Прогулки по променаду

Прогулки по променаду
Даниил Серебряков

Яркое летнее солнце, тёплое море и его бесконечный бой с неприступной сушей, качающиеся от ветра ветви ив, то и дело норовящие сорваться в свободный полёт соломенные шляпы. Повсюду играет весёлая музыка, ей вторят громкоголосые чайки. Декорации установлены, время вводить героев.

В сборник "Прогулки по променаду" входят следующие повести и рассказы: "Прогулки по променаду", "Наследник", "Поезд ушёл вовремя", "В дорогу", "Гололёд", "Время во льду" и "Дежавю".

Даниил Серебряков

Прогулки по променаду

Прогулки по променаду

В просторный номер отеля, выходивший окнами на променад, что бежал вдоль бурного летнего моря, мы въехали около полудня. Услужливый, даже чрезмерно вежливый – явно пытавшийся заработать внушительные чаевые – портье втащил наши с женой чемоданы на четвёртый этаж и поставил их у кровати. Я с широкой улыбкой поблагодарил его и дал понять, что разговаривать с ним или прибегать к иным его услугам более не намерен. Неприятно, когда напрашиваются на комплименты, особенно на денежные. Я сразу же принялся перекладывать вещи из чемодана в изящный шкаф из вишни, потратив на это от силы несколько минут, поскольку гардероб мой был скромным. Мне столь редко удавалось обнаружить в магазинах что-то приличное и одновременно с тем подходящее к моей фигуре, что я был вынужден довольствоваться скудным ассортиментом одежды.

Жена тем временем вытащила на широкий балкон плетёное кресло и устало расселась в нём, прикрывая лицо от палящего солнца широкополой бежевой шляпкой, которую мы приобрели за день до поездки. Катрин часто нездоровилось, и по той слабости в жестах, коими она со мной обменивалась, я сразу понял, что хилое здоровье моей супруги вновь её подвело. Слово это, правда, не вполне точно характеризует то отношение, которое выстроилось между моей женой и её слабостью, поскольку подвести можно кого-то только в том случае, если на вас изначально рассчитывали. Многократно переклеенная и помятая медицинская карта Катрин всегда путешествовала вместе с нами, занимая серьёзную часть багажа. Сказать честно, я так и не понял, какой именно недуг поразил мою бледную, хрупкую супругу. Она не любила об этом разговаривать, а её лечащие врачи предпочитали обсуждать со мной скорее оплату счетов и назначения, чем непосредственно причину всего этого страдания. Первое время я с твёрдостью и решимостью переносил невзгоды, желая разделить их бремя с Катрин. Но чем дальше заходила эта история, тем меньше сил и готовности оставалось для исполнения супружеского долга. Медицинская трагедия моей жены длилась довольно давно, заняв уже почти пять из семи лет её замужества. Родители Катрин во всём винили меня, не упуская возможности отпустить в мой адрес какой-нибудь упрёк каждый раз, как я, всегда случайно, встречался с ними во время прогулок по городу.

Закончив со своим чемоданом, я аккуратно, стараясь не помять, развесил в отдельном шкафу одежду Катрин: платья, прогулочные и спортивные костюмы, несколько пар туфель и сандалий, три шляпы, солнечные очки, лёгкие перчатки и белоснежный зонтик. Всё это весило немало, но, судя по всему, ни одна из этих вещей, помимо медицинской карты, не могла надеяться на то, что ей в ближайшее время воспользуются. Я спрятал пустой чемодан под кровать и вышел на балкон, чтобы оглядеть округу. Вид открывался поистине обворожительный, он был каким-то по-особенному притягательным, вовлекающим в себя, он не допускал, чтобы им наслаждались со стороны, он хотел, чтобы в нём непосредственно участвовали.

Катрин что-то нечленораздельно протянула из-под шляпы, я глубоко вздохнул и присел на колено, желая поговорить с супругой.

– Катрин, дорогая, тебе вновь нездоровится?

– Это всё поезд, я тебе сто раз говорила, что не переношу эту проклятую тряску. До сих пор в ушах стучит. Словно кто-то засунул в железную бочку камень и катает её взад-вперёд.

– Быть может, принести что-нибудь попить? Таблетку обезболивающего? У нас есть с собой.

– Не знаю, мне больно глотать.

– Простудилась?

– Наверное. Кто его знает. Я плохо подхожу к такой погоде.

