Безымянный подросток с окраины города

– По машинам! – крикнул Прокопенко! – Каждому занять свою машину и действовать согласно моей следующей инструкции! Ещё… Лисичкин, – он подозвал к себе молодого офицера. – Сейчас же позвони Бедрову. Доложи, что случилось.

– Товарищ капитан, он же, наверное, спит и…

– Мне насрать, что он спит! Звони ему! Мы упускаем опасного грабителя!

Ворон склонился над только что приобретённым мотоциклом, меж его бёдер ревел двигатель, а сам он, повышая скорость, рассекал ночь Санкт-Петербурга. Дома, автомобили проносились мимо словно в прокручиваемой наспех видеоплёнке, и всё это – под рёв двигателя, что становился всё громче. Ворон проскочил меж грузовиком и легковушкой, принял влево и втиснулся в проём между двумя внедорожниками, слегка-слегка задев шлемом чьё-то зеркальце. Плевать. Пусть он даже снёс его – плевать! Сейчас надо делать ноги!

Быстрее, быстрее, почему он не едет быстрее?!

–Верните мне Рэкки, суки! Верните мне моего amigo!

Ворон выворачивал кисть, двигатель взвизгивал, скорость увеличивалась, но, конечно, не дотягивала до скорости Рэкки, и тем не менее мотоцикл вихрем проносился мимо автомобиля, оставляя после себя лишь ветер, страх и ужас. Только спустя сотни ударов сердца по рёбрам стрелка спидометра поползла в обратную сторону, а Ворон позволил себе оглянуться.

Никого из полиции.

– Так просто? – скорость продолжала падать, так что теперь можно было без опаски свернуть с прямой. Ворон так и поступил, повернув направо, всё ещё просматривая тыл – никого. – Как-то слишком просто… я думал, придётся петлять, а они…

Теперь мотоцикл скользил по асфальту, который видел снег этой зимой лишь три раза, со скоростью сорок километров в час, что позволило не обгонять автомобили, а встать с ними в один ряд. Ворон слился с общим потоком и, стараясь особо не выделяться, вдруг заговорил с самим собой:

– Короче, переедешь Благовещенский мост на Адмиралтейский остров, там сразу свернёшь в проулок, нахер бросай этот мотоцикл и лезь на крышу какого-нибудь дома, там тебя искать точно не будут. Переночуй, потом сходи купи новую одежду, ранец, переложи деньги, спрячь и дуй домой, пока никто не догадался. Понял? Понял. Второй Адмиралтейский, проулок, потом крыша. Между проулком и ночёвкой не меньше двух километров, доберёшься по крышам. Ясно? Ясно…

С набитым под завязку деньгами, обнимающим спину ранцем Ворон, всё больше и больше склоняясь над мотоциклом, уже чуть ли не лежа на нём (словно так он был незаметнее), двигался в потоке машин, не выныривая из него во время поворотов. Прошла минута, другая, оглядываться хотелось всё чаще, но каждый раз позади себя Ворон встречал лишь мокрую от дождя дорогу, гражданские автомобили и ни одного полицейского.

– Неужели так просто? – Он ещё сбавил скорость. Благо, этой зимой снег обошёл Питер стороной. – Никого… Вообще никого… Они специально дают мне уйти?

Странно, он должен чувствовать облегчение, но из-за абсолютного отсутствия полиции на него напала такая тревога, что пришлось с силой вцепиться в ручки мотоцикла, чтобы эта зараза не поглотила всё тело. Ворон продолжал движение, силуэт чёрного всадника на чёрном мотоцикле скользил мимо сияющих домов под россыпью жёлтых как светлячки огней.

Знаешь, ты первый, единственный, кто

Сразу увидел души моей шрамы.

– Не сейчас! – Ворон мотнул головой, чтобы выбросить из неё чужой (родной) голос (пение ангелов). Он крепче сжал ручки руля, чувствуя спрятанный под курткой пистолет, слыша где-то вдали гром, и приказал себе оставаться в этом, настоящем мире, а не улетать в облака.

Чёрный нэйкед повернул направо и вклинился в новый поток движения. Светофор подмигивал жёлтым, некоторые лихачи успели проскочить, и красный загорелся именно тогда, когда к нему подкатил скрывающийся грабитель.

Не спеши. Будет очень глупо, если тебя остановят за нарушение ПДД.

