Безымянный подросток с окраины города

В какой-то момент Джек то ли почувствовал себя неуязвимым, то ли решил, что ему удастся надурить Ворона, и начал говорить, что ничего не знает, его в эти дела не посвящали и не посвящают. Но о чудо! Стоило лишь взять в руки нож для разделки мяса (просто взять, даже не пригрозить), как слова полились из Джека рекой. Вот он, лучший инструмент манипулирования людьми – страх. Это межнациональный язык, который понимают все люди и на котором можно разговаривать с каждым, преподнося свои условия и не боясь быть непонятым.

Ворон ласкал лезвие ножа обтянутыми в чёрную кожу пальцами, не сводя с Джека глаз и внимательно слушая, что он говорит; некоторые слова сливались друг с другом из-за стекающей по горлу крови, но в целом речь его была понятной. И лишённой лжи, потому что вся информация проходила через фильтр, именуемый страхом.

– Какое твоё настоящее имя? – вдруг спросил Ворон.

– Меня зовут С-саша, Александр. Меня так назвали родители, и…

– Я понял. – У страха был один существенный недостаток – люди становились чересчур разговорчивыми, что, конечно, не могло не раздражать. – Стало быть, Саша. Но ты всё равно останешься Джеком. Джеком со шрамом на лице; Джеком, который вместе со своими кентами решил скормить меня полиции и заработать на это баблишко, верно?

– Нет, нет, нет, меня вообще не спрашивали, я был против, с самого начала! Я говорил им, говорил, но ты думаешь, они меня слушали? Они ж вообще считают себя суперменами, а нас используют как рабов, и нас прихлопывают первыми, а они в это время сматываются, суки, они всегда сматываются!

– Ты хотел бы, чтоб они получили по заслугам?

Джек долгое время не отвечал, но он понимал, какого ответа ожидал от него Ворон (какой был самым правильным), и коротко сказал:

– Да, хочу.

Ворон, не выпуская из рук разделочный нож, подошёл к плите, рядом с которой в безобразном натюрморте были разбросаны блокноты, ручки и листы бумаг, исписанные чернилами; не стал вникать в написанное, вырвал из блокнота чистый лист и дал его Джеку-Александру с ручкой, сказав:

– У тебя минута, чтобы написать адреса того красномордого и ублюдка, который своим стволом пересчитал мне все рёбра. Если не знаешь их адреса, пиши адрес того человека, у которого я могу узнать. И только попробуй, – заточенное лезвие скользнуло по напрягшейся шее, – надурачить меня. Пиши правду, pendeho, иначе я вернусь за тобой. Entendido?

Джек лихорадочно закивал, будто от того, как активно он тряс головой, зависела его жизнь. Ворон отдал ему листок, ручку, а сам отошёл поодаль.

Изнутри его била слабая, но медленно нарастающая дрожь, хотя внешне он оставался абсолютно спокойным; пока её удавалось сдерживать в грудной клетке, не позволяя завладеть всем телом, но с каждой секундой всё больше хотелось задать этот самый вопрос. Для этого Ворон сюда и приехал, по большому счёту ему было наплевать на тех, кто его подставил, – ничего, кроме мести и удовлетворения своей жажды крови, он этим не добьётся. Джек понимал, ради чего к нему пожаловал Ворон, ради какого ВОПРОСА, но тот всё не озвучивался, и напряжение росло. Сначала прелюдии. И только потом, в самом конце, тень, отбрасываемая на этот мир мглой Вселенского зла и человеческой жестокости, задаст вопрос, на который Джеку придётся ответить.

– Как давно вы работаете с полицией?

Джек прервал своё занятие, не дописав адреса товарищей, – страх подтолкнул его к тому, чтобы выдать дома не только тех, кто подставил Ворона, но и вообще всех, с кем когда-либо имел дело Джек.

– Мы… – Он запнулся, перевёл дыхание и заговорил: – Это был первый раз, мы до этого никогда с ментами не сотрудничали. Ну я точно! Они просто поймали нас после одного ограбления, я уже думал, всё – хана, но там был опер такой, короче…

– Ближе к сути.

– Да-да-да! Он сказал, что если мы поможем им поймать тебя, то нам могут дать условку, он на этой условкой все уши прожужжал, а мы были уже там, понимаешь, ну нельзя было не согласиться! Послушай, я жалею и всё бы отдал, чтобы…

– Вы тупорылые идиоты, – сказал Ворон, и Джек тут же заткнулся, не смея его перебивать. – Вы что, реально им поверили? Вас бы засадили вместе со мной, никакой условки, просто вам насрали в уши, а вы, дебилы, поверили. Мало того, что свои жопы подставили, ещё и мою подогнали. Что ж скрываешься тогда, если теперь с ментами дружишь?

