Разговор с человеком, которого нет

Не это ли свобода?

– Но… зачем тебе?

– Такова натура Тельцов, – отвечает он с таким видом, будто это очевидно.

– А ещё есть какая-то причина? – не чувствую я полного ответа.

Дэн забавно закатывает глаза.

– Эх, вечно Скорпионам нужны причины.

– А если…

– Это просто страх? – он останавливается и всем телом поворачивается ко мне, а затем неожиданно берёт меня за руки, как священник при виде нового посетителя церкви. – Я ведь не дурак, понимаю, что всё это выглядит очень подозрительно: какой-то парень возвращает телефон, а теперь ещё и пристаёт на улице и несёт всякую несумятицу. Я понимаю, что это страшно, особенно девушкам в современном мире, но… поверь, я действительно не желаю тебе вреда и вообще ничего плохого. Просто захотелось помочь, потому что… я в этом городе совсем недавно и у меня нет никого из знакомых, корме Наоми. А тут такая возможность с кем-то познакомиться, а не просто подойти вдруг на улице к кому-то…

– Я тебя понимаю.

От смущения он начал уже мямлить, поэтому я решила сказать ему короткую правду.

– Да? – его тёмные глаза на пару секунд встречаются с моими серыми.

Прекрасные мгновения. Прекрасные прикосновения. Прекрасный голос. Прекрасный мир.

Всё просто прекрасно.

– Это действительно страшно. Я тоже боюсь подойти к кому-либо. Вообще многого боюсь…

– Сейчас вообще страшно жить в таком мире, какой он сейчас.

Окидываю взглядом людей, небо, домики, лужи, автобусы, деревья – такой большой и яркий городок в эту секунду. Кажется, я впервые вижу Оснабрюк таким – живым. Или это я наконец-то протянула руку на воздух из земли своей могилы? Как сложно. Как сложно определиться. Со мной всегда всё непросто – словно в чём-то жуткий, а в чём-то по-своему классный, странно-бредовый сон, где спрятан определённый посыл. Но вот какой он? Каждый человек, проснувшись, не всегда помнит сны, лишь некие ощущения или образы – так и же со мной, во всех я оставляю лишь нечто неясное. Мало кому под силу ещё и понять своё видение. А понять меня?..

Так страшно быть так никогда никем и не понятой.

Даже самой собой.

– Знаешь, что ещё страшно? – мысли текут, уносятся всё дальше и выше, пока не окружают весь мир. – Женщинам страшно рожать детей. Да, это больно. Да, это большая ответственность. Да, это тяжёлая жизнь впереди и уйма хлопот. Но страшно не это, страшно то, в каком мире потом будут жить эти дети, наши дети. Вот я смотрю иногда на грудных детей, которые через два десятка лет станут моего возраста, и думаю: что их тогда будет ждать? А меня? Какими они будут через двадцать лет? А мир? А люди? Вот что страшно – представить будущий мир. Если уже сейчас экономика угроблена, экология ни к чёрту, что бы люди ни изобретали, ресурсов всё меньше, а людей всё больше, слишком много моральных проблем и выборов, которые влекут за собой чересчур много ответственности, то что будет потом? Что будет через двадцать, тридцать, пятьдесят лет? Доживу ли я до того времени? Или всё будет лучше? Хотя мало верится.

– Почему? – Дэн слегка сбит с толку, но внимательно меня слушает.

– Да всё просто: что случилось с нами за эти двадцать лет? Появились телефоны и много чего ещё, что значительно облегчило наши жизни, но в то же время усложнило их (социальные проблемы, интернет-общение и статус, множество обязанностей и так далее), но мир от этого не стал лучше, лишь ещё более загруженным. Если раньше люди общались только в живую, то сейчас знакомства или ссоры в интернете очень часто влияют на нашу реальную жизнь. И это тоже страшно. А что будет влиять на наших детей через двадцать лет? Смогут ли они с этим справляться? В какое дно упадёт человечество?

– А не слишком ли много мыслей о будущем? Почему бы пока просто не жить здесь и сейчас?

