Квадрат жизни. Грань первая. Путешествие

– Вроде весело, но как-то нудно, – замечает Ваня. – Ты бы спел что ли, а то у меня ни одной строки в голове нет.

– Ты точно мысли читать научился, – у меня вырывается искренний смешок. – Нет, мои песни на ходу не поются. А насчет занудства, по своему опыту знаю, что на вечернем привале, память об этом однообразном пути сожмется в точку, как бы исчезнет. Также сокращаются числа в дробях. Все кратное или похожее растворяется, оставляя сухой остаток.

– Как-то стремно. Такие пространные мысли на меня грусть нагоняют. Непонятная это штука –стихия времени.

– Его не столько понимать надо, сколько подружиться, дабы не огорчаться от смены скоростей, и других его причуд. Просто радоваться всегда надо, в любых обстоятельствах, и у меня когда-то получалось. Тогда все нипочём. Кстати, кто тебе сказал о моих вокальных способностях? Вроде при тебе не пел ни разу.

– Никто не сказал. Просто ляпнул не думая, что в голову первое взбрело, – отвечает приятель, а у меня уже разыгрывается паранойя, ибо подозреваю следящую систему в нашептывании мыслей.

Видимо нам удалось подружиться со временем в этот день, и сохранить добрые отношения на следующие сутки. Даже наваждения во сне меня с Ваней не тревожили, а благоприятная погода позволила преодолеть немыслимое для обычных путников расстояние. Вечером же нам открылась гладь степи такая пустынная, что будь на моем месте художник, обязательно подрисовал бы в углу караван или табун лошадей. Мы не стали покидать равнину, с ее частыми перелесками, на деле оказавшейся подобием плоскогорья, ибо к степи следовало спускаться по крутому косогору. Близко сдружиться и познать внутренний мир друг друга нам пока не удалось, но больше у меня не было сомнений в благонадежности своего спутника. Хоть и зарекся идти с кем-либо, но разойтись в разные стороны без повода с бесхитростным Ваней кажется теперь неразумным.

Аскет

На рассветном марше нового дня, мои ноги отчаянно жалуются на ходьбу по бездорожью. Косогор мы одолеваем на одном дыхании, сбежав вниз, как малые дети, тем самым окончательно привожу мышцы в состояние шока. Видимо, непринужденная болтовня с Ваней вернула мне толику малолетней безмятежности, вот и сорвалось. Радуюсь, что обходить контрольные точки не пришлось, за отсутствием таковых. Еды вдоволь, нет врагов, и даже погода на нашей стороне. Не на что жаловаться, лишь бы не расслабиться. Так мне думается, пока мы плывем над волнами ковыли, растущей на краю степи. Ванёк точно вернулся в младенчество, если вспомнить, чего стоило вытащить его из сладких объятий Морфея. Мой приятель, в мирных условиях, оказался знатным любителем спать подольше. Только моя сила воли и заботливая безжалостность позволяет не терять темп.

Завтрак мы устроили спустя добрых три часа ходьбы, на причудливой каменистой полянке, поросшей чабрецом, которую окружает трепещущая на ветру ковыль. Утомленный Ваня обращается ко мне:

– Когда уже на большую дорогу свернем? Мы же видели вчера со склона, чуть южнее. Здесь, конечно, ровно, не поспоришь, но эти мелкие кочки мне такой массаж делают, хоть на стену лезь. И не важно, что в степи нет стен. А в горы без тропы и не думай соваться. Неужели ты до сих пор хочешь избегать большие стоянки? Мне бы прикупить кое-чего надо. – Ванёк еще несколько раз гремит ложкой по тарелке, подчищая остатки и добавляет жуя. – Все время прятаться не получится.

– Самому надоело ноги мучать, просто потерпи еще немного. Рано или поздно пересечём общий маршрут. Насчет лагерей же, мне думается Синие, Красные и прочая палитра жаждущих власти, далеко не забираются, а кормятся, где народа больше. Поэтому можно аккуратно проверить, случись на нашем пути лагерь, не бывает же абсолютного контроля, – договорив, смущаюсь, поняв, что просто сам себя убеждаю.

Простор степи захватывает дух и кружит голову. Кажется, что купол небес расширился и поднялся ввысь, нависая своей громадой над океаном диких трав. С удовольствием свободно вышагиваю вперед, не глядя под ноги, как это часто приходится делать в лесу. При подобном занятии окружающий мир словно бы пропадает, и только ждешь окончания мучений. Зато здесь, милое дело. А острые холмики, величиной со сливу, кончились сами собой, вместе с морем ковыли. Вскоре, без суеты мы выходим на столь желанную дорогу. На память приходит одна странность, замеченная на карте, еще в первый день. Нарушается незыблемое правило. Далеко не все дороги ведут в «Рим», а в нашем случае к Вершине. Мне стало страшно ошибиться, несмотря на отсутствие явных тупиков и ловушек в обозримом пространстве, хотя пока что путь один и прямой.

