Я полюбила бандита…

– Умничка. А теперь на колени.

Глава 3

Марьяна

Мерзавец стаскивает меня со стола и заставляет опуститься перед ним на колени. Сомнений в том, зачем он это сделал, нет ни одного. Он неторопливо расстегивает ремень на брюках, затем ширинку и стаскивает их вниз вместе с нижним бельем. Перед глазами все плывет, но даже через пелену слез я не могу не заметить, насколько у него огромный член. Я не совсем ханжа, несколько раз смотрела фильмы для взрослых, но и представить не могла, что вживую эта часть тела у мужчин может быть настолько большой. Крепкий толстый увитый венами ствол и налитая темно-розовая головка, увенчанная жемчужной капелькой. Мужчина проводит по стволу ладонью, сжимая член в руке, потом еще раз. Я наблюдаю за его действиями, не в силах остановить бегущие по щекам потоки слез. Пожалуй, еще немного и я шлепнусь в обморок. Не знаю, сколько времени это длится. Секунды кажутся вечностью.

– Ротик открой, – хрипло командует мне.

Я сижу, не шевелясь, и сильнее стискиваю зубы.

– Ну же, цыпленок. Будь послушной девочкой. Я ведь могу и передумать.

Горько всхлипываю и приоткрываю рот.

– Умничка. Пошире открой.

Делаю, как он говорит.

– И язычок высунь.

Зажмуриваюсь и вытаскиваю язык. Чувствую мерзкий солоноватый привкус заполнившей рот густой жидкости.

– Глотай.

Закрываю рот и делаю глотательное движение. С трудом удается сдержать рвотный позыв. Кажется, меня сейчас вывернет прямо на его начищенные до блеска черные ботинки.

– Оближи, – командует этот подонок и подносит свой член к моим губам.

Вытаскиваю язык, одним движением слизываю последние капли на кончике, а потом валюсь на пол, ткнувшись лбом в сложенные друг на друга предплечья, и содрогаюсь в рыданиях.

В дверь раздается настойчивый стук.

– Сходи умойся, – почти ласково говорит мне мой мучитель и проводит ладонью по моей спине.

Дважды меня просить не надо, я встаю с пола и почти бегом скрываюсь за дверью санузла. Мне все равно никто здесь не поможет. Не хочу, чтобы кто-нибудь видел меня такую. Жалкую и раздавленную. Чувствую себя полным ничтожеством.

В санузле еще одна дверь, за которой, очевидно, стоит унитаз, и большая белоснежная раковина с автоматическим смесителем у стены, выложенной светло-бежевой плиткой. Над раковиной висит внушительных размеров зеркало в массивной резной раме. Смотреть на себя не хочется. Я тщательно полоскаю рот и умываю лицо. Почти удается перестать плакать. За дверью слышны какая-то возня и звон тарелок. Я продолжаю стоять, держась за края раковины руками, и пытаюсь восстановить дыхание.

– Иди поешь, – сухо приказывает подонок, открывая дверь.

Я делаю глубокий вдох и, опустив голову, плетусь обратно в ресторанную комнату. Сажусь на один из диванов, обитых какой-то мягкой бархатистой темно-коричневой тканью и расположенных по обе стороны от стола. Мужчина садится рядом. Я несколько секунд уныло смотрю в стоящую передо мной тарелку, сложив пальцы рук в замок на бедрах, и отворачиваюсь к окну справа от меня.

– Ешь, – снова сухо приказывает мне мерзавец.

– У меня аллергия на рыбу, – отвечаю почти шепотом, продолжая смотреть в окно. Не хочу на него смотреть, но кожей ощущаю, как он молча сверлит меня взглядом.

Вид из окна красивый. Ресторан стоит на возвышенности, поэтому взору открывается живописный пейзаж блестящей алмазными искрами в лучах яркого солнца реки внизу.

– Только на рыбу или еще на что-то? – уточняет мужчина.

– Только на рыбу.

– Вот это тогда ешь.

Он убирает мою тарелку и ставит передо мной другую. Ими тут весь стол заставлен. Вкуса еды я почти не чувствую. С трудом заталкиваю в себя замысловато выложенное на тарелке передо мной какое-то блюдо.

В дверь раздается предупредительный стук, и внутрь входит официантка, одетая так же, как и та, что встречала нас на входе: белая блузка, строгая темно-коричневая юбка и темно-коричневый платок на шее. На подносе у нее в руках стоит высокий стакан из прозрачного стекла, заполненный фруктами, сливками и кусочками бисквита. Официантка ставит его на стол рядом со мной и обращается к молча жующему слева от меня мужчине:

– Что-нибудь еще, Вадим Сергеевич?

– Аптечку принеси.