– Хотелось бы, но… понимаешь ли, для моей мамы долг каждой женщины – родить ребёнка, иначе она будет слишком «скучно» жить, а точнее её жизнь будет неполноценная. А я, как женщина, тоже должна по сути когда-то родить детей, ведь с каждым годом я всё больше к этому подхожу, но… не знаю, хочу ли я детей. Они забавные и милые, но… мне будет слишком страшно за них. Если мне уже не хочется жить в этом мире, какой он сейчас, то захотят ли мои дети жить в том мире, который будет тогда? Есть ли в этом смысл?..

– Почему тебе не хочется… жить? – мгновенно теряется Дэн, бледнея.

О Господи, нет.

Нет-нет-нет.

Нет, Дэн, ты не сможешь. Прости, но ты не сможешь.

Н-е-т.

И вместо ответа я убегаю прочь.

**

…но не насмерть.

Сраное проклятие. Или заговор тёмных богов. Насмешка судьбы. Плевок алкоголика.

Какая разница, что именно дало Кинану «бессмертие», которое нахрен ему не сдалось. Даже не умереть теперь по-хорошему. Крылья дали ему быстрое заживание переломов и ран – более крепкий организм теперь не так легко свести к смерти.

Чёрт побери.

Они поделились с Кинаном шансом выжить, но совершенно не поделились возможностью летать. Слишком тяжёл? Кинан похудел на пару десяток килограмм – теперь лишь кости да чёрная кожа. Короткие крылья? Интернет говорил обратное. Мало силы? Слишком высоко? А может… просто поверить в себя? Принять себя… другого?

Ха, что за бред.

Кинан всегда себя ненавидел. Ему говорили многие, очень многие долгие речи, лечили таблетками и психиатром, уговаривали, меняли, топтали, угрожали, ненавидели, любили, дружили – с ним делали всё возможное, но ничего не помогло. Упрям и мрачен – Кинан ещё не встретил того человека, который бы изменил эти качества. Во всех встретившихся людях тоже не хватало света.

Его просто не существовало.

И Кинан точно это знал. Он всегда замечал все детали.

Глаза выдавали людей – как бы ни блестели огнём, как бы в них улыбка ни произносила «мы справимся», страх таился в червоточине зрачка.

Смех заразителен, шутки оригинальны, улыбки до ушей, энергии столько, что она передавалась окружающим – такие люди всегда веселы, но Кинан с трудом мог заглянуть им в глаза: они избегали зрительного контакта, почёсывая запястья.

А что там на бледной коже, стоило ли говорить?

Люди, пытавшиеся помочь всем, стали так добры, что готовы были оказать помощь даже самому паршивому человеку. Морально поддерживали в трудную минуту и лучезарно улыбались, лишь бы тот перестал унывать, – а ведь никто не спросит, что у них самих на душе. Такие люди слишком белы для этого мира, Небеса звали их – они шли на красный свет и никогда не смотрели по сторонам на пешеходных переходах.

Как же хотелось покинуть этот бренный мир.

А были такие, кто любил всех и вся. Они обожали животных, уважали людей, не смотря на их пол, ориентацию или цвет кожи, говорили всем самые тёплые и бодрящие слова. Они ходили на все секции и кружки в школе, при любой возможности выходили на улицу или на ночёвку к друзьям. Всё что угодно, лишь бы подольше побывать вне стен «дома».

– Почему ты не идёшь домой?

Но Кинану так никто и не отвечал, лишь мягко улыбались, поправляя горло свитера, чтобы свежих гематом в форме ладоней не было видно.

Болью не делятся. Ею давятся в одиночестве.

Много говорили о тех, кто был похож на старую шкатулку, от которой не найти ключик: загадочно улыбались, любили говорить «возможно» и всегда заинтересовывали других. На таких кидали взгляды, ведь они никогда не любили телесный контакт, а от любого прикосновения вздрагивали, будто обжигались огнём, хмурили брови и расширяли глаза. А потом – неловко улыбались.

Лишь бы никто ничего не заметил.