Ворон остановился, поставил ноги на асфальт и выпрямился, позволяя себе слегка отдышаться. Минут через пятнадцать-двадцать он бросит этот мотоцикл и ещё с полчаса потратит на бегство по крышам, после чего заночует в самом грязном углу одной из них, – вряд ли полиция будет искать грабителя на крышах домов, расположенных в десятках километрах от места преступления.

– Хорошо, я не сказал этим тварям, где меня можно искать. Так бы и это сдали.

Люди переходили дорогу, некоторые – особенно дети – метали взгляд на одетого во всё чёрное мотоциклиста, но продолжали идти дальше и вскоре исчезали. Особо он ничем не выделялся, может, глаз резало подозрительно чёрное одеяние, но в остальном какие-либо признаки, присущие типичным грабителям, у него отсутствовали.

Пятьдесят секунд… Спокойно, спокойно, amigo, не газуй. Дождись зелёного.

Ворон проводил взглядом велосипедиста, пересекавшего дорогу, расправил плечи и почувствовал, как потихоньку выравнивается дыхание, – он начинает успокаиваться. Видать, эта стерва Удача действительно любит его, теперь не просто улыбается, а целует в дёсны.

Под шлемом расплылась улыбка.

И в этот момент слева появилась полицейская машина.

Ворон повернул голову и замер, не веря тому, что видит. Кровь мигом стала льдом. Всё тело пробрал озноб, волна мурашек пробежала с головы до ног… за одну секунду он успел умереть и от страха родиться заново. Он тут же приказал себе отвернуться и смотреть прямо, но страх, пожирающий душу страх, заставлял косить налево. В первый ряд маленькой пробки въехал автомобиль полиции и встал у светофора, прямо рядом (чёрт, чёрт, они так близко!) с чёрным мотоциклом и его крепко сжимающим руль хозяином. Дождь барабанит по крыше. Мигалки выключены. Боятся спугнуть. Но тогда почему… почему они стоят сейчас здесь и не арестовывают меня? Просто стоят и ждут, пока загорится зелёный!

Может, они не причастны к этой операции.

Господи, никогда, никогда в жизни жажда поцелуя не была такой сильной! Поцелуя Удачи, её влажных губ, касание которых словно сообщало тебе: «Всё будет хорошо, милый». Удача столь переменчива, столь капризна, но, пожалуйста – пожалуйста, – будь сейчас нежна ко мне и не позволь им меня поймать. Поцелуй меня. Поцелуй. Подари мне свою улыбку.

Сорок секунд. Ворон держал голову прямо, готовый в любой момент сорваться с места, но пока было тихо… почти. Дорогу разбавлял шум двигателей, они убивали тишину, кромсая ей на мелкие куски. Ворон хорошо слышал мурлыкание полицейской машины, которое пытался скрыть дождь, и ощущал под собой тихий рёв двигателя мотоцикла. Тридцать секунд. Кисти истошно завыли, но Ворон не разжимал их, он убрал ногу с асфальта, каждую секунду ожидая опасности. В конце концов нервы не выдержали: он повернул голову в сторону полицейской машины и…

… и наткнулся на чужие глаза.

Они впились в него.

Впились острыми клыками в ЕГО глаза сквозь стёкла и петербургскую ночь. Будто знали, что за лицо прячется в шлеме.

Ворон резко отвернулся и чуть не свалился с мотоцикла – его словно сильно ударили и сейчас он пытался удержать равновесие, что, конечно, было заметно. Это девушка. Девушка молодая, с чёрными, забранными в хвост волосами… смотревшая именно на НЕГО.

Наверное, до сих пор смотрит.

Пятнадцать секунд. Бег сердца ускорился, казалось, с каждым ударом в рёбрах становится на одну трещину больше. Шум двигателей нарастал. Внезапно шлем показался тесным, его заполнил этот проклятый шум двигателей, Боже мой, лучше сгорать в аду, идти на казнь, да что угодно, чем это бесконечное, бесконечное тарахтение железных монстров! Голодные звери…. И все, все фары смотрят на него. Этой ночью голод очень силён.

Семь секунд.

Ноги прижались к металлу.

Шесть.

Трещины в рёбрах.

Пять.

Сердце застучало в горле.

Четыре.

Дети перебегают дорогу. Смеются.

Три.

Поцелуй меня.

Два.

Поцелуй меня.

Один.

Поцелуй меня!