После того, как девушка приносит белую пластиковую коробочку с красным крестом на крышке и снова уходит, он откидывает крышку, копается в содержимом коробки и вытаскивает оттуда маленький голубой тюбик и пластырь. Выдавливает из тюбика прозрачный гель и вдруг, протянув руку, этим гелем смазывает мне висок…

Посмотреть на себя в зеркало в туалете я так и не решилась. А про то, что меня припечатали головой в машине, и вовсе забыла. Боли я почти не чувствую – все тело мне будто чужое. Я вообще пребываю в какой-то прострации, словно со стороны за всем этим наблюдаю. Но когда он распаковывает пластырь и крепит его на ссадину на виске, меня снова накрывает. Чувствую себя вещью. Использованной. Никчемной. И от этого проявления жалкого подобия заботы после того, что он со мной сделал, становится только хуже. Ничего не могу с собой поделать и опять начинаю рыдать.

– Вадим, пожалуйста, можно мне уйти?

– Успокойся и ешь. Потом отвезу тебя домой.

Глава 4

Марьяна

После того, как мы выходим из ресторана, то идем в сторону той же машины, на которой меня сюда привезли. Вадим убирает с переднего пассажирского сиденья свой ноутбук, перекинув его назад, и усаживает меня в салон. Сам садится за руль, и я делаю вывод, что бешеная горилла и тот мужчина, что сидел за рулем, уехали на другой машине, ехавшей вслед за нами.

– Адрес говори.

Он на самом деле собрался везти меня домой. Домой… начинаю лихорадочно соображать. Моя машина осталась на месте аварии, я понятия не имею, что с ней. И я отчетливо помню его слова о том, что он не станет меня трахать сегодня (видимо, то, что он со мной только что сделал, в его представлении таковым не является). В документах на машину у меня указан адрес постоянной регистрации, а не места проживания. Если кто-то и наведается к бабуле в пригородную деревушку Терентьево, то, скорее всего, максимум информации, которую она сможет им предоставить – это невнятное мычание. Может быть, еще икнет или пукнет. Да и не знает она, где я сейчас живу. Квартиру я снимаю, что называется, неофициально. Никакого договора мы с Тамарой Петровной не оформляли. Но, наверное, меня еще как-то можно найти? Как это вообще делается? Нет, конечно, я не собираюсь скрываться как преступница, избегая обязанностей по выплате ущерба, хотя, по справедливости, пусть ищут и заставляют выплачивать водителя подрезавшего меня авто, не очень-то я себя чувствую виноватой, а вот скрываться как жертва сексуальных домогательств и похищения очень даже собираюсь. По крайней мере сейчас. Пока сотрудники правоохранительных органов не обеспечат меня должным уровнем защиты. Меня силой уволокли с места аварии, мою вину в ней еще нужно доказать, так что…

– Мне долго еще ждать?

– Северная, двенадцать, – не моргнув глазом (надеюсь) вру я.

Собственно говоря, именно туда я и ехала, чтобы проводить консультацию у десятилетней Сонечки, одной из моих постоянных учениц. Чудесный милый ребенок, старательный и заинтересованный. Настолько, что уже пожелала продолжать занятия в том числе и на летних каникулах, что для школьников небывалая редкость. А еще живет недалеко от городской набережной в чудесной современной высотке, которая имеет два выхода из каждого подъезда: один на Северную набережную, а второй – во двор. Остается только надеяться, что мерзавец не захочет подняться вместе со мной в квартиру. А если и захочет – буду действовать по обстоятельствам.

Спустя полчаса, в течение которых едем в полном молчании, а Вадим периодически отвлекается от дороги, что-то щелкая в своем телефоне, мы подъезжаем к сверкающей на солнце застекленными лоджиями новенькой двадцатиэтажке. Я дергаю кругляшок ручки на дверце и пытаюсь выбраться из машины. Мне даже удается оторвать зад от сиденья, когда на запястье сжимается стальной захват, и Вадим втягивает меня обратно в салон. Кладет ладонь мне на шею и склоняется к уху.

– Я приду завтра.

Вдоль позвоночника струится холодок, я рвано вдыхаю, отталкиваю его руку и на этот раз он позволяет мне вывалиться из дверей на улицу, хватая воздух ртом. Я торопливо иду к серым металлическим дверям с коробочкой домофона слева, мысленно молясь, чтобы в квартире Сонечки был хоть кто-нибудь, кто откроет мне дверь в подъезд. Или позвоню в первую попавшуюся квартиру и скажу, что принесла почту. Только бы ответили. Вадим до сих пор сидит в машине за моей спиной, отсутствие у меня ключей и без того подозрительно, а если еще пауза затянется…

Раздается мелодичное треньканье, и дверь открывается. Наружу выплывает дородная дама в строгом синем платье, держа на поводке лохматого пуделя в нестрогом розовом бантике.

Я ныряю в открывшуюся дверь, вежливо киваю консьержке, сидящей за стеклом в своем закутке, миную просторный холл, но к выходу с противоположной стороны сразу не иду. Прохожу мимо лифтов слева и сворачиваю на лестницу справа. Поднимаюсь несколькими этажами выше и осторожно выглядываю в окно, убеждаясь, что машина трогается с места: он действительно уезжает.

Облегченно выдыхаю и иду к выходу во двор.