Без Границ

– Прости, я не понимаю, о чем или о ком ты говоришь. – Виктория обняла его, уткнувшись лбом ему в грудь.

Харон вздохнул и посмотрел на улицу.

– Останься со мной. – Тихо попросил он.

– Здесь? – удивленно, с опаской воскликнула Виктория.

– Да…

– Тут покойник с петлей на шее…

– Ты со мной, помнишь? – он прикоснулся губами к ее щеке. – Он не угрожает тебе, пока ты со мной. Я буду сопровождать тебя везде. Останься со мной сегодня.

Девушка смотрела на него и понимала, что как бы страшно ей не было в этой квартире, все равно не способна отказать ему. Язык вовсе не слушался. Более он уже не мог говорить слово «нет».

– Я знаю, слышу, как ты заставляешь себя отвергнуть мою просьбу. Но ты не можешь. Не можешь. Не мучай себя, не мучай меня. Вот телефон, звони маме, рассказывай историю, что вы с Василисой ночуете вместе… Рассказывай…

Виктория сделала все, что сказал Харон, а под натиском его нежных поцелуев она и вовсе ничего не соображала. Демон ни на минуту не отходил от нее.

– А это что? – Виктория спрыгнула с подоконника, заметив что-то яркое, блестящее под столом.

– Где? – Харон последовал за ней взглядом.

– Вон там…

Вика вытащила из-под стола длинное перо и загадочно посмотрела на находку. Глазам было чертовски больно, перо отбрасывало яркий слепящий свет. Виктория зажмурилась, протерла глаза, но продолжала смотреть на кусочек небывалой чистоты.

– Не смотри… – демон даже не стал договаривать, глядя на то, как внимательно и претенциозно Виктория изучает частичку Люцифера.

Девушка прижала к себе перо, закрыла глаза и опустилась на пол. Все. Понеслось. Кадры, с огромной скоростью мельтешащие перед глазами. Время летело, летели картины воспоминаний…

Красота. Свет. Нежность. Душа радуется. Уважение. Чарующая любовь. Повиновение. Вкус соперничества, горечь и обида. Он не понят. Никем не понят. Падение. Долгое, тяжелое, мучительное. Все летит вниз. Небывалая скоростью. Свет устремляется вниз. Удар. Боль. Земля разверзлась от удара, пропуская в себя яркий свет. Он не затухает. Все ярче вспыхивает, пробираясь в недра, освещая их. Остановка. Неосознание. Обида. Отчаяние. Предательство. Ненависть. Возвышение. Подданные и армия. Признание величая. Всеобщая любовь. Уважение. Пьедестал. Равенство… Безразличие.

Харон слушал и не шевелился. Виктория сидела на полу с закрытыми глазами, крепко прижав к себе перо.

– Это часть Люцифера… – открыв глаза, прошептала она. – Он потерял его в мире людей. Должен был взять, но забыл.

– Ты видела историю в картинках. Ты видела то, что я даже не видел… Благодаря тебе я тоже смотрел…. Но людям это нельзя лицезреть.

Харон замолчал. Он не хотел говорить, что с такими знания нормально жить больше нельзя. Приходится прикидываться либо сумасшедшим, чтобы все отстали, либо молчать. Всю жизнь молчать.

Демон не был знатоком человеческих жизней, но даже он ясно понимал, что ничего хорошего не выйдет, если, допустим, Ольга Владимировна услышит историю Люцифера, которая прошла сквозь разум ее дочери.

– Я хочу оставить его себе. – Приказным тоном заявила Виктория, вставая с колен. – Здесь был Люцифер. Когда?

– Виктория. Нет…

Девушка улыбнулась и укоризненно покачала головой. Неприкрытая ложь мужчины развлекла ее.

– Я и не думала, что такое может быть. – Трогая перо, стараясь смотреть сквозь прищуренные глаза, сказала девушка. – Харон, я оставлю его себе. И…Я не спрашиваю разрешения. Это не обсуждается.

Демон стоял в растерянности: такого он никогда не видел. Конечно, за свое многовековое существование он имел дело с ведьмами. Они сами звали его в свою постель. Они знали, что их ждет и никогда не возражали против. Некоторые пытались произвести магическое воздействие, но погибали. Их изящная самоуверенность уничтожала жизнь.

Но Виктория – это совсем другое дело. Демону нравилась эта девушка. Ее стесненная недоступность, ее развратные мысли, легкое поведение и ослепительная улыбка. Ее сильный нрав и детское простодушие.

Харон ждал, когда Виктория начнет понимать, что за активность в ней проснулась. Ему было интересно, что девушка будет делать, думать, попытается ли сделать еще какую-нибудь глупость.

Ее пальцы, нежные, мягкие, гладили перо Люцифера, передавая все ощущения и больные воспоминания в душу. Они скрывались. Не давали рассмотреть себя. Мельтешили и копошились, как личинки комаров. Но для Виктории было достаточно этого…и для Харона тоже.

Девушка вовсе забыла о духе с петлей на шее, вспоминая образ Люцифера, его бордовые глаза и запах ели. От осознания его жизни почему-то в ней проснулась такая жалость и печаль по отношению к владыке ада. Какой тут дух с петлей?

В ту ночь они спали вдвоем. На одной громадной кровати. Первая совместная ночь.

В ту ночь ей снился хвойный лес и огромный филин, который так громко ухал, смотря на мир большими желтыми глазами. Сквозь сон Виктория чувствовала невероятное умиротворение и спокойствие. Теплые руки желанного мужчины гладили ее расслабленное тело всю ночь. Впервые за долгое время Вика, действительно, расслабилась.

