Я полюбила бандита…

Я полюбила бандита…
Дарина Смирнова

Изо дня в день я кручусь как белка в колесе, чтобы заработать денег на жизненно необходимую операцию для самого близкого и родного человека, пока не случается эта авария. Честно говоря, я в ней и не виновата даже. Только владелец очень крутого и очень дорогого (чтоб его!) внедорожника имеет по этому поводу свое мнение. Как и по поводу того, каким именно образом я должна возместить ему ущерб. Серьезно? Меня вот так вот запросто средь бела дня, невзирая на крики о помощи, заталкивают в чужую машину и куда-то везут?!

Внимание! Содержит ненормативную лексику и откровенные сцены!

Дарина Смирнова

Я полюбила бандита…

Глава 1

Марьяна       

Поток машин сегодня не то, чтобы оживленный, поэтому я еду почти расслабленно. За рулем я не так давно, нога на сцеплении, когда трогаюсь с места, стоя на светофоре первой, правда, уже не дрожит, но в плотном потоке до сих пор нервничаю. Ну там, при перестроении или на кольце. Обычное дело.

Сзади кто-то усиленно моргает фарами, и я перестраиваюсь правее. Дорога тут шестиполосная. Три полосы туда, три обратно. Пропускаю торопыгу и снова перестраиваюсь в крайнюю левую полосу. Скоро мне нужно сделать разворот, потом перестроиться в крайнюю правую полосу и свернуть в жилой массив справа от дороги. Хорошо, что поток машин сегодня не то, чтобы оживленный.

Мама всегда жутко переживает, когда я сажусь за руль. Она вообще у меня считает, что молодая леди должна чинно восседать на пассажирском сиденье, пока ее везет по нужному адресу сидящий за рулем мужчина. Я у мамы единственный ребенок. Единственный и рожденный достаточно поздно по меркам нашей страны после многочисленных неудачных попыток зачать и выносить. Ну. Вы поняли, да? Так что мама у меня пенсионерка. Бодрая и ухоженная пенсионерка.

Была.

Мужчины же у меня нет. У меня есть я. Та еще ходячая проблема, я вам скажу. То тарелка с овсянкой у нее выскользнет из уставших рук и разлетится вдребезги об кафель под ногами, то свет выключить забудет. Так что мне и меня хватает. В общем, мое решение получить водительские права и покупку очень бюджетного и очень подержанного авто мамуля не одобрила. Но и сильно против не была. Она у меня старается. Моя мама. Раньше всегда рассказывала, как интересно рассуждают старшеклассницы из подведомственного ей одиннадцатого «а». Про то, что женщина должна быть самодостаточной, той самой сильной и независимой, успешной. Карьера, должность, статус, престиж, бизнес… а там и все остальное приложится. Я мягко ей говорила, что, мол, да, мам, такое вот теперь время и в нужном месте вворачивала: «…а за рулем сколько женщин теперь, сама посмотри». Мама печально вздыхала и принималась вспоминать, как шоколадка, которую подарил ей папа в день знакомства, была растаявшая настолько, что напоминала скорее шоколадный кисель, чем шоколадку. Папа приносил эту шоколадку уже на третьи танцы подряд и только на третий раз решился ее подарить.

Я сама про папу помню только то, что он сильно пил. И бил нас. Бил и пил. Чаще, конечно, пил, а потом бил, но бывало и наоборот. Спросите, почему мама с ним не развелась? Что тут ответить. Знай вы мою маму, то и самого вопроса не возникло бы. Когда мне было пятнадцать, отец допился до цирроза печени. Мы виду не подали, но выдохнули с облегчением. Я так точно. Благополучно закончила школу, не с золотой медалью, как можно было бы подумать, но вполне крепкой хорошисткой и без проблем поступила на бюджетное отделение факультета русского языка и литературы. Мамуля мой выбор одобрила. После того, как я окончила университет, она навела мосты в своей школе, и я даже успела поработать пару месяцев учительницей. Пока в нашу жизнь стремительно не ворвался он.

Рак.

С той формой рака сердца, что диагностировали у мамы, долго не живут. Операцию делать смысла нет. По крайней мере, такое заключение дала бесплатная медицина. «А не пойти ли тебе в жопу, уважаемая медицина?» – ответила я ей и продала нашу с мамой трешку в центре. В центральной и самой лучшей клинике города (и страны) сказали, что операцию сделать можно. Даже нужно. Чем раньше, тем лучше. И после операции есть очень даже хорошие шансы на еще долгие годы жизни. И выставили счет.