– Но ты ведь сама сюда просилась, Катрин. Если бы ты захотела побывать где-то ещё, то я бы не стал спорить.

– Да, но это ты хвалил здешний курорт. Мне не стоило тебя слушать. Теперь я, наверное, дня три не встану. Посмотри на меня, Роберт. Когда я утром взглянула в зеркало в уборной, то чуть не вскрикнула от испуга. Это лицо мертвеца.

– Солнце пойдёт тебе на пользу. Ты ведь и так редко выходишь. Ты права, плохая экология всех нас сведёт в могилу.

– Да, но кого-то – раньше других. Вызови мне врача: я боюсь, как бы не сделалось хуже. Если я здесь умру, то к тому времени, как меня довезут до кладбища, я совсем сгнию. Придётся хоронить в закрытом гробу. Будь добр, поторопись. Я видела номер врача в телефонной книжке на комоде у двери.

Старый справочник содержал в себе обширный список номеров, любезно составленный для гостей отеля, которым мог внезапно понадобиться какой-нибудь специалист: нотариус, туристический гид, начальник лодочной станции, диспетчер службы такси, массажист, врач общей практики и другие. Я поднял трубку винтажного телефона и быстро набрал номер врача. Послышались гудки. На том конце провода кто-то закашлялся, что-то крикнул в сторону и буркнул грубое «Алло». Я вкратце и без удовольствия описал ситуацию по давно заученному сценарию. Врач меня выслушал, записал имя больной и номер, после чего пообещал в ближайшее время её навестить. Я положил трубку и, повернувшись к балкону, посмотрел на совсем ослабшую жену и внезапно подумал, что не в состоянии позволить ей испортить мне этот отпуск, как она уже много раз делала. Совершенно неожиданно усталость от её бесконечной болезни переросла в какую-то горячую ненависть, словно я был Катрин не мужем, а унизительно отверженным поклонником. Я всё смотрел, как она покачивала своей худой рукой, свисающей с подлокотника кресла, и думал о том, что моя жизнь могла бы выглядеть совсем иначе, не будь в ней этой холодной болезненной женщины. Однако определённые социальные нормы требовали от меня продолжать содержать этот передвижной лазарет, придерживать и поправлять погребальный саван на ещё живой женщине. Я взглянул на своё отражение в зеркале, встроенном в шкаф для одежды. На меня в ответ смотрел статный, красивый мужчина с уложенными волосами, со здоровым цветом кожи и яркими глазами. Я переоделся в лёгкий льняной костюм, идеально подходящий для прогулок в такое время года, поправил причёску и хотел было подойти к Катрин, чтобы сообщить ей о том, что направляюсь на прогулку, но решил оставить страдалицу наедине с её тоской и молча вышел из номера в длинный коридор отеля. Я спустился по широкой лестнице на первый этаж, скривил улыбку тому портье, что заносил в номер наши вещи, и почти бегом выскочил на улицу, стремясь как можно дальше сбежать от своей жены. На выходе из отеля я чуть не попал под автомобиль. В последний момент водитель успел затормозить, резина с громким визгом вжалась в асфальт, а я, уклоняясь от отправленных в мой адрес проклятий, в несколько прыжков преодолел проезжую часть. Лоферы приятно постукивали по мостовой, солнце нежно ласкало непривычную к нему кожу лица, начисто выбритого утром в уборной поезда, лёгкий ветер то и дело подбрасывал полы пиджака сливочного цвета. Утренняя обида начала понемногу затихать, теряться в памяти среди новых впечатлений. Я заложил руки за спину и непривычным прогулочным шагом направился по променаду налево от отеля. Навстречу мне шли такие же туристы, с интересом глазеющие по сторонам, выдавая тем самым свой статус гостя. Многие из них были одеты странно, не по погоде, образуя что-то похожее на своеобразную карнавальную процессию. На недавно выкрашенных деревянных скамейках компаниями сидели старушки и продавали цветы и ягоды, на других, одновременно разговаривая по телефону, одевались после купания загорелые девушки. На шеях проходящих мимо родителей восседали разной покладистости дети: кто-то с диким воплем извивался и грозился сброситься вниз головой на мостовую; кто-то, жёстко схватив завёрнутую в салфетку кукурузу, унимал разыгравшийся аппетит; кто-то с интересом рассматривал свои руки, словно пытаясь на них что-то отыскать. То и дело необходимо было уворачиваться от несущихся на сумасшедшей скорости велосипедистов и подростков на роликовых коньках. Тут и там высились украшенные белым флагом деревянные вышки, с которых на купающихся лениво смотрели сотрудники службы спасения. Смех и музыка из магнитофонов чуть ли не перекрывали шум моря, но задача эта была им пока что, к счастью, непосильна. Прогулка продолжалась шаг за шагом.

