Безымянный подросток с окраины города

Перед ним пронеслась страница блокнота, на которой он как мог изобразил красоту Клеопатры, пронеслась душевая кабинка, где он потерял контроль (отпечаток ладони на запотевшем зеркале) и чуть не сломал руку той, что поощряла его страсть к насилию. «Ты теряешь себя в ней», – так сказал Коля, а потом он врезал ему и начал душить, ничем не отличаясь от отца: те же кроваво-красные глаза, то же безумие, сквозящее в них, разве что морщин на лице намного меньше. Тогда он полностью утонул в гневе, захлёбывался им, не видя, что душит лучшего друга – друга, который все шесть лет был рядом, – и лишь чудом не убил его.

Андрей сидел на краю крыши, медленно убивая себя никотином, втягивая в лёгкие дым, надеясь так перебить вкус крови во рту, смотрел на распростёртый под весенним солнцем город и с каким-то непонятным равнодушием (смирением) оглядывался назад, на пройденный им путь, вспоминал знакомство с Лизой, её тяжёлое дыхание, обжигающее его лицо, когда он успел поймать ей перед прыжком и упал на неё совсем рядом с краем крыши. Вспомнил ей объятие, слова, сорвавшиеся с нежных розовых губ (Мы встретились меньше часа назад, а я уже люблю тебя так, как е любила никого), танец под песню Zivert «ЯТЛ» и просьбу Лизы встретиться с его дьяволом… Секс, в котором он не был похож на себя – столь нежный, чувственный, ласковый, он уберегал её от боли, что могла вытечь из его пальцев.

Лиза была для него смыслом жизни.

Фильтром сердца, без которого он жить, конечно, сможет, но тогда жизнь его быстро превратится в одну сплошную грязь, которой он и захлебнётся.

Две сигареты ушил на подсолнухи. Думая о них, о спутниках его детства, о криках матери, любимом отце и крови, Андрей замечал, что руки его подрагивают, но здесь он был один, а потому даже не пытался контролировать дрожь. Глаза вновь обратились к солнцу, и в ярком свете перед ними пронеслись дни, недели, месяцы, года, до краёв наполненные ужасом и страхом. Всё же отцовская терапия с сигаретой не смогла отбить желание курить и, вспоминая, как, захлёбываясь слезами и кровью, хлещущей из разбитого нома, он валялся на полу кухни, Андрей скурил ещё одну сигарету.

Ворон – вот кто не курил; не пил, не ел и не знал сострадания к людям. Ворон нравился Андрею именно из-за своей толстой кожи, непробиваемой, из-за своего равнодушия ко всему происходящему. Конечно, ведь эмоции и чувства присущи людям, он же – Ворон, тень человека, вобравшая в себя все его грехи, страхи и неспособная на тёплые чувства. А потому лучше, чем человек. Ведь насколько же проще было бы жить, если б люди понимали свои чувства или не имели их вовсе?

Солнце склонялось к западу, у людей на работе наступал обеденный перерыв, город, в котором сейчас кого-то насиловали, стремился к вечеру, и Андрей, смотря на его часть с крыши одной из хрущёвок, чувствуя, как сильно привязан к этому городу, добивал лёгкие никотином, затем потушил сигарету, выкинул, последний раз взглянул на огромный жёлтый диск, и ослепительный свет выхватил в его голове два слова:

Закажи курьера.

***

И вот, когда Андрей начал обличаться во тьму, его вновь ударила дрожь – такая сильная, что ему пришлось сжать руку в кулак и максимально напрячь, чтобы попасть в рукав куртки. Голову опять начали отравлять мысли. Грязь. Гнев. Безумие. Чужие глаза, вереница глаз. Столы, крики, слёзы, кровь, ярость, секс, удар, любовь. Какой-то цепкий паразит впился Андрею в мозг и всячески мешал одеваться, словно крича: «НЕ НАДО! НЕ НАДО!»

Пришлось бороться.

Когда Андрей наконец спрятал глаза за стеклом мотоциклетного шлема, от него не осталось и следа. Задышал Ворон. Зверя спустили с поводка, и теперь он наслаждался свободой.

– Это последнее ограбление. Мне без тебя не справиться.

– Я не подведу.

***

19:32, север Василевского острова, 2 марта.

На Санкт-Петербург падала ночь, город вовсю покрылся бы тьмой, если б не невидимые зайцы, зажигающие огни над дорогами и головами прохожих – каждую ночь Питер блестел так, будто постоянно что-то праздновал. В душах жителей играла разная музыка: у кого-о от хлещущей фонтаном страсти играл саксофон, кто-то тону в мелодичном пении скрипки, не в силах оторваться от глаз любимого человека; у других душа скрипела петлями прогнившей двери, пока сами они пытались сдержать слёзы, а у кого-то и вовсе звенела оглушающая, парализующая тело тишина, – но только у одного человека (тени без лица, без эмоций и чувств) в груди непрестанно стучали барабаны, имитирующие удары сердца, барабаны, от игры на которых трещали кости, а кровь разгонялась ещё больше. И под ними скрывались еле слышимые вибрации толстых струн бас-гитары. Ворон слышал, как берцы опускаются на чуть мокрый асфальт, и так же отчётливо слышал симфонию, написанную неизвестным автором для его последнего ограбления. Глухие удары барабанов, вибрация струн бас-гитары, натянутых так же сильно, как мышцы, и шарканье ботинок по асфальту – вот пейзаж тех звуков, что сейчас его окружали.

Последний бой. Возьми себя в руки.

