Прогулки по променаду

– А что так? – удивлённо спросила Аня. – Что-то случилось? Или ты уезжаешь?

– Нет-нет, я просто… просто собирался кое-куда сходить. Ещё с первого дня. Никак попасть не мог.

– Куда?

– Да так, в одно место.

– Какое? – с интересом, но без нажима спросила девушка.

– Секрет, – ответил я, точь-в-точь воспроизведя манеру речи Ани.

– Ну ладно, – сдалась Аня. – А так если что – приходи. Буду ждать. Если хочешь, можем даже что-нибудь заранее приготовить, просто позвони. Не придётся ждать. У тебя есть наш номер? Или могу просто свой дать.

– Эксклюзивный сервис?

– У нас многие так ходят, так что я бы не начинала особенно радоваться. Кафе небольшое. Всё работает по немного другим правилам. Я даже думаю, что найти нас среди всех этих улочек – особая судьба. Дано не каждому. Выходит, своеобразное тайное общество.

– Не хватает только обряда посвящения.

– Боюсь, что у нас нет ни подвала, ни даже какого-нибудь мрачного сарайчика, в котором можно было бы что-то такое устроить. Иначе атмосфера не та. Не посвящение, а какая-то профанация.

Я улыбнулся в ответ и задумчиво принялся скрести пальцем по ржавой ограде. Мне словно казалось, что я случайно оказался в месте, для меня не предназначенном. Словно я по поддельному приглашению пробрался на чужую свадьбу. Я никак не мог расслабиться и просто стоять рядом с этой девушкой, смотреть на медленно уходящий в ночь город.

– Как думаешь, – спросил я, – это правда, что люди рано или поздно обязательно друг от друга устают?

– Но делают вид, что это не так?

– Вроде того.

– Нет, не думаю. Несчастным людям просто хочется видеть за чужим счастьем отражение своей жизни. Поэтому они и смотрят так странно – как будто насквозь. У тебя это тоже немного есть во взгляде.

– Простая растерянность. Я ещё тут не освоился. Да и вниз свалиться побаиваюсь.

– Как знаешь, – усмехнулась девушка.

– Ты никогда ни в ком не разочаровывалась? – спросил я, потирая то место на пальце, которое обычно скрывалось обручальным кольцом.

– Почему это ты об этом заговорил? Странная тема для вечерней прогулки.

– Не знаю, извини. Просто вопрос в голове слишком назойливо крутился, пришлось его выпустить на волю. Город маленький, здесь, наверное, если в парочке людей разочаровался, то больше и не осталось никого. Или не приходилось ещё?

– Ой, не хочу говорить о глупостях, не хочу, не хочу, – затараторила Аня и юркнула обратно в башню. Послышались металлические отзвуки ступенек.

Я бросился за девушкой, но она с сумасшедшей скоростью сбежала вниз, от этой погони у меня закружилась голова, и когда я наконец выбрался во двор башни, то еле стоял на ногах. Аня с лёгкостью перескочила через забор и исчезла за ближайшим поворотом. Я тяжело вздохнул, расстегнул манжеты рубашки и вторую верхнюю пуговицу и, всё с той же излишней осторожностью, пролез через дыру в заборе. Девушки нигде не было, я походил по району с пятнадцать минут, но она действительно убежала. Я взглянул на часы и тяжёлым шагом побрёл в сторону своего отеля.

Когда я вернулся в свой номер, Катрин уже крепко спала, раскинувшись на всей кровати так, что мне было негде и приткнуться. Я разложил кресло в углу и кое-как устроился на нём, прикрывшись пляжным полотенцем, угол которого вылезал из-за шкафной дверцы и сумел привлечь моё рассеянное внимание. Сон всё не шёл и не шёл, я в голове проматывал разговор с Аней, возвращался туда, на вершину водонапорной башни, снова видел её развевающиеся на ветру волосы, потёртые манжеты кашемирового свитера.

Рано утром я проснулся от сильной боли в плече и уснуть мне уже не удалось. Я собрал обратно кресло, принял душ и переоделся в свежую одежду. Катрин проснулась только через несколько часов, когда уже было поздно спускаться к завтраку, но она не решилась высказывать мне претензии по этому поводу. Мы с ней дружно проигнорировали вчерашние события, я предложил ей выйти на прогулку и вкратце описал всевозможные маршруты, которыми мы могли бы сегодня воспользоваться. Катрин слушала без особого энтузиазма, но нам удалось на чём-то сойтись, и вскоре мы с ней под руку вышли из отеля и спокойным шагом направились к морю. Словно удивившись тому, что моя супруга всё же выбралась на улицу, скверная утренняя погода быстро наладилась: порывистый ветер с дождём совершенно исчез, его следы замело выглянувшее из-за облаков солнце.