Однако Катрин не желала столь легко отпускать меня. Когда я миновал очередной поворот, то моему взору открылась большая летняя веранда какого-то итальянского ресторана. Я подошёл чуть ближе и, расстегнув пиджак, присел на свободную скамейку у самой веранды. Были слышны обрывки разговоров, стук столовых приборов о керамическую посуду, лёгкие касания кубиков льда о стеклянные стенки высоких стаканов. Я облокотился на спинку скамейки и как бы невзначай повернулся в сторону обедающих. За дальним столиком сидела пожилая пара, измельчающая не по погоде поданное жаркое, чуть ближе пара подростков весело катала по опустевшей тарелке из-под пиццы где-то отысканный мускатный орех. В нескольких шагах от моей скамейки спиной ко мне сидел молодой мужчина, не старше тридцати, напротив него, закинув ногу на ногу, расположилась красивая девушка в очках-«лисичках», с пышной огненно-рыжей копной волос. На ветру они то и дело бросались из стороны в сторону, создавая эффект пылающего пламени. И за другими столами обедающие тоже сидели парами. Однако я прогуливался и, скорее всего, должен был обедать в одиночку. Раньше меня это мало задевало, но теперь я почему-то подумал, что провести даже один день в таком состоянии больше не смогу. Мне срочно была нужна компания, какая угодно. Дело было не в том, что мне было скучно или некомфортно одному, – я просто хотел ответить Катрин какой-нибудь гадостью, я хотел отделаться от её желаний и требований так же легко, как она отделалась от моих, впав в эту сумасшедшую болезнь.

Мимо меня, подскочив на выпиравшем из мостовой кирпиче, пролетел открытый туристический электромобиль с мужчиной в белом цилиндре и круглых очках за рулём. Он что-то весело кричал, стараясь развлечь прибегнувших к его услугам пассажиров. Те выглядели слегка взволнованными, но слезать было уже поздно. Электромобиль напоследок прогудел и скрылся за ближайшим поворотом, помигивая на прощание новогодними гирляндами, привязанными к крыше. Я встал и всё тем же вальяжным шагом направился в обратную сторону, одновременно разглядывая проходящих мимо женщин. Большинство из них, как и в покинутом мной ресторане, гуляли либо в сопровождении своих мужчин, либо в компании подруг. Как правило, одна из трёх-четырёх была на удивление некрасива, но вела себя развязнее остальных, громче кричала и вела себя так вызывающе, что становилось совершенно неудобно даже проходить мимо. К счастью, все эти процессии направлялись на пляж, а потому быстро исчезали из виду, стоило им добраться до ближайшего спуска к золотому песку. Я не торопился испытывать свои навыки плавания, предпочитая сделать это ближе к вечеру, когда основная часть отдыхающих прекратит штурмовать море. К тому же погода стояла прекрасная, а потому весь пляж был усыпан людьми так плотно, что даже если бы я и захотел искупаться, то мне просто было бы негде приткнуться. Я подумал о том, что если бы сейчас со мной была Катрин, то она непременно бы принялась жаловаться на то, что ей не досталось свободного места, что я не позаботился заблаговременно о том, чтобы обеспечить ей приятное времяпрепровождение, и что от всего этого шума и толкотни у неё вот-вот заболит голова. Я снова обрадовался тому, что бросил её в отеле, не сказав ни слова.

От жары мне сильно захотелось пить, я прошёл мимо небольших кабинок для переодевания, внизу которых виднелись то и дело переступающие оголённые ноги, и оказался у крохотного ларька, внутри которого сидел изнывающий от духоты молодой человек. Окинув взором обширное меню, я остановился на обычном лимонаде и уже через минуту продолжил прогулку. Ветер усилился, волны ещё с большим упорством принялись бросаться на бесстрашных купальщиков. Один из спасателей на ближайшей вышке заменил белый флаг на жёлтый и кому-то позвонил по телефону.