Ночь пожирала город, шпана, прятавшаяся днём в школах, начала вылезать наружу, заставляя бояться влюблённых, беззащитных, слабых, и в это время навстречу одному из банков, ещё находясь в тени двора, шагал грабитель, прославившийся на весь Петербург, – Ворон. Он мог бы слышать мысли Андрея, но почти все заглушали удары барабанов, удары сердца стучавшего в горле, груди, казалось, даже в кончиках пальцев. Андрея старался не высовываться. В таких делах лучше звоните Ворону.

До банка оставалось сто метров.

У входа два охранника – крепкие мужики, сразу видно, что о безопасности банков стали заботиться лучше.

Два охранника, расстояние не близкое.

Действовать надо быстро и решительно.

Ворон вынырнул из проулка и мигом огляделся. Сразу зацепился взглядом за красное – это пальто, а в пальто – худенькая блондинка, куда-то спешащая на своих каблуках. Она только успела заметить возникшую перед собой тёмную фигуру, как Ворон схватил её за руку, притянул к себе, вытащил пистолет, приставил к тоненькой шее, а другой рукой обхватил живот девушки, поставив её чуть впереди себя – не как живой щит, а как яркую иллюстрацию жертвы.

– Дёрнешься – выстрелю, – сказал он ничего не соображающей девушке. – Веди себя тихо, не кричи – останешься жива.

Процесс её осознания своего положения Ворона не волновал; он прекрасно понимал, что стоит у всех на виду, а потому сразу повысил голос и заговорил с охранниками, стоящими на крыльце банка:

– Господа охранники, я обращаюсь к вам! Если вы полезете за оружием или попытаетесь вызвать полицию, я прострелю этой девушке шею! Её смерть будет на вашей совести, это ВЫ её убьёте, а вся улица станет свидетелем вашего убийства! Попрошу вас поднять руки вверх!

Вся петербургская улица, усеянная огнями, вдруг замерла, лишь автомобили, недовольно гудя, продолжали движение, но и то некоторые начали останавливаться, а их водители – высовывать головы и смотреть на мотоциклиста, взявшего в заложники девушку в красном пальто.

Та уже зарыдала.

Но тихо, чтоб не спровоцировать выстрел.

Двое охранников испугались – даже на таком расстоянии Ворон заметил страх, проступивший на лице каждого. Их руки сначала было потянулись к пистолетам, находящимся в кобуре, но после озвученных слов зависли в воздухе. Охранники – не полицейские, с ними работать проще. Ворон не встретил ещё ни одного, кто оказал бы ему серьёзное сопротивление.

Прохожие смотрели во все глаза.

В воздухе начал концентрироваться страх.

– Сейчас я пройду с этой девушкой до вас через дорогу, – вновь заговорил Ворон. Его мощный и звонкий голос долетал до ушей каждого. – Вы не меняете своего положения, держите руки поднятыми вверх. Повторяю! Если кто-то из вас хоть дёрнется, я прострелю ей шею! Ты хочешь, чтоб тебе прострелили шею?

Блондинка лихорадочно замотала головой, пытаясь сказать «НЕТ», но слов застревали в горле, терялось во всхлипах. На мгновение, где-то глубоко внутри у Андрея вдруг вспыхнула жалость, но Ворон быстро пресёк это, подавив чувство – только тьма и поставленная задача. Больше ничего.

Охранники были готовы – Ворон видел, что с ними уже можно работать, послушные как дрессированные пудели. Глаза не отрываются от искривлённого в плаче лица блондинки; не только их глаза, а взгляды десятков прохожих, бросивших все свои дела… Они вживую лицезрели легенду города. Ворона. Чёрного всадника, не пойманного полицией. И безжалостного, кровожадного монстра.

В полной тишине, разбавляемой лишь гудением автомобильных двигателей, Ворон пересёк улицу. Машины остановились, пропуская его, движение встало, но никто уже никуда не спешил, все зачарованно наблюдали. Охранники и не думали опускать руки. Ворон приблизился к ним, не переставая прижимать к себе блондинку в красном пальто, чувствуя мышцы её тоненькой шейки стволом «глока», и чётко сказал:

– Теперь идите передо мной, руки не опускайте. Заходим в банк, и только попробуйте закричать, побежать или сделать что-то подобное. Я церемониться с вами не буду. Спросите это у того охранника, который пытался там что-то сделать.

Конечно, они видели запись. Глаза округлились от страха. «Мы боимся тебя», – говорили зрачки. И Ворон, и Андрей хорошо изучили язык страха. И довольно доступным методом объясняли людям свои условия.

– Вперёд. Друг за дружкой, руки не опускаем.

Колонной из четырёх человек, где двое последних шли, как могло показаться, в обнимку, они двинулись к главному входу в банк и вскоре зашли внутрь.

Барабаны застучали громче.

Вкус крови во рту стал ярче.

Прямо как тогда, со сломанным носом, светлым маминым платком, превратившимся в бандану, и бурлящей внутри злостью, гневом, искренней яростью, заливавшей всё вокруг красным.

Началось.

Вестибюль банка. Ворон кинул блондинку на пол и мигом обозначил всем, что это ограбление. В следующую же секунду наставил «глок» на одного из охранников и с рёвом прокричал:

– ОРУЖИЕ НА ЗЕМЛЮ, СУКА, БЫСТРО! ОБА! ДОСТАЛИ ПИСТОЛЕТЫ И КИНУЛИ НА ПОЛ!

Те подчинились беспрекословно; руки их дрожали, кобуру удалось расстегнуть не сразу, но всё же вскоре пистолеты упали на пол возле ног охранников.

– Пните ко мне!

Приказ выполнили.