– Слушай, а мы-то здесь не одни. Глянь, человек идет. Шустро у него получается, – с легкой завистью говорит Ваня, указывая рукой в сторону. – Уже давно точку вдали заметил, только понять не мог, что это.

Смотрю в указанную сторону, приподнимая край шляпы. Различаю фигуру человека, и отвечаю:

– Одиночка. Вреда не причинит, как и благие порядки наводить не станет. Он точно не из «этих», – поманив Ванька за собой, говорю, – Пойдем пока, он с такой скоростью все равно нас нагонит.

Мы продолжаем свой поход в обычном темпе. Горный хребет становится чуть ближе, и безмолвно намекает всеми своими складками, гребнями и откосами о предстоящем развлечении для себя, и испытании для нас. Спустя пять минут созерцания каменного аттракциона, путник наконец, равняется с нами. На обгоне он поворачивается задом наперед, продолжая движение, легко кланяется головой, совершая символический жест руками. Мы невольно повторяем его движение. Мой ум впадает в трансовое состояние от беглого взгляда на смелого скитальца.

Раньше личное снаряжение и отношение к путешествию казались мне аскетизмом. Сейчас же этот стереотип начисто разрушился. Молчаливый незнакомец предпочел легкий походный костюм защитного цвета, дополнив его средней длины плащом. Малый размер сумы, даже не рюкзака, сообщает, что это вся его одежда. Кто знает, что он нес, но точно не палатку. О недельном запасе еды, воде и прочих полезных тяжестях, даже речи нет. В памяти отпечатывается умиротворенное лицо, выражавшее абсолютную самодостаточность. Образ истинного подвижника, закаленного для вольных путешествий, целостный и беспристрастный, завершают две косы, на затылке и в бороде. Становится ясно, что нам до него расти и расти. Трудно сказать кто он в жизни, явно незаурядная личность. В его уверенной походке читаются сила и осознание полной свободы. Мы сбавляем шаг, глядя в спину незнакомца, так и не проронившего ни слова.

– Раньше ты мне казался самой неприхотливостью, а теперь хочется пару тонн груза сбросить. Не ожидал, что хапугой себя почувствую, – нарушает тишину Ваня. – Мне за него страшно немного.

– Такой точно дойдет до вершины, еще и на облака залезет, если надо будет.

Ваня продолжал смотреть ему вслед, в его сознании, видимо, случилась революция, и новое правительство еще только приступает к работе. Мне приходится пуститься в абстрактное объяснение, надеясь объяснить безграничность человеческого совершенства. В памяти возникает сравнительный пример для понимания как великого потенциала развития, так и деградации, где мы находились примерно в середине. Это выводит моего напарника из ступора. Видимо равнодушие аскета к комфорту и провизии, было для него немыслимым. Мой ум тоже принимается за ревизию собственных представлений о возможном. Сразу открываются иллюзорные достижения на почве минимализма и отстраненности, но на большее пока не способен.

Эпическое пространство выжженой солнцем степи, способствует глубоким размышлениям, только варгана не хватает. Оно странным образом искажает восприятие времени и пройденного пути. Наверно, глазу зацепиться не за что. Постепенно внутренний диалог пропадает. Мысли разлетаются по ветру, пытаясь объять завораживающий простор. Порывы горячего воздуха, заставляют меня затянуть ремешок шляпы. Обзор сверху сокращается, и мне остается наблюдать, как тени косматых облаков заскользят над пепельно–желтой гладью. Они ведут причудливую игру, видимую даже с высоты моего роста. Мы окончательно теряемся во времени, и полагаемся на высоту солнца, которое почти достигло зенита. Отстраняюсь от жары и мятежного ума, продолжая следовать по пыльной тропе, за почти истаявшей фигуркой безымянного аскета.

Г

орный хребет

Во второй половине дня дорога вывела нас к подножию гор, долго стращавших своим величием. Их склоны густо поросли смешанным лесом и непроходимой гущей кипрея. В воздухе ощущается влага после степного иссушающего зноя. Удивительный контраст всего за десяток шагов. Тропа уходит вглубь тонкой ниточкой по узкому логу. Совсем рядом звонко шумит ручей, часто пересекая наш путь. Но мы не сетуем, ибо давно желаем пополнить запас воды и умыться от пыли, которой щедро одарил нас степной ветер. Граница двух миров оказывается удивительно четкой, разделяя не только пространство, но и время. Мне думается, что задержка в этом месте нежелательна, и бодрости еще хватает, поэтому тороплю приятеля идти вверх.