Разговор не клеился, поэтому, чтобы не идти молча, я начал пространно описывать окружающие нас дома и рестораны, рассказывать забавные истории, связанные с купанием. Моя жена терпеливо слушала меня, но никак не комментировала и не отвечала на вопросы, то и дело оставляемые мной как своего рода приглашения. Это выглядело как-то жалко, но я по крайней мере радовался тому, что нам не приходится снова ругаться. Я этого очень не люблю. Впрочем, знаю несколько людей, которых хлебом не корми, дай только поругаться, они от этого получают невероятный заряд энергии. Выискивают в любой вещи мельчайшие детали, к которым можно придраться, и намертво вцепляются в них зубами. Сказать честно, чтобы с такой виртуозностью воспламеняться по любому поводу, нужно какое-то особое разрушительное мастерство, чудовищный дар.

На пляж Катрин поначалу не рвалась, но когда мы добрались до самого края променада, то она всё же спустилась к тёплому песку, сняла туфли и, держа их в одной руке и лёгкий белый зонтик в другой, побрела к воде. Я заприметил свободную деревянную лежанку и прихватил её с собой. То и дело утопая по щиколотку в песке, я следовал за Катрин, ожидая, что она вот-вот остановится, но этого не происходило, из-за чего наша процессия принимала комедийный и отчасти криминальный характер, поскольку это было очень похоже на похищение лежанки служителем прекрасной дамы. Так мы прошагали ещё довольно далеко, выйдя за границы пляжа и продолжив прогулку вдоль берега, заваленного камнями и щебнем, который сюда, скорее всего, свалили строители стоящих неподалёку жилых комплексов. Катрин попросила меня сделать несколько её фотографий на фоне свободного от купальщиков моря, после чего наша процессия – прекрасная дама и я, Санчо Панса, – направилась в обратную сторону.

Мы сходили в музей курортной моды, один очень приличный ресторан и даже съездили посмотреть на лосей в парке неподалёку от города. Всё это, конечно, ни в какое сравнение не шло с нашими прошлыми поездками в Швейцарию и Испанию, но мне показалось, что то умиротворяющее действие, которое оказало на меня здешнее море, распространилось и на Катрин. Ко второй половине дня к ней даже вернулась присущая ей некогда живость, но, увы, без дурашливого чувства юмора, которое меня когда-то подкупило. В самом городе мы нашли немало магазинов с безделушками, которых Катрин купила целый пакет и принялась прямо там, у одного из магазинов, планировать их отправку друзьям и родственникам. Она приобрела упаковочную бумагу, забив ей ещё один такой же пакет, а потом внезапно вспомнила, что ей ещё очень хотелось взять с собой домой какого-то резного котёнка, и мы вновь прошлись по всё тем же магазинам, потратив ещё больше, чем за первый заход. За этим, разумеется, вновь последовала покупка нескольких рулонов бумаги. Мне казалось, что я выгуливаю расшалившегося ребёнка, но в этом был какой-то шарм, грустное, но всё же удовольствие. Так, перелистывая старый гербарий, подготовленный в давние годы для школы, с улыбкой вспоминаешь и весёлую осень, и детские шалости, за которые пришлось побегать от матери по квартире.

Под самый вечер у Катрин страшно разыгрался аппетит, она зашла сразу в несколько лавок с мороженым подряд, выпила на ночь две кружки кофе, которого обычно не пила даже по утрам, и заела всё это огромными свежеиспечёнными кренделями с сыром, в очереди за которыми у небольшой будки собралась огромная толпа. Проходя мимо одного из заведений, я заметил сидящую внутри пару, разговор с которой днём ранее привёл к скандалу. Сказать честно, когда я присмотрелся повнимательнее, то заметил между ними тот же холодок, который был свойственен нашей семье. Вполне возможно, что и они тоже разыгрывали какое-то представление для окружающих, пока то настоящее, что было надёжно скрыто за стенами из роскошной одежды и отточенных до автоматизма манер, разлагалось и изо всех сил источало трупный запах. С другой стороны, вполне возможно, что подобная фальсификация действительности способна повлиять на неё; быть может, у этих людей ещё не всё потеряно. Катрин же не так много сил и внимания уделяла игре в счастливую семью, а я, при всех моих способностях, не мог выполнять эту работу за двоих, из-за чего время от времени мы оказывались в не самых приятных ситуациях.

