть загадочную кость оказался сильнее чувства опасности.

Мне повезло, что рядом с костью, над самым краем обрыва, из песка торчал большой гранитный валун. Убедившись в том, что он крепко сидит в грунте, я лёг на него и дотянулся руками до кости. Дёрнул её, но не тут-то было – кость тоже крепко держалась в обрыве. Дёрнул сильнее – что-то в глубине глухо хрустнуло, и тяжёлая кость повисла у меня в руках…

Теперь можно было подробнее рассмотреть свою находку. Это был всего лишь дощатый обломок гораздо более крупной кости, которая вряд ли могла принадлежать «пропащей корове» – длина обломка составляла около 70 сантиметров. Иссиня-чёрный цвет и полировка подчёркивали его благородную древность. Вероятнее всего, это был обломок бедренной кости мамонта.

Поскольку в тот же день под этим же обрывом я нашёл два мамонтячьих зуба, очень хотелось верить, что в глубине осадочной толщи покоится хотя бы часть скелета этого ископаемого шерстистого слона.

Через несколько дней я сдал свои находки в краеведческий музей. Услышав мой рассказ о предполагаемом месте захоронения мамонта, музеевцы оживились. Кто-то даже мечтательно произнёс: «Вот бы там раскопки произвести!..» Никто из них не предполагал, наверное, что эта фраза западёт мне в самое сердце, ведь я уже давно грезил участием в настоящих археологических (в данном случае палеонтологических) раскопках. Но уже через пару дней энтузиазм музейных работников почему-то угас. Как говорят, поговорили и забыли.

Однако я не унимался и не понимал инертности сотрудников музея. Каждый раз, когда я заходил в музей или звонил по телефону, напоминая о раскопках, Алла Николаевна Лушакова, заведующая отделом природы, говорила мне, что нет бензина, или что музейный автобус сломался. Эти фразы стали почти что «дежурными». Я же тем временем начал беспокоиться, ведь уступ, где возможно залегал скелет мамонта, рабочие карьера могли взорвать или разворотить бульдозером. В конце концов, Алла Николаевна попыталась угомонить меня, дав мне прочесть какое-то постановление правительства, суть которого заключалась в запрете самодеятельных археологических раскопок. Как мне объяснили, работники музея тоже не имеют права на раскопки без официального разрешения. Но в данном случае ситуация выглядела абсурдной, ведь карьерный уступ не был ни археологическим, ни палеонтологическим памятником. Более того, он располагался в зоне горных работ, где «раскопки» велись в промышленном масштабе. И что получалось – лопатой копать нельзя, а взрывать или утюжить бульдозером – пожалуйста? В общем, я понял, что на музей в этом деле рассчитывать больше не приходится.

Ледниково – аллювиальные отложения. Кременчуг, Мало-Кахновский карьер. Фото автора.

Осенью я решил провести раскопки в Мало-Кахновском карьере самостоятельно. Копать было необходимо на глубину около 2,5 метра. Глубоко! Но мне помогали два обстоятельства: 1) раскапывать приходилось в основном толщу рыхлого речного песка; 2) поскольку под местом раскопа находился обрыв, извлекаемый грунт можно было сбрасывать вниз.

Первым делом я взялся за огромный валун, благодаря которому летом удалось дотянуться до торчавшей из обрыва кости. Теперь он мне мешал. Подкопав его со стороны обрыва, я улёгся на песчаную осыпь выше валуна и, упёршись спиной в песок, а ногами в камень, попытался толчками ног сбросить его с обрыва. Для этого необходимо было переместить его на расстояние всего в три-четыре десятка сантиметров. Но тщётно – валун, наверное, в тонну весом намертво «врос» в подстилающий галечник. Пришлось, рискуя свалиться с обрыва вместе с валуном, подкапывать его снизу. При этом я извлёк непосредственно из-под камня ещё один зуб мамонта. Эта находка воодушевила, вселила в меня надежду, что сегодняшние раскопки будут плодотворными.

Снова упёршись ногами в камень, я стал рывками сталкивать его в пропасть. Наконец, валун под натиском моих ног, накачанных ежедневными тысячекратными приседаниями и 20-километровыми утренними пробежками, стал медленно сползать к краю обрыва и, в конце концов, покачнувшись, полетел вниз (о чудный миг победы!). А в следующее мгновение снизу послышался глухой удар, и огромный валун, подпрыгивая и кувыркаясь по осыпи словно мячик, протаранил несколько глыб зелёного песчаника и неподвижно застыл у одной из них. Можно было продолжать раскопки…

Однако всё, что я нашёл за несколько часов своего землеройного труда – окатанный огромный тазовый сустав, тоже вероятно принадлежавший мамонту. Скелет мамонта я так и не нашёл.