Мысль о Катрин и потребности в спутнице на какое-то время вновь выскользнула из моей головы, быть может, оттого, что я не носил шляпы, и этой мысли захотелось перевести дух в тени растущих по границе променада ив. Чудесный летний день впервые за долгое время умел принести удовольствие просто так, без какой-либо на то причины. Настроение улучшалось с каждым шагом, я начал улыбаться, хотя привык обычно изображать на своём лице какое-то застывшее выражение безразличия, подходящее больше какой-нибудь древнегреческой маске, чем живому человеку, по жилам которого течёт ещё бодрая, бурлящая кровь. В моём шаге пробудилась пружинистость, из уныло обходящего музей смотрителя я начал превращаться в мальчика, запускающего воздушного змея на заднем дворе загородного дома. Лазурное море не останавливалось ни на мгновение, вновь и вновь бросаясь на волнорезы, бегущие от берега на несколько десятков метров. Облака, похожие на стаю порхающих голубей, совсем слегка прикрывали яркое солнце, которое своими длинными лучами проникало даже в самые укромные уголки променада. Под длинным пирсом в воде мерцали белые пятна, то и дело сбивающиеся в кашу после наката очередной высокой волны. Из-за слепящего солнца я было даже принял дёргающиеся из стороны в сторону буи за головы купающихся людей.

В попавшемся мне на пути ларьке я купил мороженое, тут же принявшееся с огромной скоростью таять у меня в руках. Из динамиков доносилась лёгкая джазовая музыка, необычно соединяющаяся с оглушительным стрекотом кузнечиков. Неожиданно для самого себя я засмеялся. Кто знает, быть может, такой эффект на человека производит морской воздух и хорошая погода. Взглянув на наручные часы, я с удивлением заметил, что уже приближалось обеденное время. Мы позавтракали с Катрин в поезде собранными заранее сэндвичами, чего обычно хватало надолго, но после прогулки на свежем воздухе не на шутку разыгрался аппетит. К моему несчастью, плавание и спортивные игры проявили в купальщиках тот же эффект – я заметил, что веранды и внутренние помещения кафе и ресторанов в сумасшедшей спешке заполняются поднимающимися с пляжа людьми. Они настолько сильно торопились, что даже не позаботились о том, чтобы переодеться в приличествующую заведениям одежду, и теперь восседали на стульях, ещё не успев до конца обсохнуть после купания. Сражаться за право отобедать с этими людьми я не захотел, а потому направился в дальнюю часть променада, мимо небольших одноэтажных коттеджей, возведённых здесь ещё до того, как курорт начал пользоваться такой дикой популярностью. Теперь владельцы этих построек, вероятно, могли бы неплохо заработать, реши они продать свои домики, но разве есть какая-то сумма, за которую вменяемый человек может быть готов расстаться с жильём в таком удачном месте? Впрочем, постоянный шум и гам, особенно летом, может сильно действовать на нервы. То и дело встречались уютные беседки, внутри которых стояли невысокие каменные изваяния, из них во все стороны торчали крохотные стальные краники с прохладной водой. Мимо меня вновь проехал электромобиль, уже с другой группой туристов. Мужчина в шляпе сжимал прикрученный к рулю резиновый шарик, который от этого издавал резкий писк и привлекал внимание окружающих к этой увеселительной колеснице. На задней спинке электромобиля висел криво вырезанный кусок картона с расценками. Соблазнительного в этом предложении было мало, я продолжил медленно шагать по променаду, надеясь найти какое-нибудь небольшое кафе, которое оказалось бы размещено столь неудачно, что, даже выдвинувшись на обед так поздно, я бы всё равно сумел найти там свободное место. К сожалению, в подобных местах все правила бизнеса вроде размещения (location, location, location), эффективности наружной рекламы, физической привлекательности персонала, да и самого качества еды, не работали. Точнее, работали, но отдыхающих было столь много, что даже самый захудалый ресторанчик оказывался набит битком в любое время суток, а уж тем более в обед. Администраторы предлагали забронировать стол через час, два, на следующий день. Я рисковал остаться без обеда, а потому свернул с променада в глубь курортного города, надеясь обнаружить что-нибудь там, среди лабиринтоподобного переплетения маленьких улочек. Интересно, где обедают в обычное время местные жители? Должно быть, для них есть какие-то специальные заведения, без рекламы и с неприметными входными дверьми. Я подумал, что в крайнем случае смогу пообедать в отеле, но тут же вспомнил, что там меня поджидает Катрин, а потому с особым усердием принялся разглядывать окружающие дома в поиске какой-нибудь вывески. Спустя четверть часа я с опаской открыл дверь крохотного семейного кафе на пять столиков и заглянул внутрь. Я было подумал, что стоит подыскать что-нибудь другое, поскольку интерьер заведения вызвал во мне уж слишком противоречивые чувства, но висевший над входом колокольчик предательски прозвенел, и из двери в задней части кафе показалась официантка. На её лице я заметил выражение искреннего удивления, но оно быстро сменилось на доброжелательную улыбку, и девушка предложила мне выбрать любой из свободных столов. Я приветственно поклонился и выбрал себе место у дальней стены кафе. Я сел на стул, но не знал, куда деть руки, поскольку стол от каждого прикосновения приходил в движение и норовил скинуть любые положенные на него вещи. Девушка достала из-за стойки небольшое свежеотпечатанное меню, ещё пахнувшее типографской краской, и предложила мне изучить его. Хватило нескольких мгновений, чтобы понять, что ничего особенного меня здесь не ждало, но жаловаться не приходилось, коль скоро я сам упустил момент.