Поскольку разговоры наши носили исключительно координационный характер («Здесь налево», «Давай сюда зайдём», «Нет, выглядит паршиво, поищем что-нибудь ещё»), то я мог спокойно витать в облаках и смотреть по сторонам, надеясь отыскать ещё какое-нибудь развлечение среди потихоньку закрывающихся на ночь заведений. Мой взгляд скользнул по фасаду здания и провалился в узкий переулок, на противоположной стороне которого виднелась водонапорная башня. Только тогда я вспомнил про Аню и понял, что сегодня к ней не заходил. У меня не было возможности зайти, но ведь она могла меня неправильно понять, подумать, что я был на что-то в обиде. Я совсем разволновался и уже до самой ночи не мог ни о чём другом думать. В конце концов, женщины бывают очень мнительными. Аня такой не выглядела, но я ещё не знал её настолько хорошо, чтобы быть уверенным, что моё сегодняшнее отсутствие не скажется на её отношении ко мне.

Когда мы вернулись в отель, Катрин разложила подарки на столе и до поздней ночи выводила перьевой ручкой адреса на конвертах и бланках, которые она позаимствовала у администрации отеля. Я же уселся на балконе и смотрел на темнеющее с каждой минутой небо, думая о том, как мне завтра повидаться с Аней, зайти к ней в кафе хотя бы на обед. О том, чтобы взять туда Катрин, не могло идти и речи, но я должен, просто обязан был заглянуть к девушке и поговорить с ней. Я мучился этим вопросом очень долго, и лишь нагрянувший без предупреждения сон освободил меня от этой пытки.

Наутро случился новый скандал. Катрин вновь проснулась позже, чем следовало, а когда я предложил ей куда-нибудь сходить, она с видом смертельно больной отчитала меня за то, что я куда-то беспрестанно её гоняю. Я окончательно перестал понимать, что происходит с моей женой. Эти сумасшедшие перепады настроения вообще ничем нельзя было объяснить. Катрин кое-как дошла до ванной комнаты, но после душа настроение моей супруги испортилось ещё сильнее. Она вновь сослалась на плохое самочувствие и заявила, что желает остаться в отеле хотя бы до обеда, пока жаркое солнце, заглядывавшее к нам в номер с самого утра, не поумерит свою пылкость. Я хотел было заняться вопросом её здоровья, но подумал, что у всего есть свои пределы и если Катрин так хочется разыгрывать Мольера, то она имеет на это полное право, но только с совершенно пустым зрительным залом. Я заверил её, что загляну позже, а пока желаю оставить её в покое, и как можно скорее покинул отель, стараясь не попадаться никому на глаза. У этой перемены настроения была и светлая сторона – ведь теперь я мог зайти к Ане и поговорить с ней, как и хотел прошлым вечером. Я не стал дожидаться обеда и смело направился напрямик в кафе, даже не спустившись к морю освежиться после долгого сна.

В кафе Ани не оказалось, вместо неё за стойкой сидел пожилой мужчина, тоже с книгой в руках, но куда менее приветливый на вид. Он явно не знал, кто я такой, а потому без особого интереса воспринял мой визит. Расспрашивать его про Аню я побоялся и просто сел завтракать, надеясь, что девушка придёт и застанет меня здесь. Но этого не произошло, хоть я и растянул завтрак на неприлично долгое время. Сказать честно, еда не произвела на меня впечатления. То ли оттого, что я только и думал, что об Ане, то ли оттого, что сидеть в кафе одному, лишь с хмурым мужчиной за стойкой напротив, было как-то неуютно.