Джек не знал, что ответить. Он лишь молча смотрел в лицо пришельцу, уже не пытаясь контролировать дрожащие, мокрые от хлещущей из носа крови губы. Сидел он на стуле, поставленном в центре кухни, скрюченный, словно кто-то его сломал, трясущийся от страха, с этим самым страхом в глазах – выглядел он донельзя жалко, и у Ворона вдруг пропало желание давить на него, поэтому он сказал:

– Заканчивай список. Имена, фамилии, адреса, машины, на которых ездят, – всё это ты должен написать. Давай, дружище, соберись, возьми себя в руки, и я тебя отпущу.

Джек послушно принялся за работу, выводил написанную информацию так, чтобы даже слепой без труда разобрал его почерк. Ворон тем временем вернул нож на подвеску и стал разглядывать залитую полутьмой и полусветом кухню – уютную, маленькую, но слишком большую для одного человека. Скользил взглядом по кухонной мебели, старался унять растущую под кожей дрожь (где Рэкки? Где Рэкки? и, сам того не осознавая, сжимал и разжимал кулаки. Наконец взгляд наткнулся на массажную расчёску с широкой деревянной ручкой, оставленную у самой раковины. Почему-то она и не отпускала Ворона. Он пожирал её глазами в недоумении, казалось, этой расчёске здесь не место, и было что-то ещё… что-то, н дающее покоя…

Из расчёски во все стороны торчали волосы. Длинные. И светлые. Ворон посмотрел на темноволосого Джека, настоящего брюнета, и вернулся к расчёске. Мужчины таким не пользуются. Мужчины…

– Всё! Я всё написал, вот, прочитай!

Его голос от волнения скакал от вершин до самых впадин, дрожал так, что в голове сразу представлялись натянутые до предела голосовые связки. Он ждёт этого вопроса. Ждёт и никак не может понять, почему Ворон его не задаёт, почему оттягивает смерть.

И этот момент наступил. Чёрный шлем повернулся в сторону виновного, и тот услышал:

– А теперь в самом низу напиши, где ты оставил мой мотоцикл.

Глаза Джека, и без того широко раскрытые, округлились ещё больше. Его лицо застыло, окаменело, будто из него разом выдохнули жизнь, но нет, он жил, нарастающий в глазах ужас был тому подтверждением. Скрюченный, с опущенными вниз плечами, он сидел на стуле и не мог вымолвить ни слова, захлёбываясь в тишине, сквозь которую пробивались удары его сердца.

Нет. Только не это, не вздумай сказать мне, что его забрали копы.

Во рту появился металлический привкус крови. Ворон, чувствуя, что теряет над собой контроль, начал приближаться к Джеку.

– Я что-то сказал непонятно? На китайском, итальянском? А? Или ты… или ты не знаешь, где сейчас мотоцикл?

– Я… Я знал, но… – Светлые глаза с мольбой взглянули на Ворона; так приговорённые к казни смотрят судью, способного помиловать их. – Ты когда дал мне мотоцикл, я сразу поклялся, что верну его тебе, подгоню к банку, так должно было быть, все говорили…

Ворон схватил Джека за шею, чуть не пробив ему трахею; он с силой сжал пальцы и повторил свой вопрос:

– Где, блять, мой мотоцикл? Куда ты его дел?

– Я его… его… – Слова пытались вырваться наружу – пытались! – но что-то тормозило их, и лишь когда Ворон приложил всю силу, чтобы сломать хребет, Джек крикнул: – Продал, продал, я его продал! Я его продал нигеру из Купчино, он дал хорошие деньги, они мне не нужны, забирай, забирай! – Покрасневшее лицо искривилось в плаче. Из глаз, превратившихся в щёлочки, водопадом хлынули слёзы. – Бери все деньги, только, пожалуйста, не убивай меня! Я могу сказать, где была сделка, могу встретиться с ним и…

Джек начал трещать, говорил и говорил, пока лицо его всё больше наполнялось кровью, из лёгких выходил воздух, ладонь на шее превращалась в кулак, но Ворон не слушал его – не слышал, – для него вдруг разом пропали все звуки; пропала тишина, которую заменил раскалывающий голову низкочастотный гул, а глаза… перестали видеть. В чёрном стекле отражалось раздувающееся лицо со шрамом, кричащее, умоляющее о пощаде, но глаза за этим стеклом видели совсем другое лицо: красивое, такое родное, украшенное очаровывающей девушек улыбкой. Вот только сейчас Коля не улыбался, нет, он с презрением, с видимым презрением смотрел на Андрея – волна дрожи накрыла Ворона.

