Безымянный подросток с окраины города

– НЕТ! – Андрей вскочил с кровати и с ужасом оглянулся вокруг.

Сначала он ничего не видел, потом заметил рядом стоящую маму. В одной ночнушке. С перепуганными глазами. Наверное, именно они заставили Андрея прийти в себя.

– Прости, кошмар, – еле выдавил он и продолжил стоять, не понимая, в каком мире находится. Никогда он не казался так потерянным.

– Ложись обратно, Андрюш, – тихонько сказала мама, и он сразу послушался, лёг обратно, почувствовав, какой холодной и мокрой стала постель.

Мама села на краешек кровати – совсем как в детстве, когда Андрей был маленьким и кошмары постоянно донимали его.

– Мне страшно, – вымолвил он, забыв, что ему восемнадцать, что он уже взрослый, его колотила дрожь, и всё, всё в этом мире ему показалось враждебным, кроме мамы, любимой мамы, которая сидела сейчас на краешке кровати.

– Всё хорошо, – она накрыла его ладонь своей – морщинистой, испещрённой венами, ладонью старухи. – Это был просто сон, всё в порядке, ты дома.

Что-то она увидела в его глазах. Может, слёзы, может, мольбу о помощи, какая бывает у перепуганных детишек. Без лишних слов мама взяла и притянула Андрея к себе – совсем как ребёнка, но, по сути, он и был её ребёнком. Во тьме комнаты раздался еле слышный всхлип, и Андрей тут же спрятал лицо между маминой шеей и плечом, обнял её, обнял так, как не обнимал очень давно – с невероятной нежностью и требованием не отпускать. Совершеннолетний, превышающий её по силе в несколько раз, он снова превратился в маленького Андрея с его единственным другом, плюшевым мышкой Фредди Тодом, забыл, что мама давно из юной красавицы стала морщинистой старухой, всё для него не имело значения, он просто хотел – жаждал больше жизни! – как можно дольше во так сидеть и плакать маме в плечо, пока она своими руками поглаживает спину и говорит: Всё будет хорошо».

2 марта началось для Андрея напоминанием о том, что он никак не отделим от того маленького Андрея, и сейчас, не справляясь с дрожью, обливаясь холодным потом в объятиях самого дорогого ему человека, он не был тем Андреем, который познал страсть к насилию, который дарил людям боль и наслаждался этим, нет – он был тем Андреем, чьей головой лупили по стиральной машинке, которого так пыталась спасти мама от монстра с кровавыми глазами.

– Мама… – тихо прошептал он, обнимая её хрупкое, покрытое синяками тело в своих сильных руках.

А слёзы сына скатывались по её коже, и от содроганий, всхлипов Андрея в бледно-голубых, когда-то цветущих глазах вдруг тоже заблестели слёзы.

– Всё хорошо, Андрей, всё хорошо. Видишь, я рядом? Ты дома, здесь тебя никто не тронет.

Оба они знали, что это неправда, но озвучивать никто не стал. Вместо этого Андрей, борясь со всхлипами, набрал в грудь побольше воздуха и сказал:

– Скоро всё закончится. Совсем скоро. И мы заживём хорошо, обещаю.

На одной из окраин города, в стенах унылой хрущёвки, не отличимой от десятков других, в одной маленькой квартире, в которой чуть похрапывал начальник управления МВД России по Василеостровскому району, в другой комнате на краешке кровати друг друга обнимали мама и сын, и именно мамино сердце впитывало каждый всхлип, вырывавшийся из груди её ребёнка. И пусть он плачет вечность, она готова отдать ему всю себя, лишь бы освободить его от кошмара и успокоить.

Мама… Любимая мама… Скоро всё закончится.

И мы обретём счастье.

***

Сны окрасили весь следующий день в чёрный цвет, они не забылись, как это обычно бывает, даже после холодного душа, который Андрея принял в надежде избавиться от дурных мыслей, фрагменты прошедшей ночи всплывали в памяти и лезвием проходились по мозгу, уходя всё глубже, глубже, глубже. Странное чувство не покидало Андрея… Конечно, его беспокоило волнение, оно – верный спутник подготовки к ограблению, но сегодня к волнению примешалось что-то ещё, непонятное чувство, доселе незнакомое Андрею. Оно не било ключом, не было ярким, сильным, но при этом Андрей постоянно ощущал его; в груди словно образовалась воронка, в которую медленно проваливались все органы, чувства, эмоции, и власть доставалась пустоте, делящей место с привкусом крови во рту.

Да.

Отчего-то сегодня Андрей не мог избавиться от вкуса крови во рту.