Когда я вышел на улицу, в голове моей кружилось несколько мыслей, пытавшихся побороть друг друга. Одна утверждала, что у девушки мог сегодня быть выходной, что не может же она работать каждый день и что теперь я точно найду её где-нибудь на променаде, прогуливающейся с подругами или в одиночку. Другая убеждала меня в том, что мои слова тогда, на площадке водонапорной башни, как-то задели Аню, а вчерашнее моё отсутствие в кафе убедило её в том, что я не жалею о сказанном. Были и другие – жалкие, бессвязные – мыслишки, которые тоже требовали от меня внимания, но я не желал думать о том, что с девушкой могло что-то случиться или что она куда-то уехала. В конце концов, что мне оставалось? Я решил, что моей единственной надеждой была самая первая, самая простая мысль, и побежал в сторону моря, несколько раз по пути влетев в случайных прохожих. Уже на променаде я был вынужден прекратить свои метания и принять спокойный, прогулочный вид, не мог же я позволить себе выглядеть как перепуганный школьник, только-только испытавший столь болезненное, но вместе с тем томительное прикосновение первой любви. Я делал шаг за шагом, с пятки на носок. На передке обуви появлялась и исчезала небольшая складка. Мне приходилось силой держать руки за спиной, чтобы их неспособность расслабиться не выдала моего волнения. Чёрт побери, клянусь, я думал, что сам себе выломаю руки. Вот вышла бы сцена!

Я смотрел по сторонам, переводя взгляд с одного прохожего на другого, с одной лавки на соседнюю, всё скользя и скользя по таким разным, но одинаково неважным для меня лицам. Я заглядывал в узкие окна ларьков, пытался угадать желанные черты под опущенными на лицо шляпками. Я смотрел то на веранды ресторанов, то на скрипучие качели, то на плещущихся в воде людей; щуря глаза, вглядывался в кабинки колеса обозрения, медленно ползущие наверх. Сколько бы я ни ходил взад-вперёд мимо спокойного тёплого моря, нигде я не мог увидеть знакомое лицо Ани. Я не мог ни о чём другом думать, я перебирал в голове все места, где в такое время могла быть девушка, и каждый раз безумно злился, когда её там не оказывалось. Я зашёл почти в каждый ресторан, в каждое кафе и бутик, коих в городе было несчётное множество. Всё без толку. В погоне за призраком Ани я совершенно забыл о том, что обещал зайти к Катрин во второй половине дня. Мне было совсем не до неё, но к тому времени я исчерпал все идеи о местонахождении девушки и, кроме как признать поражение, мне ничего не оставалось.

Катрин стало хуже, она лежала на кровати с компрессом на голове, который ей сделал вызванный врач. Я не застал его, а расспрашивать мою супругу о состоянии её здоровья было бесполезно, поскольку её показания менялись прямо на лету, а если кто-то осмеливался усомниться или решался обсудить какие-либо из симптомов, начиналась такая страшная ругань, что приходилось десять раз жалеть о том, что не удалось удержать мысли при себе. О том, чтобы вытащить Катрин на улицу, мечтать не приходилось. Она впала в какое-то пограничное с трансом состояние и неразборчиво говорила сама с собой, никак не реагируя на мои попытки с ней поговорить. Но я был в таком подавленном состоянии, что ухудшение состояния моей супруги вообще никоим образом меня не задело. Я принял это как данность, не стал ни с чем спорить и только оставил денег на тот случай, если она решит снова вызвать врача. Катрин тоже было плевать на то, что я думаю. Как прекрасно супружеское согласие!

Я вышел на улицу, не в силах находиться в одном помещении со своей женой, и понял, что вновь оказался совершенно один в этом волшебном месте. Удар морской волны разрушил тот маленький песочный замок, который мне удалось, неожиданно для себя самого, построить. Чудесный эффект, что производили на меня летний ветер и крики чаек, незаметно растворился, оставив меня ни с чем, разве что только с воспоминанием о счастье. Я вновь дошёл до кафе, но сквозь узкое оконце разглядел за стойкой мужчину, который обслуживал меня утром, и спешно удалился, боясь даже на мгновение задержаться перед заведением. Вечерело. Я повторил свой утренний маршрут, осмотрев каждый угол променада, но Ани, моей Ани, нигде не было. Так я и бродил до самой ночи, не зная, куда себя пристроить. Становилось холоднее, но я всё так же бесцельно бродил из стороны в сторону. Мне было тошно от одной мысли вернуться в номер к Катрин, но находиться на променаде было так тоскливо, что сердце моё разрывалось на части. Оставалось одно – добраться до водонапорной башни, подняться наверх и остаться там на всю ночь, ожидая восхода. Я медленно побрёл по мрачным узким улочкам, то и дело пригибаясь, чтобы не задеть головой ветки низко склонившихся деревьев, вывалившихся всей своей зеленью на тротуар.

