Я полюбила бандита…

Понятия не имею, где я их найду. Может, продать себя на органы? Пусть сердце заберут маме, а все остальное растащат в счет уплаты долга.

– Может, ты позволишь мне отдавать тебе частями?

– Могу позволить вообще ничего не отдавать.

Я смотрю на него непонимающе. Мужчина не торопится отвечать, с ничего не выражающим лицом разжевывает мармеладку и делает очередной глоток из чашки.

– Я тебе еще в первый день говорил. Разок тебя трахаю и ты ничего не должна.

– Вадим, я…

– Трахаю, сколько хочу, и твоей маме делают операцию в лучшей клинике в самое ближайшее время.

Я ошарашенно молчу. Как же он может вот так вот запросто с этим вот равнодушным непроницаемым лицом манипулировать такими вещами? Я готова хвататься за любую возможность, согласна на любую работу, но вариант стать проституткой, пусть даже очень дорогостоящей, не рассматривала никогда. Это все так унизительно. И вся эта ситуация… До чего же это все унизительно! Точно знаю, что на это сказала бы мама. Она бы сказала, что лучше бы умерла. Сказала бы без ненависти, без презрения и без отвращения. С грустной и печальной улыбкой на лице. И тем не менее я стою, не в силах сказать ему решительное «нет», не в силах выдавить из себя вообще хоть одно слово.

Вадим, словно не замечая моей ошеломленности, последним глотком допивает содержимое чашки, молча встает из-за стола, небрежным жестом бросает на него прямоугольник из плотной гладкой бумаги и идет к выходу из кухни. В дверях останавливается.

– Можешь подумать. Максимум до завтра. Дольше этот аттракцион невиданной щедрости не продлится. Мне эта возня порядком уже надоела. Так что другие предложения будут гораздо хуже.

После его ухода я обессиленно опускаюсь на сиденье стула и беру со стола оставленную визитку. С минуту тупо пялюсь на серебристые буквы и цифры на темно-синем фоне. Громов Вадим Сергеевич. И номер телефона. Пытаюсь собрать в кучу разбегающиеся мысли. Исходя из его слов, в покое он меня в любом случае не оставит. Это не мужчина, а самый настоящий бульдозер. Со сломанной передачей заднего хода. Но все мысли отходят на второй план, стоит мне подумать о том, что мама будет здорова. Цель не оправдывает средства. Сказала бы мне мама. А я понимаю, что у реальной жизни совсем не такие правила, про которые она мне рассказывала все эти годы. Еще в прошлую нашу встречу я готова была лишить себя жизни в ужасе оттого, что меня возьмет силой чужой незнакомый мужчина, а уже сейчас… Чтобы принять решение, у меня уходит, наверное, минут пятнадцать. Или и того меньше.

Я беру в руки свой телефон и отправляю на оставленный номер сообщение из всего двух слов.

«Я согласна».

И застываю с телефоном в руке. Секунды тянутся мучительно долго.

«Я уже уехал. Приеду завтра. Будь готова».

Глава 7

Марьяна

Честно говоря, не знаю я, как к такому готовятся. Что я должна сделать? Выщипать брови? Сделать укладку и макияж? Френч? Побрить подмышки? Покрасить в розовый волосы на лобке? Ну ладно. Допустим, там нет волос. Но, может, ему нравятся морские свинки. Откуда мне знать? Мог бы как-то более развернуто предоставить список пожеланий.

В конечном итоге вся моя подготовка сводится к тому, что я отменяю все назначенные на сегодня консультации и весь день валяюсь в кровати перед телевизором. Разве что душ еще принимаю.

Где-то в середине дня приходит сообщение.

«Приеду в семь».

В семь, так в семь.

В семь часов вечера в дверном замке со скрежетом проворачивается ключ. У него есть ключи от моей съемной квартиры. Чудненько.

Вадим входит внутрь и проходит в комнату, где я растянулась на кровати в спортивных шортах и такой же футболке и, зевая, наблюдаю, как герои Ли Уоннелла и Кэри Элвеса переживают худшие моменты в своей жизни. Вадим жмет на красную пупочку как раз в тот момент, когда Джон Крамер выходит из ванной. «Игра[2 - «Игра окончена». Цитата из фильма «Пила: Игра на выживание», реж. Джеймс Ван, 2004 г.]…» Тык. Ну что ж ты делаешь?! Это же кощунство!

– А ты чего валяешься?

– Ты обувь не снял, – говорю ему, продолжая хмуро смотреть в черный прямоугольник экрана телевизора.

На нем опять идеально выглаженная рубашка, в этот раз светло-голубого цвета, черные брюки и начищенные до блеска черные летние ботинки, в которых он прошел прямиком в комнату. А полы мыть мне.

– Марьяна. Вещи где?

– Какие вещи?

– Я вчера просил тебя быть собранной, когда приеду.

– Куда собранной?

– Ты переезжаешь ко мне.

– К тебе?

– Да, Марьяна. Ты будешь жить у меня. Ты ведь не думаешь, что я стану трахать тебя в этом клоповнике?

– Здесь нет клопов, – еле слышно говорю ему в ответ.