Он резко отпустил Джека и отстранился от него как от чего-то противного, развернулся и зашагал к выходу, но остановился в дверном проёме, вдыхая, выдыхая, вдыхая, выдыхая раскалённый воздух. Трещины в доме. Капли, капли, чёртовы капли! Капли, бьющие по коже, гогочущее над головой стадо, капли, бьющие по крышке гроба, чёрная-пречёрная кровь, которую выплёвывает огромная дыра в плоском животе. Ворон почувствовал, как резко схватило сердце – оно словно сморщилось, чего-то испугалось. Конечно, pendeho, на тебя нельзя положиться! Рэкки, Рэкки, грёбанный Рэкки! Это символ нашей с тобой дружбы, мы ещё детьми катались на нём по полям, падали, разбивали коленки, сдирали кожу, мы росли вместе с ним! А ты… ты всё это просто просрал. Я всегда выручал тебя, спасал твою задницу, ты пользовался этим и сейчас всего воспользовался, Рэкки, хотя обещал, что будешь заботиться о нём. Я тебе, тебе его доверил! А ты начал грабить на нём банки, так ещё и отдал какому-то ублюдку, ты, amigo, отдал нашу дружбу в руки незнакомцам! Рэкки продали! Наш Рэкки! Как ты – ты! – мог так со мной поступить?! Я ведь ничего не сделаю, я мёртв, ты это прекрасно знаешь… и просрал нашего Рэкки. Мы же росли вместе с ним!

Андрей увидел перед собой Колю, его глаза, устремлённые на него, в которых ясно читался вопрос: «Как ты мог?», – и от этого в груди вскипела такая злость, такая ярость, что Ворон мигом вспыхнул огнём и направился обратно к Джеку.

Он врезал ему по морде, тут же опрокинув со стула. По всей квартире разнёсся грохот, но Ворон не слышал ничего, кроме бурлящей в сосудах крови и шума нарастающей волны злобы, гнева и искренней ярости.

– Нет, нет, пожалуйста! – застонал Джек. Он попытался приподняться, хотя бы отползти, но в его лицо мигом врезалась подошва ботинка, раскрошив кости сломанного носа – к шраму от ножа добавилось ещё одно уродство.

– Какое право ты имел продавать мотоцикл? А?! – Ворон уже ревел – не кричал. Он позабыл все светлые чувства, испытываемые человеком, всё самое прекрасное, что может в нём быть, забыл, кто прячется под шлемом, его глаза залила пелена ярости, всё вокруг утонуло в красном, и хотелось больше, больше, больше красного! – Кто тебе дал право продавать мой, мой, сука, мотоцикл?! Это Рэкки, мать твою, а не просто железяка!

Он рухнул на колени рядом с Джеком, у которого было всё меньше сил сопротивляться, и вогнал кулак ему в лицо. Поднял руку и опустил вновь – с разрушительной силой, казалось, под головой затрещал пол. Джек даже не пытался подняться, он и вдохнуть-то не успевал, пока по его лицу били и били кулаком, рука Ворона работала подобно поршню, и каждый удар, расплёскивающий на кухне капли крови, сопровождался криком лютой ненависти. Тень, нависшая над живым трупом, превратилась в дьявола, что оседлал охранника и превратил его голову в кашу, что наслаждался этим процессом; в дьявола, который душил Колю прямо рядом с Рэкки и не мог остановиться; в дьявола, сломавшего своей жене жизнь и бившего сына головой об стиральную машину до тех пор, пока белая поверхность не окрасилась кровью.

Гнев Андрея перешёл в руки Ворону.

– ЭТО БЫЛ ЕГО МОТОЦИКЛ, ЕГО! КОЛЯ ДОВЕРИЛ ЕГО МНЕ, А ВЫ, ТВАРИ, ЗАСТАВИЛИ МЕНЯ ЕГО ВАМ ОТДАТЬ! – В криках были слышны подступающие слёзы. – Я ПОДВЁЛ ИЗ-ЗА ВАС, ИЗ-ЗА ТЕБЯ! – Новый удар, новый всплеск крови. – ОН БЫЛ ПОТРЯСАЮЩИМ ЧЕЛОВЕКОМ, А ТАКИЕ КАК ТЫ ЕГО УБИЛИ! ПРОСТО ЗАРЕЗАЛИ КАК СВИНЬЮ! ПОНИМАЕШЬ?! ХОРОШИХ ЛЮДЕЙ УБИВАЮТ ПРОСТО ТАК, БЕЗ ПРИЧИНЫ, ВО ДВОРАХ! А МЫ…

В замке начал проворачиваться ключ.

Ворон замер, полностью обратившись в слух, – да, кто-то открывал дверь. Он мигом встал на ноги, заметил, что на руках приподнялся и Джек, быстро достал пистолет и наставил его на дверной проём.

– Нет, – еле слышно вырвалось у Джека. – Пожалуйста, уходите.

Дверь открылась, несколько секунд, – и Ворон увидел, как на кухню зашли женщина с ребёнком.

Первым появился мальчуган в красном свитере, который совсем недавно навалял товарищу на детской площадке: те же светлые волосы, то же личико, та же озорливая улыбка, которая сейчас продержалась меньше секунды. А за ним на кухню начал входить его мама, кою Ворон так же узнал – это её волосы торчали из расчёски. И какое-то время мама и сын выглядели счастливыми (доли секунды), а потом увидели происходящее на кухне.

Они мигом замерли, уставившись на высокую тень и направленный на них пистолет.