Вот показался тот забор, через который позавчера с такой лёгкостью перелетела Аня. Я подошёл ближе, взглянул на дыру меж дощечками с правого края, но вместо того чтобы пролезть через неё, как я это сделал в тот вечер, закинул ногу на небольшой выступ и, приложив все оставшиеся силы, перелетел через забор. Он покачнулся подо мной, и в какой-то момент мне даже показалось, что он вот-вот рухнет у меня за спиной, но в последнюю секунду что-то удержало его от падения, и я спокойно приземлился, оставив преграду невредимой. Я огляделся вокруг. Всё показалось каким-то новым, могу поспорить, из-за того, что в прошлый раз моё внимание было сосредоточено совсем на другом. Теперь же у меня была возможность уделить время каждой прогнившей доске, кирпичной крошке под ногами, проржавевшей бочке, вокруг которой образовалось небольшое болото. Не могу сказать, что эти вещи стоили внимания. Я угадал с приоритетами с первого раза. Однако теперь угадывать не приходилось, у меня не было возможности из чего-то выбрать. Я обошёл башню, распахнул дверь и начал подниматься наверх под аккомпанемент одиноких отзвуков ступеней. Путь наверх показался в этот раз мучительным, почти бесконечным. Быть может, потому, что там, на смотровой площадке, меня никто не ждал, за этим испытанием не следовало ни чудесной сокровищницы, ни утешительного приза, если не считать таковым вид на погружающийся во тьму город. На площадке не было ни записки, ни забытой вещицы – ничего, что могло бы заверить меня в том, что ещё не всё потеряно, что я ещё встречу Аню и нужно лишь немного подождать, пока этот момент наступит. Но – увы, огоньку надежды не было суждено забрезжить в этом сумраке. Да и что толку от надежды, что толку от обещания, если придётся ждать, а этого я уже никак не мог вынести. Мне казалось, что с каждым шагом я становлюсь слабее, тоньше, словно клубок ниток, сброшенный с длинной лестницы. Внешне я был собран, хорошо одет и полон энергии. Но изнутри я таял, у меня кружилась голова. Было в этом и что-то приятное. Есть в поражении, если его наносит тебе любимый человек, какая-то теплота.

Я облокотился на перила и посмотрел вниз. В тот момент я не думал о том, что хочу туда прыгнуть, для меня подобные вещи вообще существуют только в пространстве абсурда, но я думал о прыжке вообще, о каком-то отвлечённом, совершаемом не мной действии. Я пытался представить, сколько это займёт времени, что сделается с человеком при соприкосновении с землёй, с тем, что скрыто в невысокой траве. Зная строительные площадки, там могло находиться что угодно. Параллельно этим мыслям где-то на задворках сознания плясала глупая, навеянная фильмами и книгами мечта. Мечта повернуться – и увидеть в дверном проёме площадки невысокую девушку с каштановыми волосами. Я несколько раз исподтишка поглядывал на дверь, но мысли мои не материализовывались, воплощения волшебного образа не происходило. Так я и простоял на площадке до поздней ночи. Я поначалу хотел дождаться восхода, но мне стало очень холодно и плохо, я уже вообще ничего не хотел, и уж тем более мне было не до этой романтической сценки. В конце концов я покинул «воронье гнездо» и, шатаясь от усталости, побрёл в отель, надеясь на этот раз поспать в кровати, а не на раскладном кресле. Но и этому не было суждено случиться.

На следующее утро я не стал дожидаться истерик Катрин и ушёл, как только проснулся. У меня в голове была только одна мысль и всего одна-единственная задача – найти Аню. Я решил пропустить завтрак и сразу направиться в кафе. Но меня будто всё на свете пыталось от этого остановить. Ко мне зачем-то пристал администратор отеля и начал рассказывать что-то про полотенца, как их можно вешать или даже бросать на пол. Затем ко мне, уже в холле отеля, пристала немолодая женщина с идиотскими расспросами о ближайших достопримечательностях, на которые мне в тот момент было настолько наплевать, что, узнай кто-нибудь из местных о моей степени безразличия к красотам города, меня выгнали бы взашей. Стоило мне от неё отвязаться, как подошёл охранник и сообщил о том, что в районе участились карманные кражи и что стоит хорошенько следить за тем, чтобы никто не стащил у меня бумажник. Когда я наконец вырвался на улицу, то обнаружил, что вместо хорошей солнечной погоды меня встречает совершенно омерзительный моросящий дождь и холодный ветер. На башнях спасателей развевались чёрные флаги, редких храбрецов выгоняли из воды раздражёнными криками в мегафон. Я понял, что оделся совершенно не по погоде, но вернуться в отель и подняться к себе в номер я бы ни за что сейчас не сумел, а потому застегнул нижнюю пуговицу льняного пиджака и побежал в нужном направлении.