В ту ночь Харон покрыл все ее тело легкими поцелуями. Каждый миллиметр был укутан волшебной лаской. Впервые он все чувствовал по-другому, потому что его жизнь была не во сне. И ему так нравилось это новое, усовершенствованное чувство. Ответная реакция девушки была осознана, а не задурманена пустыней сна.

В ту ночь между ними ничего не было. Виктория продолжала настаивать на романтике и бурном периоде ухаживаний. Харон же поражался. Все, что он мог делать с этой земной женщиной, так это поражаться.

26 сентября 2013 (четверг)

Почти месяц прошел с момента заключения сделки Виктории и Люцифера.

Сентябрь подкрадывался к концу. Холодало. Хотя трясогузки и скворцы все еще топтали лапками безжалостные мостовые и привокзальные площади в поисках еды. Они ждали какой-нибудь крошки от человека, ведь мошки уже не летали. И, к счастью, люди не все жадные и не все спешат. Пухлых птиц и их оперившихся птенцов, готовящихся к долгим перелетам, все-таки подкармливали.

Листва потихоньку желтела и падала. В тихом, безмолвном парке было слышно, как едва шурша, листочки отрывались с макушек сонных деревьев, и неспешно падали вниз, кружась в легком завихренном танце. Их удивительный окрас поражал глаза. Столько цветов и оттенков на деревьях, на листьях, на траве. Существует ли вообще столько названий для цветов в осенней палитре?

Конечно же, дожди. Мягкие, монотонные, но не проливные. Вода с неба шепчет себе да шепчет о чем-то. Никто не слушает. Весь мир в плеере, шея обмотана проводами, опустошающими страдающий гипоксией искусственными и небывалыми звуками мозг. А дождь все шепчет и шепчет, земля благоухает перед крепким сном.

Почти месяц Виктория ходила на работу, которую она получила с помощью Харона. Ей нравилась эта работа, а Ольга Владимировна продолжала бубнить, что ее дочь должна была быть врачом, а не художником с улиц. Ссоры, скандалы. Мать и дочь все больше и больше не понимали друг друга.

Ольга Владимировна никак не хотела принять тот факт, что дочь уже выросла. Все. Ее уже можно отпустить в плавание в жизнь, изредка давая совет по ее просьбе, а не навязывать свое мнение и видение.

Почти целый месяц девушка после работы встречалась со своими мистическим другом. Она все больше и больше погружалась в небывалую любовь к нему. Ей хотелось смотреть и смотреть на него. Хотелось, чтобы его голос звучал вечно в ее голове и ушах. Виктория была преисполнена своими желаниями по отношению к демону. Она всегда трогала его руки, рассматривала красивые, длинные пальцы, аккуратные ногти, нежную кожу. Эти руки не знали, что такое быт, ни на словах, ни из словаря.

Иногда, оставаясь у демона на ночь, Виктория любила рассматривать сказочный торс. Ей нравилось смотреть, как пальцы совершают неловкие движения, с трудом застегивая пуговицы на рубашках, и как быстро они их расстегивают. Как иногда, они просто разрывают ткань, когда не получается расстегнут какую-нибудь пуговицу.

Его смех – столь редкое явление. Харон практически всегда был либо хмур, либо насторожен. Ведь он учился жить среди людей. Не до веселья. Да и вообще, заметив, что Москва не очень улыбчива, особенно по утрам, Харон вовсе перестал улыбаться на улицах, воспринимая это как некультурный знак и признак идиотизма.

Виктория пыталась объяснить, что в Москве отношение к смеху довольно своеобразное. Российский народ не привык просто так улыбаться: дурной тон, волна придурковатости. Но это вовсе не значило, что в Москве на смехе стоит табу. Просто надо найти не только достойную причину для смеха и улыбки, но еще и до окружающих донести, что ты вполне здоров, что вот она, твоя причина смеха. Харону было тяжело понять это. Ему было проще расстаться с улыбкой вовсе, чем подстроиться под изменчивое настроение социума.

Виктория любила гулять с Хароном. Порой демон с таким восторгом и удивлением рассматривал то или иное исторически значимое сооружение, поражаясь человеческому умению: оказывается, люди умеют не только все портить, но еще и строить.

Вика часто спорила с Хароном на эту тему. Современный постройки ее не очаровывали, напротив, раздражали. Непонятное стремление к фаллическим формам и структурам просто обескураживало ее. Куда могли деться достойные архитекторы, с потрясающим воображением и умением реализовать это все в жизнь? Что за однообразные небоскребы, натыканные по всему миру? Да бог с миром, зачем Москву пытаются заполнить худощавыми, безвкусными и невзрачными зданиями?

Конечно, для Харона красивы были и современные здания и архитектура прошлых веков. Ему проще, ведь у него не было возможности так тщательно рассмотреть ни то, ни другое, до появления Виктории.

По вечерам они вдвоем обошли почти всю столицу пешком, беседуя обо всем, что приходит на ум. Демон откровенно признавался, что ему чертовски нравится Москва, ее дома и их архитектура, структура и движение, хмурые люди, которые несмотря на свою хмурость, готовы откликнуться и улыбнуться в любой момент. Наверное, больше всего ему нравилось движение. В Москве оно везде: на дорогах, под землей, в небе, в домах и подвалах, на крышах и рельсах. В этом городе ничего не стоит, ничто не стабильно. Безумная, российская хаотичность завораживала представителя тартара.