Тем не менее, в процессе раскопок я изучил ненарушенный горными работами слой ледниково-аллювиальных отложений, к которому обычно приурочены костные останки древних животных. Ледниково-аллювиальные отложения представляют собой слой насыщенного грунтовой влагой галечника. Над галечником залегает чистый кварцевый песок (речной), а под галечником – морские отложения палеогена. Происхождение гальки в основном ледниковое. Это галька пород, собранных древним ледником на всём протяжении его пути – от самой Скандинавии, где находился центр древнего оледенения. Но галечник не является собственно ледниковым отложением. Это остатки перемытой древним речным потоком ледниковой морены. Кости мамонтов и других современных им животных вымывались рекой (палео-Днепром) из отложений приледниковой тундры, дробились, окатывались и захоронялись в речных наносах. Таким образом, целые скелеты мамонтов в этих отложениях искать бесполезно. Даже одиночные кости и зубы редко встречаются здесь целыми.

Насколько я понял, цвет и минерализация ископаемых костей зависят от геохимических особенностей грунта в котором они захоронены. Так в том же 1983 году в Крюковском карьере мной была найдена целая кость конечности какого-то не очень большого, вероятно копытного, животного. Имея желтовато-бежевый цвет, она была заметно тяжелее других костей аналогичного размера, поскольку, видимо, была минерализована карбонатами. К тому же, она была сплошь покрыта мелкими чёрными «звёздочками» марганцевых дендритов. Очевидно в грунте, в котором изначально была захоронена эта кость, происходила геохимическая миграция растворимых соединений кальция и марганца. Они пропитывали кость и отлагались в её порах уже в виде нерастворимых соединений.

Рыжеватый цвет ископаемых костей вызван гидроокислами железа. О причине чёрной окраски древних останков затрудняюсь ответить. Но, вероятно, это связано с их фосфатизацией. А однажды в карьере Полтавского ГОКа я нашёл современный костный обломок необычного бирюзово-зелёного цвета. Скорее всего, эту кость в карьер занесли птицы, а зеленоватую окраску она приобрела за счёт окислявшегося поблизости халькопирита. Сульфат меди, образующийся при окислении этого минерала, во время дождей проникал в кость в виде раствора и вступал в реакцию с её веществом, образуя при этом фосфат и карбонат меди. Эти новообразованные вещества и подкрасили кость в зеленоватый цвет.

Древние кости. Слева – Кременчуг, Мало-Кахновский карьер. Фото автора. 1996 г. Справа – найденные на берегу Камского водохранилища. Фото автора. 2013 г.

В последующие годы мне ещё много раз доводилось находить древние кости в кременчугских карьерах. Принадлежали они разным животным, но жившим примерно в одно и то же время – в четвертичный период. По сравнению, например, с костями динозавров, древность их далеко не столь велика, но притягательна, поскольку это было время великих оледенений и межледниковых эпох, время расцвета млекопитающих и становления человека. Животный мир той эпохи иногда ещё называют мамонтовой фауной, так как мамонты являлись наиболее видными представителями её.

В витринах Кременчугского краеведческого музея наряду с костями, зубами и бивнями мамонтов можно увидеть костные останки таких ископаемых животных как благородный олень, шерстистый носорог, пещерный медведь, бизон, ископаемая лошадь. Найдены они были при разработке карьеров, а также в естественных обнажениях – обрывах, расположенных по реке Псёл и вдоль берегов Кременчугского водохранилища. Но даже если взять во внимание кости, хранящиеся в музейных фондах, можно смело считать, что это всего лишь небольшая часть того, что было извлечено на дневную поверхность эрозионными процессами либо ковшом экскаватора. Многие кости либо не были найдены, потому что оказались на поверхности земли в безлюдных местах, либо не были подобраны, потому что мимо них прошли невежественные люди, либо погибли под гусеницами карьерной техники, потому что рабочие их не заметили или не придали значения своим находкам.

Древние кости, встречавшиеся мне в кременчугских карьерах, в большинстве своём представляли собой заурядные бесформенные обломки, не представлявшие особого интереса для науки. Но были среди них и весьма любопытные экземпляры, врезавшиеся в память, и о которых стоит сказать несколько слов.

Так в 1987 году в Песчанском карьере мной был найден череп быка. Редкая находка. Хотя от собственно черепа сохранилась только черепная коробка с рогами. Передал эту находку краеведческому музею.

Рог бизона однажды принёс с работы мой отец. Он был поднят земснарядом вместе с песком со дна Днепра. Красивый был рог – большой, чёрного цвета, с морщинистой, тускло блестящей (отполированной речным течением) поверхностью, практически целый, лишь со слегка обломанным ещё в древности концом. Как и многие другие свои находки, передал его Кременчугскому краеведческому музею. Хотя очень жаль было расставаться с ним.