Решив лишний раз не рисковать, я обошёлся заказом сравнительно скромного обеда, составленного из тех блюд, которые, как мне показалось, невозможно испортить, даже при особом старании. Официантка записала красным карандашом мои пожелания в крохотный блокнотик и отправилась на кухню. Интерьер кафе ничем не выделялся, а потому мой скучающий взгляд повис в воздухе, не намереваясь двигаться куда-то конкретно. Девушка вернулась с кухни, ещё раз мне вежливо улыбнулась и, взяв в руки изрядно помятую книжку в мягкой обложке, уселась за стойку. Сказать по правде, никакого впечатления на меня эта девица не произвела, я без интереса разглядывал её, натыкаясь то на один, то на другой недостаток. Волосы были уложены небрежно: тут и там отдельные пряди нелепо спадали на лицо. Лоб ярко блестел от пота и скопившегося за день жира, под глазами виднелись тёмные круги, а нос казался уж слишком маленьким, почти детским, из-за чего всё остальное вокруг него представлялось бо?льшим, чем было на самом деле. На щеках были заметны полуприкрытые, должно быть в спешке, изъяны кожи, особенно усиливавшиеся ближе к подбородку. Губы чудились какими-то бледными, тонкими, из-за чего весь образ выглядел нелепым, нескладным. Да и рост девушку подводил. Хотя я и сам ничем не мог похвастаться в этом отношении, но если взять такую девицу под руку и выйти с ней на прогулку, то прохожие могут подумать, что вы ведёте младшую сестру в школу. Чем дольше я смотрел на девушку, тем сильнее разочаровывался. Теперь уж мне хотелось как можно скорее отобедать и выбежать отсюда, оставив на столе деньги, лишь бы лишний раз не смотреть на бедняжку. В первое мгновение, когда я только зашёл в кафе, молодая официантка была мне безразлична, быть может даже немного интересна. Теперь же я проникся какой-то появившейся на ровном месте, но искренней неприязнью к ней. Это фундаментальное изменение произошло за считаные минуты, я сам не заметил, как спокойное выражение лица сменилось на хмурую маску.

Послышалось дребезжание звонка, шторки в маленьком окошке в стене раздвинулись, и чья-то рука протянула в углубление белую тарелку с едой. Официантка тут же отложила в сторону книгу, слезла со стула и, аккуратно взяв в руки тарелку, подошла с ней к моему столику. Я почувствовал от девушки этот тяжёлый цветочный запах, к которому часто прибегают за отсутствием хорошего вкуса в парфюме. Стало тошно.

– Приятного аппетита, – произнесла девушка, ставя тарелку на стол.

Стол зашатался, тарелка слегка дёрнулась в сторону. Официантка остановила тарелку на полпути к краю и смущённо посмотрела на меня.

– Вам, наверное, лучше сесть за другой столик. Мы уже давно хотели этот починить, но всё никак руки не доходят. Если вам не сложно, не могли бы вы сесть, скажем, у окна?

Я тут же согласился, не желая ни мгновением дольше вести разговор, вскочил со стула и практически прыжком пересел на предложенное мне место. Официантка переставила тарелку, убедилась, что этот стол не планирует знакомить её содержимое с полом, ещё раз извинилась за причинённые неудобства и вернулась за стойку. Я глубоко вздохнул, но цветочный запах всё ещё витал в воздухе вокруг меня и старательно забивался в нос, желая остаться там ещё очень надолго. Наконец я перевёл взгляд на то, за чем я в это кафе пришёл. На тарелке лежал хорошо прожаренный картофель с большим сочным бифштексом, из которого на тарелку при каждом прикосновении вытекала полупрозрачная розовая жидкость. Убедившись в чистоте столовых приборов, я принялся за еду, повинуясь не на шутку разыгравшемуся аппетиту. Она, на удивление, оказалась вполне добротной.