Что мной двигало в те дни? Природа моей симпатии к Ане была необъяснима, – да и бывает ли это когда-нибудь иначе, – но дело было не только в симпатии: мне нравилась вся эта безумная погоня, только от неё одной уже чувство ностальгии по первым месяцам нашего с Катрин брака неистово заполоняло моё сердце. Все эти выпады и отступления, таинственность слов и жестов, желание узнать про человека больше, узнать про него всё, желание не только преследовать кого-то, но и быть преследуемым – всё это вместе вскружило мне голову в одночасье. Я не был мальчиком, склонным к такой бурной реакции на свои чувства, но, может быть, холодность Катрин со временем ослабила мою устойчивость к простой доброжелательной улыбке, учтивости и неподдельному интересу со стороны красивой женщины.

Людей на улицах было мало. Вероятно, все отсиживались в тёплых номерах отелей, залах ресторанов. Лишь немногие, кого не смущала дурная погода, прогуливались с зонтиками в руках, да и то старались не подходить сильно близко к морю, которое сегодня было в плохом настроении. Я до сих пор не представляю, как можно планировать свой отпуск, когда в подобных местах погода меняется в одночасье и может надолго оставаться прескверной. Что толку от сидения в отеле за сумасшедшие деньги?

Я подошёл к кафе через пятнадцать минут. Отвернувшись от окон, надеясь не спугнуть так свою мечту, я открыл дверь, вытер ноги о половой коврик и вошёл внутрь. В заведении никого не было. На всякий случай я щёлкнул пальцем по колокольчику над дверью. Следующие несколько мгновений тянулись мучительно медленно. Я переступал с ноги на ногу, покашливал и теребил в руках шляпу, но никто не выходил меня встречать. Я прошёл до крайнего столика в углу кафе, громко вытащил стул и уселся на него лицом к кухне. Никто не выходил. Меня трясло, как школьника перед экзаменом.

Прозвенел колокольчик. В двери показалась невысокая фигура в прозрачном дождевике и с завёрнутой в полиэтиленовый пакет сумкой для покупок в руке. По капюшону стекали маленькие ручейки дождевой воды, но даже так, под прозрачной материей, я узнал каштановый цвет. Девушка закинула сумку на стойку и сбросила с себя дождевик. Я хотел что-нибудь сказать, но слова не шли в голову. Наконец Аня повернулась в мою сторону и, увидев меня, изогнула брови в удивлении. Но не прошло и мгновения, как это выражение сменилось на тёплую улыбку, которой мне уже несколько дней так сильно не хватало.

– А я думала, что ты уехал, – неуверенно начала девушка и принялась развязывать сумку с продуктами, вода с которой уже вовсю текла по стойке. – Ну и погода, да?

– Не прогулочная – это точно, – ответил я. – Кафе сегодня не работает?

– Да нет, почему. Обычно приходят позже. Вот я и выбежала за продуктами. Кое-чего у нас не хватает, а вчера купить забыла. Подождёшь минутку, мне надо всё по холодильнику раскидать? Слушай, ты какой-то совсем бледный. Давай я тебе кофе сделаю.

– Не помешало бы.

– Отец тоже куда-то вышел. Ну у нас и местечко, конечно, – засмеялась Аня, заглянув на кухню.

Еле слышно хлопнула дверца холодильника, послышалось шипение кофемашины. За окном яростно хлестал дождь, то и дело набрасываясь на него с очередным порывом ветра. Я отложил промокшую шляпу на соседний столик, посмотрел на наручные часы и почему-то заплакал. Нет, не так серьёзно, как это делало небо в тот день, но как-то искренне, словно что-то, что я очень долго держал взаперти, наконец вырвалось наружу, но не в бешенстве, а с неподдельным счастьем, полной грудью радости.