Он пытался перебить его табаком – не вышло. Приятная горечь держалась какое-то время, потом стало лишь хуже. Ограбление он запланировал на вечер, день был свободным и оттого казался таким долгим, невыносимо долгим. Нахлынувшие ночью сны не отпускали его, кто-то словно нацепил ошейник и с каждым часом затягивал его сильнее и сильнее, дышать становилось труднее, а часы всё тикали, тикали, отмеряя время до последнего, как пообещал себе Андрей, ограбления.

В полдень он вышел на крышу своего дома.

Почему-то сейчас ему всё, абсолютно всё показалось до тоски красивым: прямоугольные крыши похожих на могильные плиты хрущёвок, голуби и вороны, летающие меж этих крыш, люди, склонившие голову, с понурыми от тяжкого бремени плечами, ясное небо, на котором не было ни облачка, и огромный жёлтый диск солнца, что зависло над Петербургом и тщетно пыталось привнести в этот день краски, разбавить грязь в голове красотой травы, блестящей зеленью в солнечных лучах, и отблеском этих самых лучей от воздвигнутых на домах антенн. И весь этот пейзаж с его красотами и мерзостями заворожил Андрея, он словно никогда здесь не бывал и только сейчас, ощущая во рту металлический привкус крови, чуть дрожа от непонятного ему страха, подумал, как хороша жизнь. После всех испытаний, после потери Коли, после того дерьма, которого пришлось хлебнуть, – всё равно хорошо! Хочется жить. Никогда так не хотелось. Желание спокойное, мерно текущее по венам, не вспыхнувшее в сознании безумной жаждой, нет. Андрей просто вдруг понял, что хочет жить. А ведь когда-то был готов покончить с этим и сделал бы это, если б не встретил такого же поломанного, одинокого человека.

Какая-то странная химия бурлила в нём… Желание жить, внезапно открывшаяся способность к созиданию смешивались с новым существом, медленно пожирающим один орган за другим, – Андрей чувствовал, как их место занимает пустота, тьма, в которой нет ни лучика света. А солнце всё пыталось пробиться к душе Андрея, но натыкалось на карие, казалось, равнодушные ко всему глаза.

Но в них горела жизнь. Все грани жизни: любовь, ненависть, тоска, жажда и все их производные.

Андрей долго смотрел на ласкающее его солнце, не боясь сжечь глаза, – страха и так было навалом, таких мелочей он теперь не боялся, – вглядывался в яркий жёлтый диск, и постепенно тот начал увеличиваться, заливать своим сиянием весь мир, и когда Андрею уже показалось, что он вот-вот ослепнет, из белого света вынырнуло поле. То самое – бескрайнее, с ветром свободы, разгоняющим воздух, небом, на которое кто-то пролил вишнёвый сок, и теперь всё оно словно залилось здоровым румянцем, а рядом… рядом на двух колёсах и подножке стоит железный зверь, именуемый Рэкки, и его хозяин – Коля, такой… такой любимый и родной.

– Боже… – вырвалось у Андрея. Его глаза утонули в солнечном свете. – Ты здесь, amigo.

Он совсем не изменился: те же шикарные светлые волосы – его главная гордость, расти которой в кадетке не давали; губы, всегда готовые к улыбке, и глаза, те же глаза, чуть смеющиеся над всем вокруг, добрые, честные. Коля сидел у Рэкки, пока его ласкали лучи вишнёвого заката, и сквозь ослепляющий свет смотрел на Андрея.

Прямо в душу.

Выглядишь не очень, .pendeho

Под карими глазами дрогнула улыбка.

– Не могу сказать того же про тебя. Я… я скучаю по тебе. По тем временам, когда мы вместе мыли взлётку, спали на уроках, вырывали из тетрадей листы и обматывали скотчем, чтобы получился мячик. Комнатный футбол, помнишь?

Солнце беспощадно жгло Андрею глаза, они полностью были залиты белым светом, но тем не менее сквозь него проступила улыбка Коли, а над ней – смеющиеся, такие добрые глаза. Добрыми они оставались даже тогда, когда в его животе зияла огромная дыра, а на асфальт мерно стекала чёрная кровь. Душа Коли всегда была светлее, чем душа Андрея, и при этом он не боялся испачкаться, водя дружбу с человеком, чьей слабостью были гнев, злость и ярость.

– У тебя хорошая девочка, – вдруг так отчётливо сказал Коля, что Андрей окончательно поверил: он здесь. – Я думал, я один на Земле могу терпеть твой несносный характер. Я видел, как вы вчера обнимались, как она смотрела на тебя, как ты – на неё… Она не заслуживает того, чтобы ты, amigo, разбил ей сердце. Помни об этом. Она такого не переживёт. И закрой уже глаза, а то реально ослепнешь.