Шторка вновь раздвинулась, и показалось несколько тарелочек поменьше. Вместо пустой тарелки передо мной появился какой-то салат, сооружённый по неизвестному рецепту, кружка горячего кофе и большой круассан, политый вишнёвым вареньем, к которому в придачу шёл шарик ванильного мороженого.

– Как вам горячее? – мило спросила девушка.

– Да, всё замечательно, благодарю, – скороговоркой протараторил я, надеясь как можно скорее закончить разговор, который и в обычной-то ситуации вызывал у меня панику.

– Если хотите знать, мясо мы заказываем на местных фермах, которые располагаются ближе к югу. Вы, видно, турист. Должно быть, проезжали мимо пастбищ по пути сюда.

– Да, славно. Но пастбищ не видел, не обратил внимания, – ответил я с натянутой улыбкой.

– Странно. Говорят, что иногда коровы даже забредают на железнодорожные пути. Или вы ехали сюда не поездом? – задумчиво спросила меня девушка.

– Поездом, поездом, – ответил я, демонстративно принимаясь за салат, исходя из соображения, что это должно так или иначе привести к окончанию беседы.

Однако девушка стояла передо мной как ни в чём не бывало, держа в руках грязную тарелку из-под горячего.

– Тогда странно, что вы их не заметили. Их здесь очень много разводят. Мясо получается просто замечательным. Вы и сами это заметили, правда же? – с энтузиазмом прозвучал вопрос.

Я молча посмотрел на официантку, не в состоянии поверить, что всё это продолжается. Ни на каких коров по дороге в город я не смотрел, да и не мог смотреть, поскольку шторы в купе были занавешены по просьбе Катрин.

– Если хотите, я вам потом покажу фотографию с пастбища. У меня есть одна очень смешная. Впрочем, вы пока кушайте. Если что-то понадобится – зовите.

Девушка отнесла грязную посуду на кухню и вернулась за стойку, где её ждала раскрытая книга. Тем временем салат был уже съеден. Оказавшись затянутым в глупый разговор, я даже не понял, каким же блюдо было на вкус. Стало очевидным, что необходимо как можно скорее убираться из заведения, прежде чем я окажусь вовлечён в изучение фотографий с коровами. Я сделал большой глоток кофе и принялся за круассан. Что-то в нём пробралось сквозь заградительные ряды из снобизма и пресыщенности, сумело достичь тронного зала и завладеть моим вниманием. Я не мог не заметить, насколько точно были подобраны пропорции, как гармонировали друг с другом будто бы несовместимые текстуры. Именно в этот момент я и попался, моё пристрастие к хорошей еде пересилило всё, что я годами культивировал в своём характере. Открылась брешь, и сквозь неё в мои мрачные палаты медленно начало проникать что-то ещё пока неоформленное, неопределённое, но совершенно точно чуждое.

Расплатившись, я вышел из кафе. Погода начала внезапно портиться – частое явление для приморских городков. Остаток дня, судя по всему, должен был пройти в сопровождении шелеста дождя. Как бы я ни хотел иного, мне пришлось вернуться в отель к Катрин. С тяжёлым сердцем поднимался я по лестнице, ожидая привычного допроса и претензий, на которые моя супруга не скупилась, становясь с каждым годом всё более жестокой ко мне в своей болезни. Когда я поравнялся с дверью нашего номера, она внезапно распахнулась, и наружу вышел с иголочки одетый доктор с кожаным саквояжем в руке. Я сразу понял, что именно ему и звонил этим утром. Он, по всей видимости, тоже это понял, а потому вежливо поприветствовал меня и сообщил, что состояние Катрин удовлетворительное, хоть и далеко от идеального. Доктор порекомендовал мне лишний раз не беспокоить жену, но заверил, что уже через несколько дней её состояние должно вернуться в норму, когда пройдёт период акклиматизации – суровая неизбежность, обусловленная проживанием в северной части Европы. Я поблагодарил его за уделённое время, убедился, что он получил за него от моей супруги плату, и попросил на всякий случай заглянуть завтра.