– Стой, здесь что-то есть, – говорит Ваня у меня за спиной, едва мы набираем темп. – Похоже на площадку для лагеря. Тут и поворот вытоптан. Ты его уже проморгал.

– Нарочно прошел. Отдыхать вечером будем. Кто-кто, а мы горьким опытом по горло сыты, чтобы останавливаться в открытых и популярных местах. Откуда нам знать, какие еще хитрые ловушки разные товарищи с повязками на головах выдумали, может здесь тоже караулят. Это не паранойя, а желание успеть пройти больше, – отвечаю, и понимаю, что сам себя обманываю.

– Так мы ненадолго. Только заглянем. Вдруг чего интересное найдем.

Ваня проявляет небывалое любопытство и быстро находит себе потеху. В ручье устроена большая запруда. На берегу, как и полагается, стоит грубая печь из булыжников, для походной бани. Жара и огня мы с избытком получи в раскаленной степи, поэтому Ваня пропускает ритуал парения. Без долгих раздумий прыгает в ледяной бассейн, как авиационная бомба, со страшным криком и мощной волной брызг. Мне не хочется разделять его бесхитростные радости, из-за странной неприязни к любым водоемам, особенно холодным. Думаю, что невежливо выгонять Ваню на сушу и торопить с выходом. Чтобы скоротать время, осмотрел поляну.

– Присоединяйся, – кричит мне приятель. – Ни разу не помню, чтобы ты мылся.

– Мне и не нужно. Не пачкаюсь, и запаха у меня нет, – говорю в ответ, думая, что незачем объяснять Ване особенности своего организма, существенно улучшенные за последнее время. – Мне там холодно будет, смотри сам не околей.

Обычно такие укромные места не пустуют, а здесь даже сажа в кострищах была размыта дождем. Со всех сторон растут дубы и липы, укрывая лагерь от ветра, и такие широкие, что два ряда стволов вполне сойдут за приличную стену, хоть стоят далеко друг от друга. Мысленно улыбаюсь биологам-затейникам, вырастившим такие чудеса, но тут же возвращаюсь к осмотру. Все удобства под боком, как тропа с ручьем, так и щедрый на хворост с сухостоем лес. Прохожусь по ровной, лишенной камней земле красного цвета, густо поросшей какой-то жесткой травой. Настораживаюсь. Разум находится в смятении, ибо невидимые ловушки, подставы и неприятные розыгрыши куда страшнее очевидных. Памятуя о конфликтах здешних объединений, можно допустить любую подлость. Может, здесь регулярно урожай незадачливых путников собирают те же Красные, кто их знает.

Тем временем Ваня закончил охлаждаться, и выбрался в центр стоянки. Греется на солнце около очага, как ящерица, точнее варан, ибо ящериц давно перерос. Беспокойство гонит меня в заросли, дабы подтвердить или опровергнуть свои опасения. Рыскаю по кругу, среди стволов и понимаю, что у меня нет внятного плана, на случай столкновения с неприятелем, разве только бежать со всех ног. Со второго захода замечаю недавно сломанные ветки кустов, а потом и примятую траву. Прохожусь вдоль ольховника, замечаю еще несколько заломов. Проверяю обзор лагеря, из этого укрытия. Место очага отлично просматривается. Затаив дыхание спешу назад, каждый миг ожидая нападения со спины. Замираю на краю поляны, прислушиваюсь. Невидимый чужак либо ушел, либо затаился. Только надежда на то, что следы старые, не позволяет открыто поднимать тревогу.

Ваня лениво одевается, напевая под нос ритмичный мотив. Будучи далеким от мрачных предчувствий, он глядит на нервного меня, оценивающим взглядом и говорит:

– Что-то потерял? У тебя репьи на штанах, а еще говорит, что не пачкается. Слышал, как ты шуршал.

– Давай просто не будем здесь задерживаться, – мне едва хватает духу, чтобы не пугать приятеля своими находками, решаю смягчить ситуацию. – Обед уже прошел. Надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь, ведь нам предстоит во всех отношениях жаркий подъем. Раньше выйдем, больше успеем. Давай, собирайся…

– Не юли. У тебя беспокойство на морде нарисовано, уж извиняй. Даже гадать не буду. Засаду искал, и сейчас стремаешься. Зря ты так. Сам наших знакомых супругов за волнение журил.

– На самом деле доверяю миру, и с избытком. Только за последнее время это до добра не доводило. Перестраховываюсь. В любом случае это не повод рассиживаться.

– Пять минут погоду не делают. А от каждой тени под кустом шарахаться не дело, – Ваня принимает позу древнего мыслителя, неожиданно взяв на себя мою роль искателя здравого смысла, да еще улыбается с довольным видом. – Раз подъем жаркий, тем более отдохнуть надо.