Работу в школе мне пришлось оставить. Кроме как преподавать, я больше ничего не умею, поэтому единственно возможное решение созрело очень быстро. Репетиторство. Деньги, вырученные с продажи квартиры, я положила под проценты в банк и заполнила свой рабочий день консультациями отстающих школьников и студентов с девяти утра до девяти вечера ежедневно. Благо, дети учатся теперь в три смены. А еще на носу лето и поэтому каникулы. Ну, экзамены там у многих и подготовка к вступительным, потом будут подготовки к осенней пересдаче, но чисто технически все равно каникулы. Как ни крути, лето – не самое востребованное время года для школьного учителя, но я все равно надеюсь, что смогу найти нужное количество учеников. Так вот и мотаюсь с утра до вечера от одного адреса к другому, пытаясь хоть что-то заработать и увеличить сумму на счете до нужной. А по вечерам строчу многочисленные заявки с просьбами о помощи во всевозможные благотворительные фонды. Честно говоря, получается плохо. Настолько плохо, что иногда опускаются руки. Последние два месяца мама живет в онкологическом диспансере.

Милашка Курт Кобейн выплескивает свою боль, не сдерживаясь, кричит, срывая горло, отчаянно, с надрывом. Я знаю, дружочек, знаю. Мне тоже плохо.

Май в этом году жаркий, сухой. Дождя не было уже пару недель, и сегодня на лазурно-голубом небе опять ни облачка. Солнце палит нещадно, над поверхностью убегающей далеко вперед дороги колышется знойное марево. В машине жарко, душно; строгая белая блузка, застегнутая под горло, неприятно липнет к спине, а жесткая ткань черной плиссированной юбки до колен покалывает голую кожу бедер: дресс-код дресс-кодом, но колготки для такой погоды – это уж слишком. Кручу ручку стеклоподъемника, опуская стекло, и в салон врывается горячий, обжигающий воздух. Ох! Свои светлые волосы я обычно собираю в пучок на затылке, но не только из-за жары: они у меня сильно непослушные, укладывать их долго и трудно, а если не укладывать, то я становлюсь похожа на растрепу. Вообще, мама, начиная с самого детства, не уставала мне твердить, какая я у нее красавица. Но какая мама скажет своему ребенку иначе? Так что внешность у меня самая обычная: миндалевидный разрез светло-зеленых глаз, брови достаточно правильной формы с небольшим изломом, чуть полноватые губы сердечком и слегка выступающие скулы. Очень хочется вытащить из сумки на соседнем сиденье влажные салфетки, чтобы хоть как-то освежиться, но на ходу я этого сделать не могу. С макияжем, как и с прической, я тоже не особо усердствую. Нет на это ни времени, ни сил.

Так. Впереди место для разворота. Еще немного и следующий уже будет мой.

Со встречной полосы в место для разворота выворачивает темно-синий хэтчбэк, и я машинально немного сбрасываю скорость. Конечно, он видит, что я еду достаточно быстро и ему не успеть выскочить, но…

Блин!!!

Хэтчбэк, и не думая останавливаться, выскакивает прямо передо мной. Еще секунда и… и я рефлекторно выкручиваю руль вправо, уходя от столкновения. В зеркало даже не смотрю. Действую на автомате. Раздается звук удара и скрежет металла о металл. Резкий толчок. Визг, лязг, скрип, треск. И тишина. Мертвая гробовая тишина. Несмотря на то, что Курт все так же кричит. Просто эта тишина у меня в голове. Какое-то время я сижу, силясь осознать произошедшее, потом успокаиваю Курта, ткнув в красный прямоугольник на магнитоле, хватаю свою сумку с сиденья и вываливаюсь из машины.

Водитель хэтчбэка, не мудрствуя лукаво, банально скрылся с места происшествия. Скорее всего, именно эту фразу придется указать в протоколе. Пострадавший внедорожник, с виду очень дорогой и очень крутой (чтоб его!), с помятым левым боком стоит в соседней полосе, сразу за ним остановились еще два по виду почти таких же. Или они вместе, или зеваки, или помочь хотят. Не знаю. Из внедорожника уже вышли двое мужчин: один, невысокий и светловолосый в синем костюме с галстуком, стоит около капота и задумчиво рассматривает повреждения, второй, намного более высокий, с внушительной мускулатурой, на которой трещит по швам черная рубашка, огромный и бородатый, с перекошенным злобой страшным лицом бодрым уверенным шагом идет в мою сторону. Вот же… незадача.

– Ты че, шалава?! – грубо рявкает бородатый, – совсем охуела, шлюха тупая?!

Я мгновенно теряюсь. Нет, я, конечно, видела, что он зол. Но зачем же вот так? Я ведь не специально. И он наверняка видел, что меня подрезали. И что случилось, то уже случилось.

– Ты хоть представляешь, сколько эта тачка стоит? Смотри, че сделала!

Он хватает меня за руку и подталкивает в сторону машины, словно намереваясь как нашкодившего котенка ткнуть в нее носом.