Катрин сидела за письменным столом у окна и аккуратно выводила ручкой текст на открытках, которые мы купили утром на станции. Родись она в Китае или в Японии, то из неё бы вышел отличный каллиграф. Латинский алфавит, к сожалению, не в состоянии предложить ту свободу для выражения себя через изящность линий, коей славятся многие другие, чуждые нам системы письма. Я подошёл к жене и с интересом заглянул ей через плечо: несколько открыток уже были заполнены и лежали в стороне, оставалось ещё не меньше пяти. Катрин сухо поздоровалась и продолжила выводить роскошную букву А, уделяя особенно много внимания нижней части. Заметив, что я попал под дождь, жена спиной отодвинула меня, боясь, как бы случайно упавшая капля не испортила результат её терпеливого труда. Я с пониманием отошёл и быстро переоделся в сухую и более подходящую для домашней обстановки одежду.

Многие наши вечера проходили именно так – в тишине. Каждый занимался своими делами и старался не мешать другому. Если бы не общий счёт в банке, можно было бы подумать, что мы просто снимаем комнаты в одной квартире и не имеем никаких отношений, помимо терпеливого соседства. Поначалу всё было иначе, но чем дальше прогрессировала болезнь Катрин, тем меньше в ней оставалось энергии и живости. Несмотря на то что моя жена часто выказывала мне претензии и жаловалась на малейшие неприятности, мы почти не ругались. В конце концов я научился чувствовать натяжение струн её души и действовать соответствующим образом, стараясь предупредить все возможные проблемы. Получалось неплохо, чем я практически гордился. Семейную жизнь я ни с кем не обсуждал, а потому со стороны всё выглядело нормально и естественно, – только родители Катрин были в курсе той тяжести, коей обзавелись наши отношения.

В отеле имелась небольшая библиотека, в которой я одолжил несколько развлекательных книг, они скрасили мне ожидание ужина. Дождь не переставал, а потому ничего другого делать не оставалось. В иной ситуации я бы, наверное, сильно расстроился из-за того, что у меня пропадает целый день отпуска, но я уже третий месяц как не работал, о чём Катрин не знала. После того как моя компания сумела выйти на IPO, я продал её иностранным инвесторам за кругленькую сумму и теперь был свободен от необходимости проводить в офисе сумасшедшее количество времени. Я сам до конца не понимал, зачем скрывал от жены этот факт, мне почему-то казалось, что она воспримет это как разрешение бездумно тратить любые деньги на любые прихоти. Такое уже один раз случалось, пускай и в меньшем масштабе. Это было в первый год её болезни, я воспринял это как отчаянную попытку Катрин вернуть себе интерес к жизни. Годы спустя остаётся констатировать, что она увенчалась провалом.

Когда пришло время ужинать, Катрин даже выказала какой-то интерес к этому. Она надела одно из вечерних платьев, которые теперь, если верить заверениям врача, имели право надеяться на то, что их всё же достанут из шкафа не только для того, чтобы засунуть обратно в чемодан, и под руку со мной спустилась в ресторан отеля. Гостей было много, но широкий зал избавлял от ощущения тесноты, заполненности. Никто не сидел спиной к спине, можно было спокойно разговаривать, не боясь того, что разговор кто-то невзначай подслушает и начнёт его с интересом обсуждать уже со своим собеседником. Здесь, в ресторане, я ощущал себя иначе, чем утром, когда сидел у летней веранды итальянского кафе. Мне не казалось, что я выбиваюсь из окружения, что я изгой. Несмотря на то что Катрин была ко мне холодна, практически как любая профессиональная офисная служащая к своим коллегам-мужчинам, по крайней мере внешне мы ничем не отличались от всех остальных пар в помещении. Это меня успокоило. В конце концов, ничто не мешало половине супружеских пар в ресторане находиться в точно таких же отношениях, если не хуже. Ведь Катрин была больна, а многие впадают в похожее расположение духа без каких-либо на то медицинских причин. Да, безусловно, мы часто хвалим тех, кому удаётся, несмотря на болезнь, вести себя достойно и не втягивать в свои страдания окружающих, но ведь всё то – лишь исключения, и только поэтому мы так высоко ценим их подвиг. Катрин заметила, что я рассматриваю других гостей, и, быть может не желая показаться со стороны скучной спутницей, попыталась завести пустой разговор:

– Что видел в городе?