Ха, если бы это было правдой.
Но никакой правды не существовало с самого начала. Лишь розыгрыш – и валяешься на ледяном снегу, пытаясь разглядеть звёзды сквозь удушливую пелену дыма. Здесь холодно, но во впадине души тепло: сейчас ему весело, и Кинан плевать хотел на то, что завтра будет захлёбываться ненавистью и презрением к самому себе за свою слабость. В очередной раз сдался. В очередной раз хотел умереть. В очередной раз…
– Позорище.
Кинан чуть ли не давился смехом и собственной рвотой, кряхтя на полу. Даже крылья не сделали из него того, кем он всегда себя считал – умным и особенным. А теперь взглянул правде в глаза – полное ничтожество, что шло на поводу своих желаний.
– Слабак.
Кинан никогда не мог противостоять собственному искушению.
– Трус.
Быть наркоманом – это не то, что хотел Кинан. Валяться в луже своей мочи и прочих отходов возле своего убого гаража не то, чего он желал. Оставаться неудачником в свои двадцать два года – последнее, о чем он думал.
Или не думал вовсе.
Однако всё же он был здесь, в этой дыре, и всё пытался убежать от самого себя. Но не покинуть ему этот Ад, нет, – Кинан сам себе Дьявол.
– Эгоист!
У Кинана никогда не было друзей, у него был запрятанный пакетик с марихуаной за плинтусом на кухне и желание прострелить себе голову, засевшее где-то под коркой мозга.
– Тварь бездушная!
Ха-ха, если бы это было то, к чему он стремился… В детстве Кинан мечтал стать космонавтом, а теперь видел космос только под таблетками.
– Что б ты сдох!
– Сама сдохни!
Размах – и в сердце нож.
Смерть в неравном бою.
Первое убийство.
А она до сих пор лежала в этом гробу. Живой Кинан её терпеть не мог: когда-то влюбился в красоту, но отношения раскрыли гнилую сущность этой дамы. Мёртвой – она красива, спокойна, внимательна. Не перебивала, вникала в каждое слово или стон, всегда могла поддержать своим присутствием. Живой так не могла, а мёртвой… Кинан её любил.
Розмари.
«Напоминание».
Она была для него напоминаем и сейчас – прекрасной куклой с кровью на груди спала в белоснежной простыне дешёвого гроба, найденного когда-то в глубине заброшенного кладбища. Напоминание о прошлой жизни, о существовании без них, о простом человеческом течении времени, о незнании себя и изгнании светом – всё это в Розмари. Когда-то между ними всё начиналось хорошо, переехали жить в квартиру Кинана, который уже давно её получил после приюта. Но ссоры… как тараканы сожрали мнимое счастье. Глупа и похотлива – Розмари от возлюбленного оказалось нужно было только тело. Даже не деньги – их всё равно не было. Энергетический вампир – она не оставляла после конфликтов ни капли желания даже существовать.
И в какой-то момент Кинан понял, что не любил живых. После убийства он полюбил только мёртвых.
Живые его никогда не поймут.
Если бы хватило сил, Кинан убил бы и себя, дабы присоединиться к тем, что оставили своё тело.
«Похороните радом с воспоминанием».
– Я люблю тебя, моя мёртвая Розмари.
Но он мог похоронить себя только морально на улице в зиму у дверей своего гаража, где покоилась его любимая. Или похоронить где-нибудь на дороге: Кинан, ещё полностью не очнувшись после самокрутки, забрался на крышу.
Огни, огни, огни…
Город красив и велик – как синее полотно с пролитой кровью ангела, что оказалась белого цвета. Ночной вид завораживал: что-то в этом было пьянящее, будоражащее, пахнущее свободой. Сердце гулко стучало в хрупкой груди, ветер трепал отросшие чёрные волосы и игрался с цепью в ушах. Пелена в разуме – веселье в душе. Адреналин, будто совершал что-то незаконное. Куртка полетела в снег, прикрыв рукавом следы, крылья с хрустом рассекли холодный воздух. Тонкие, красивые, чёрные, но слишком маленькие для полёта. День и ночь Кинан изучал птиц, смотрел передачи, читал книги и научные статьи, пока пепельница не наполнялась новыми окурками. Что он за тварь, если не сможет даже подняться на метр в воздух?