Решаю воспользоваться своим собственным советом, не тратить зря силы на пустую болтовню. Оправляю одежду, одеваю рюкзак и седлаю поваленное бревно на выходе со стоянки, всем своим видом показывая ожидание. Ваня соглашается на игру и испытывает меня на прочность, продолжая нежиться под солнцем. Бездеятельное промедление всегда действовало на меня угнетающе, даже в очередях стараюсь не стоять, равнодушно ухожу до следующего раза. Но здесь не уйдешь. Концентрация ни на одном из двух ритмов дыхания не помогает, как и наблюдение за лесной жизнью, которая наполнена звуками, и мне не удается различить в них что-либо опасное, словно противник затаился или ушел давно. Приходится терпеть так долго, что местные белки и бурундуки начинают считать меня частью пейзажа, и беззаботно суетятся рядом. Но мне не до них. Все-таки волнуюсь за расслабившегося Ваню, поэтому всматриваюсь в лесную глушь, готовый в любой миг сорваться с места, да еще с двумя рюкзаками, ибо не хочу приятеля в беде оставлять.

– Ну как, на тебя еще никто не покусился, – спрашивает Ваня, спустя пару вечностей. – Сейчас покажу тебе главного шпиона и разбойника, – с этими словами он запускает камень в гущу деревьев справа от нас.

На тропу выскакивает молодой олень, с шумом проламывая кустарник ольхи. Он взволнованно глядит на возбудителя спокойствия пару мгновений, и скрывается среди дубов. Мое лицо кривится в понимающей улыбке. Появление зверя не стало неожиданностью, ведь в парке людей они не боятся, зато собственная мнительность оказывается досадным сюрпризом. Утешаю себя мыслью, что лучше быть посмешищем, чем жертвой или пленником.

– Понятно теперь, кто ветки ломал, точнее грыз, – говорю Ваньку, ждущему моего оправдания.

– Да ладно тебе. Деру без меня не дал, уже молодец. А зверя этого еще полчаса назад приметил… Ничего, меня в день побега еще не так накрывало. Такая гадость мерещилась порой, страшно сказать. Хоть по воздуху улетай, или головой в землю зарывайся, лишь бы не думать, не слышать и не знать.

Меня отпускает, но чувство стыда все равно сохраняется. Понимаю, что лучше промолчать, чем оправдываться, поднимаюсь и маню Ваню за собой. Наверно он действительно перенял часть моего прежнего состояния, когда путешествие кажется игрой, где нет места реальной опасности, события проходят фоном, и остается только желание хладнокровно дойти до финала. Спустя сотню метров самоанализ прерывается, потому что ноги начинают чуять крутизну подъема. Гляжу вперед, и посмеиваюсь над впечатляющим перевалом через бугристую гору, с частыми скалистыми отрогами. Сетовать на дорогу не в моем стиле, поэтому самовыражаюсь, как могу.

– Крепись Ванёк, теперь будем твои ноги испытывать и мое чутье верной дороги. Гляди, какая прелесть, – говорю приятелю, пока хватает дыхания, и указал на затяжной подъем все того же красного оттенка. – Пролетел бы по воздуху, ибо не вижу большого смысла в тяжком труде, но с чудесами у нас не густо, и последние из них в контейнерах унесли, и пёс с ними.

– У меня уже не те ноги, как пять дней назад, накачался что ли. А причём тут чутье?

– Надеюсь, что впереди нет перекрестков и развилок, с непростым выбором. Просто это мое персональное наказание в горах. Бывает, сверну не туда и наматываю круги по склонам, бегаю вверх-вниз, как заполошный. Обидно, знаешь ли, зря на месте топтаться, глядя как день проходит. А здесь рельеф сильно изрезанный, настоящий лабиринт впереди.

Приятель привычным жестом чешет бритую голову с отросшим ежиком волос, затем говорит:

– Мне давно понятно, ты опытнее меня, поэтому доверюсь. Сколько не менжуйся, а идти надо. Даже у меня по сторонам света уже получается ориентироваться. Выберемся общими усилиями. Мы такое пережили, чего теперь жаловаться. Никто не гонится, монеты не клянчит.

– Хочется верить. Однако, мы пока потеряли больше, чем получили, у тебя груз, у меня карта… Просто некоторые говорят: «Мы получаем то, что выбираем». Так вот судя по бедам, нам выпавшим, либо выбираем неосознанно, либо в голове изъян, а может вовсе кто-то другой всем руководит, – мне хочется окольным путем спросить про следящую систему, о которой он упомянул, рассказывая про наваждения во время побега.