Я теряюсь окончательно. Он еще и руки распускает. Стою и бестолково разглядываю пожеванный бок внедорожника. Поднимаю глаза и только сейчас замечаю, что в машине на переднем пассажирском сиденье сидит еще один мужчина. У него гладкие темные блестящие волосы, небрежной волной падающие на высокий лоб и виски, жесткая линия скул и правильно очерченные в дерзком изгибе губы. Даже сейчас, когда он сидит, видно, что он хорошо сложен и тоже высокий и мускулистый, но не такой перекачанный шкаф, как тот, что на меня орет, а в меру. Его белая рубашка не может скрыть плавных красивых линий идеально вылепленных мышц, а опущенная голова не может скрыть выражение полнейшего равнодушия к происходящему на лице. Мужчина сидит, склонившись над ноутбуком, и что-то там печатает. Потом, словно почувствовав, что я на него смотрю, поворачивает голову, бросает на меня короткий взгляд и снова утыкается в свой ноутбук.

Изо рта бородатого неадеквата ни на секунду не останавливается поток грязи и оскорблений. Другой мужчина, вышедший из машины вместе с ним, тот, который невысокий и светловолосый в синем костюме, все это время стоит молча, привалившись к капоту. Опасаясь, что верзила опять начнет хватать меня руками, я осторожно отступаю в его сторону и встаю у него за спиной. Здесь никого больше нет, из остановившихся вслед за нами машин никто больше не выходит, и что мне делать, я, честно говоря, не знаю, поэтому, действуя на голых инстинктах, пытаюсь найти поддержку у единственного с виду вменяемого человека.

– Бля, Сом, да она ебанутая, – изрекает бородатый и начинает мерзко ржать.

А мне становится горько и обидно. Я столько мерзостей в свой адрес, как за последние пару минут, за всю жизнь не слышала. И чем я такое заслужила? Да, я знала, что выворачивать руль было нельзя, но это ведь рефлекс. Непроизвольная реакция. Я закусываю губу и отворачиваюсь, стараясь не расплакаться. Поднимаю глаза и замечаю, что сидящий в машине мужчина теперь не отрываясь смотрит на меня исподлобья.

– Значит так, уебище…

– Завязывай, – голос ровный и сухой. Это говорит мужчина, вышедший из машины со сложенным ноутбуком в руках.

Бородатый бугай на удивление мгновенно замолкает. И я уже готова облегченно выдохнуть, как в следующее мгновение черноволосый добавляет:

– В машину ее.

Верзила гадко скалится, хватает меня за руку и тащит в сторону стоящей за разбитым внедорожником машины, из которой уже вышли наружу двое мужчин.

– Что вы делаете?! Пустите меня! Кто-нибудь! Помогите!

Немногочисленные прохожие, бредущие вдоль тротуара, опускают головы и торопливо идут дальше. Никому нет дела до моих криков. Никто не хочет себе лишних проблем. А я не могу поверить, что это происходит со мной на самом деле. Серьезно? Меня вот так вот запросто средь бела дня на оживленной дороге силой тащат в чью-то машину? И никто не остановится и не поможет?

Верзила рывком распахивает заднюю дверь, заталкивает меня внутрь салона и захлопывает ее перед моим носом. Я тут же начинаю яростно дергать ручку. Бесполезно. Заблокирована. Бросаюсь к противоположной двери, она открывается сама, амбал усаживается в салон рядом со мной, отрезая путь к выходу, и машина трогается с места.

– Куда вы меня везете?! Вы не имеете права, понятно?! Выпустите меня немедленно! Остановите сейчас же!

Я раз за разом выкрикиваю без разбора все, что приходит в голову, и остервенело дергаю ручку на двери. Наверное, впервые в жизни я нахожусь в состоянии паники. И я вроде бы и понимаю, что от моих воплей ситуация вряд ли изменится, но ничего не могу с собой поделать.

– Заткни ее, – вдруг раздается сухо-раздраженно с переднего сиденья. Черноволосый мужчина в белой рубашке сидит на переднем пассажирском сиденье по диагонали ко мне, и я вижу, что он как ни в чем не бывало что-то дальше печатает в своем ноутбуке.

Сидящий рядом бугай в одно мгновение хватает меня за ворот строгой блузки и резким движением с силой двигает головой об кузовную стойку рядом с окном машины. Висок пронзает острая боль, а перед глазами все плывет. Я теряюсь и замолкаю.

– Я сказал заткнуть, а не прибить! – грубо рявкает тот же голос.

– Извините, Вадим Сергеич, – бормочет бугай и зло шипит, повернувшись в мою сторону, – сиди тихо, шалава. Босс не любит порченные игрушки. А тебе еще тачку разбитую отрабатывать.

Остаток пути я сижу молча, пытаюсь хоть как-то переосмыслить и уложить в своей голове происходящее и сообразить, что мне дальше делать. Не получается. Да и времени на это не так чтобы много, потому что, по ощущениям, спустя минут десять или и того меньше, машина останавливается.

– Дальше я сам, – сухо говорит мужчина на переднем сиденье, – съездите проконтролируйте, что там с тачкой, – и выходит из машины, бросив ноутбук на сиденье.

Дверь с моей стороны распахивается.

– Вылезай.

Я поднимаю на него взгляд и не двигаюсь с места. Монтировкой меня отсюда выковыривай.