Пустышка.
Но Кинан слишком накурился, чтобы думать разумно. Ему плевать, где умирать – в своей блевоте у гаража или в крови перед всеми. Пусть увидят его мёртвым, если ничего не получится. Судьба обошлась с ним жестоко, так может законы физики сжалятся?
И шагнув, Кинан полетел вниз…
Пока не разбился…
15
– Знаешь… ты стала пофигисткой.
Слегка тревожно, отчуждённо, неуверенно. Точно какая-то тайна, некая запретная тема, которую нельзя поднимать в этой идеально убранной комнате. В этой большой квартире. Такой родной… но в последнее время ставшей чужой. А подруга передо мной – предательницей.
Задумываюсь на секунду и решаю всё же уточнить:
– Ты уверена, может, эгоисткой? Я ведь ставлю свои интересы выше других и в первую очередь следую за собственными желаниями, а не за чужими.
Отодвигается немного, словно неприятно дышать со мной одним воздухом – смогом равнодушия, что вечно окружает меня. Всё никак мне не выбраться из него, пока он тучами следует за мной, слезами омывает мысли, чёрным снегом покрывает голову – не райский нимб, нет, а сгнивший обруч, слишком сильно давивший на шею. Всё потеряно, всё утрачено, всё не имеет ни интереса, ни смысла, ни конца. Пустота убивает, не прощает, погружает в себя – не даст выбраться, никогда не даст. Хотелось порой как-то из всего этого найти выход, но зачем? Ведь впереди ничего не ждёт меня, не существует того света, к которому стоит тянуться.
Где же ты, Смерть?
– Нет, именно пофигисткой, – лучшая подруга говорит немного уверенней, но так и не смотрит на меня. – Я давно заметила, что ты всё чаще и чаще не объясняешь свои мысли до конца, а заканчиваешь фразу словами «а какая разница» просто потому, что тебе влом всё это объяснять и ещё подбирать нужные слова.
– Это потому, что я не вижу смысла объяснять что-то человеку, которому, как я вижу, не интересна тема или вообще не интересен этот разговор. Смысл просто так сотрясать воздух? Я даже не говорю о том, что в большинстве случаев не объясняю всего просто из того факта, что кругозор моего собеседника настолько мал, что смысла, и тем более желания, что-то объяснять и в правду нет.
Хмурится, думает – подруга напряжена и уже наверняка жалеет, что начала этот разговор. Не хочет копаться в моей душе, не хочет знать меня такой, какая я на самом деле внутри, ведь ей куда привычнее видеть меня всегда одинаковой. А что там за маской – неважно.
– Я… согласна с этим, – она улыбается и хочет уже сменить тему, но мне так просто не отделаться от навязчивых мыслей:
– Я могу даже тебе объяснить тут кое-что, если ты не начнёшь мне читать нотации о жизни, как большинство тех идиотов, которые сами в этом ничего не смыслят.
– Ну, давай, – подруга, как всегда, ни от чего не отказывается, и даже собирается меня внимательно слушать.
С секунду собираюсь с силами, нервно заправив локон каштановых волос за ухо, и начинаю:
– Ты сама наверняка давно заметила, что в обществе действуют некие определённые общепринятые нормы или попросту клише, которое в той или иной мере давит на тебя, на меня и на всех остальных. Я знаю, что ты имеешь свою иную точку зрения на многие вещи в этом мире, но подавляющее количество людей, так или иначе, неосознанно придерживается стереотипов, знаешь, по типу: телефон виноват во всех проблемах, хотя «отрезание от мира» ничем не улучшит моё отношение к матери и к младшему брату; или, к примеру, сравнение нас, подростков, с другими поколениями, хотя мы не виноваты в том, что прогресс двигается и мы следуем ему вместо того, чтобы сидеть на месте. Но кто будет слушать моё мнение и не перебивать, а понимать, соглашаться и выслушивать до конца? Кто будет не тыкать в меня за то, что я якобы неправильно думаю, а будет уважать моё мнение, выдвигать своё и строить настоящий диалог, а не оскорблённую личность? Правильно, лишь единицы, например, такие как ты, ведь тебе мне не лень объяснять всю эту лабуду, потому что ты как минимум слушаешь.