Веки мигом упали, и глаза тут же застонали от желанной, наконец хлынувшей на них тьмы, но Андрею было как-то плевать на капризы тела, он словно отделился от него и разговаривал сейчас с Колей – в каком-то потустороннем мире, где есть только голоса, образ собеседника и чувства.

Тоска.

Сердце разрывала тоска.

– Ты же понимаешь, что я ненастоящий, что ты сейчас выдумал меня, потому что тебе не с кем погово…

– Не говори так, пожалуйста! Ты настоящий. Я слышу тебя, я вижу, я… я помню, какой склизкой была твоя кровь, так что не смей говорить, что ты ненастоящий! – Из закрытого глаза вырвалась слеза и в полном одиночестве устремилась вниз. – Просто кто ещё может знать про Ворона? Лиза? Да для неё тогда жизнь превратится в кошмар. А ты… Будь ты жив, я б тебе про всё рассказал.

– Сегодня будет последнее ограбление. Так, hermano? После этого с Вороном ты покончишь?

– Да. Денег почти достаточно, чтобы перебраться в другой город и нормально жить год-полтора без заработка, а там я скоро найду работу и нормально заживу. Лиза сможет оплатить тираж, выпустит книгу, исполнит свою мечту. И мама… я о ней буду заботиться, пока она не забудет всё то, что с ней делал отец. И со мной… Я тоже постараюсь всё забыть.

Повисла тишина, разбавляемая уличным шумом того мира, в котором находился Андрей. Коля молчал. Долго молчал, словно мозг перестал играться и вернулся в реальность, но Андрей, не осмеливаясь открыть глаза, продолжал ждать. Коля всегда глубоко задумывался перед тем, как сказать что-то важное. И сейчас, помолчав с вечность, он тихо-претихо сказал:

– Закажи курьера. И удачи тебе. Уж кого-кого, а тебя целовать она любит.

Ничего не изменилось: солнечные лучи так же пытались пробиться сквозь веки в ту тьму, в которой находился Андрей, ветер доносил до ушей привычный шум города – словом, мир оставался таким же, каким был минуту назад, вот только Андрей чувствовал, что Коля покинул его. Спустился сказать нечто важное, перекинулся парой слов со своим старым добрым compadre и отчалил обратно – туда, где, наверное, он наконец обрёл настоящую любовь, играет в приставку и время от времени вспоминает шесть лет, проведённые в кадетке.

Закажи курьера.

Андрей открыл глаза.

Зрение вернулось к нему не сразу: сначала он гулял в белом пространстве и только потом начал различать контуры. Достал пачку, вытащил одну сигарету, подошёл к краю крыши, сел, свесив ноги, закурил. Целый час он сидел и смотрел на зачаровавший его пейзаж хрущёвок, нежно ласкаемых повисшим в небе солнцем, закуривая новую сигарету тогда, когда во рту снова разливался вкус крови, хотя самой крови, конечно, не было. Андрей смотрел на идущих куда-то прохожих и с непривычной ему меланхолией, граничащей с тоской, прокручивал в голове всё то, что пережил после отчисления. Вот они с Колей, выкинутые с Кадетского Корпуса, вечером, переходящим в ночь, так же сидят на крыше, болтают, Андрей курит, Коля пьёт, над ними – огромное звёздное небо, и хоть их двоих только что отчислили, всё же чувствуют они себя счастливыми – просто потому, что есть друг у друга. Трагедией оказалось бы отчисление одного из них, где другому приходилось бы доучиваться без друга. А вот он, Андрей, с лицом, покрытым ссадинами, в нерешительности стоит перед дверью, решаясь, что он скажет маме. Разговор с мамой… Слёзы, крики, удары… Разговор с отцом… Крики, удары – без слёз.

Затем он вспомнил школу, первые дни в школе, ухмылку Синицына, которая держалась недолго. Ох, Синицын… Вспомнив его, Андрей улыбнулся, и тут же фантомной болью вспыхнуло бедро. Наверное, память никогда не покинет вкус чужой футболки, запиханной в рот, пропитанной потом, чужой и собственной кровью. Кого ж ты сейчас кошмаришь, Синицын? Или ты изменился? Может, тот случай, когда тебя отмудохал весь класс, чему-то научил? Да нет, вряд ли. Он слишком для этого туп.

– Клеопатра, – прошептал Андрей. – Когда-то я был от тебя без ума… пока не нашёл настоящую любовь, а не дешёвую подделку.