Я снимаю эту квартиру уже несколько месяцев. Прежде чем заселяться, все тщательно проверила. А сразу после заселения привела квартиру в надлежащий вид. Тамара Петровна, старушка, которая мне ее сдавала, на хорошую уборку была не способна в силу возраста и здоровья. Во многом по этой причине она брала за аренду весьма умеренную цену. С жильцами ей не везло, они менялись с калейдоскопической скоростью, оставляя после себя хаос и разруху. После прошлых жильцов она убралась, как смогла, но… Я перемыла все окна, вычистила до блеска сантехнику, отскоблила плитку в кухне, привела почти в идеально белоснежное состояние газовую плиту. Даже потолок помыла. И двери. Выгребла мусор из каждого уголка и только потом успокоилась.

Конечно, я понимаю, что он выражался скорее фигурально, чем буквально. Вот только я в принципе считаю, что отсутствие денег – это не показатель человеческой дерьмовости. Так уж вышло, что не у всех представителей человечества за домом припаркован Феррари, а на крыше самого дома площадка с личным самолетом. Но это вовсе не обозначает, что скромно живущий человек чем-то плох. Деньги вообще не показатель человеческих качеств и человечности. Некоторых зажиточных и имовитых представителей современного общества и людьми-то назвать сложно. Вот, например, конкретно Вадима. Язык не поворачивается назвать его человеком. Нелюдь. Зверь. Животное.

Мужчина садится рядом со мной на край кровати, протягивает руку, обхватывает меня широкой ладонью за шею сзади и притягивает к себе, приподнимая над матрасом. Я рефлекторно кладу ему ладони на плечи и пытаюсь отпихнуть. Вадим, не обращая внимания на мои попытки сопротивления, притягивает меня ближе и склоняется к уху:

– Собирай тряпки. У тебя пятнадцать минут. Я жду внизу.

И идет к выходу в прихожую.

Вадим уходит, а я беру из встроенного шкафа в прихожей небольшой бордовый пластиковый чемодан, с которым мы с мамой когда-то ездили отдыхать, и несу его в комнату. Значит, он хочет, чтобы его новая игрушка всегда была в зоне досягаемости. Я без разбора скидываю в чемодан вещи из большого бельевого шкафа в комнате. Персональная шлюха, которая всегда будет под боком. В чемодан друг за другом летят несколько футболок, шортов, пара джинсов, спортивок, теплых кофт, самое простое и удобное хлопковое нижнее белье и простенький однотонный домашний халат. Прекрасно. Я не беру ни нарядных платьев, ни косметики, ни украшений, ни любимого мной кружева, ни чего-либо еще такого. Он же сказал, что будет трахать «сколько хочет», очень надеюсь, что эта его хотелка быстро отпадет сама собой, когда я буду появляться перед ним в «разобранном» виде. Хорошо бы еще не мыться и не чистить зубы, но боюсь, что этим я сделаю хуже себе, а не ему. Не выдержу. Так что средства гигиены я тоже беру. Поверх вещей закидываю несколько книг, которые купила давным-давно, но так и не нашла времени прочитать. Еще беру сумку с телефоном и документами. И больше ничего.

Не переодеваясь, я спускаюсь вниз, у входа в подъезд Вадим забирает мой чемодан и закидывает его в багажник машины. Машина на этот раз другая. Но это тоже какой-то внедорожник. Сомневаюсь, что он понес такие уж большие убытки после той аварии. Ну лично для него. Мы с ним находимся на, мягко говоря, разных уровнях благосостояния. Вчера я долго просматривала информацию в интернете, набрав в поисковую строку фамилию с визитки, но ничего выдающегося там не нашла. Громов Вадим. Владелец заводов, дворцов и пароходов. Никаких биографических сведений, личных фотографий. Ни одной странички в соцсетях, каких-нибудь интервью с рассказами «Как я стал успешным». Ничего, за что можно зацепиться глазу. Информации на удивление очень мало. Ее почти нет.

Мы едем в полном молчании. От центральной части города двигаемся куда-то в сторону северной окраины. Высотки за окном постепенно сменяются более низкоэтажной застройкой. Солнце еще достаточно высоко, на улице опять пекло, но в машине вполне комфортно из-за работающего кондиционера. В спальных районах кипит жизнь. Хохочут дети на каруселях за невысокими цветными заборчиками детских площадок, дамы почтенных лет бодро переставляют палки для скандинавской ходьбы, кучка подростков в джинсах и майках замышляют что-то недоброе, мамочки с колясками на вечерней прогулке со своими крикунами двигаются медленно и сонно. Мне грустно. Тоскливо. Одиноко.

– Вадим, а я смогу продолжать работать?

– У тебя будет только одна работа.

О какой работе идет речь, понятно и так, поэтому больше вопросов я не задаю.

Чем дольше мы едем, тем больше на меня наваливается тяжелой плитой неотвратимость происходящего. Вся моя утренняя бравада улетучивается под ее тяжестью, в груди нестерпимо давит, и мне отчаянно хочется реветь в голос. Но реветь нельзя, поэтому я отворачиваюсь к окну и время от времени осторожно вытираю сбегающие из глаз слезы ладонью, чтобы Вадим этого не видел. А то решит еще, что я передумала. А другие предложения, сам говорил, будут хуже.

За это время мы уже выехали куда-то за город. Внезапно машина сбрасывает скорость, съезжает на обочину и плавно тормозит. Вадим протягивает руку, берет меня за подбородок, разворачивает к себе лицом и пристально смотрит в глаза. Все-таки заметил, что я плачу. А в следующий момент я испуганно дергаюсь, когда он склоняется ко мне, обхватывает руками повыше талии и перетаскивает к себе, усаживая боком на своих коленях.

– Что ты делаешь?

Что, прямо здесь? И чем это лучше моего «клоповника»?