Безымянный подросток с окраины города

– Потому что у тебя хороший навык. Ты отлично ездишь на мотоцикле, поэтому тебя трудно поймать. У нас такого человека нет. И ещё. – Плечи чуть шелохнулись, Ворон словно увидел, как под тканями в движение пришли бугры мышц. – Тебя знает весь город. Все новости только о тебе, у полиции поимка тебя – номер один в приоритетах.

– Я понял, – чёрный шлем медленно опустился, медленно поднялся. – На меня сразу все сбегаются как шакалы. Для этого я вам и нужен. Не потому, что я хороший водитель, а потому, что моё присутствие облегчит вам задачу. Это не приём отвлечения. Это приманка.

– Всё зависит от того, как хорошо ты скроешься от полиции. Мы предлагаем тебе лишь отвлечь их, чтобы мы смогли работать спокойно, а вот отступление уже полностью под твоим контролем.

Грёбанное отступление.

Лицо со шрамом вновь заговорило:

– Десять процентов от награбленного пойдёт тебе. И это не считая того, что ты возьмёшь сам. Охренеть какая выгодная сделка, Ворон! Считай, мы Санта-Клаусы, которые пришли с подарками.

Эта шутка так развеселила носящего маску, что ствол пистолета заскакал по рёбрам, пока его хозяин пытался справиться со смехом. Когда приступ наконец прошёл, орудие смерти вернулось на место.

– Откуда мне знать, что вы меня не кинете? Может, вы подстраиваете западню. За меня наверняка дадут много денег.

– Не льсти себе, – сказало лицо со шрамом, – в банке денег побольше отхапаем, ты не такая уж великая личность. Хотели б сдать тебя, уже б отвезли. А мы с тобой вот нянькаемся, видишь? Ну так что? Ты согласен?

В салоне автомобиля пахло опасностью, тревогой и мужским потом, исходящим ото всех четверых. Грудь Ворона, стиснутая чёрной кожаной курткой, натянутыми словно канатами мышцами, с трудом поднималась и рывком опускалась вниз, после чего сердце отчаянно пыталось поднять её вновь. На поверхности чёрного стекла плавало белое лицо с большими светлыми глазами, ожидающими ответа. А за стеклом этим были другие глаза – карие, пропитанные страхом, с огромными, расширившимися зрачками.

Во что я влезаю…

– Как тебя зовут? – спросил Ворон, не отрывая невидимого взгляда от лица собеседника.

– Я… – Тот немного замешкался, посмотрел на водителя, потом заговорил. – Пусть буду Джеком. Меня зовут Джек.

Джек со шрамом… Прямо вестерн получается.

– Тебе больше подходит Pendeho. А тебя, – Ворон повернулся к тому, чей пистолет сейчас прогрызал его рёбра, – следовало бы назвать Maldito Bastardo. А водителя вашего – Mierda.

– Врежь ему, – сказал Mierda.

Bastardo мигом вогнал кулак Ворону под рёбра и, не дав ему согнуться, ударил ещё раз, чуть не протаранив все органы. Только благодаря чуду, мышцам и костям пальцы не коснулись обшивки сидений, хотя Ворону показалось, что его пробили насквозь. Пытаясь втянуть внутрь себя воздух, он согнулся пополам в борьбе с удушьем, шлем его лавировал меж двух передних сидений. Все трое терпеливо ждали, когда у гостя восстановится дыхание; ждали, пока в этом переулке под окнами летала смерть, а совсем рядом на улице, усеянной жёлтыми огнями, кипела жизнь.

– Всё? Твой испанский дух угомонился? – Водитель чуть развернулся, свет уличного фонаря робко коснулся его светлых волос и красной, отчего-то больной кожи. – Мы объяснили тебе всё, что должны были объяснить, так что будь любезен ответить на вопрос. Ты, Ворон, согласен сотрудничать с нами?

Мотоциклист выпрямился, повернул голову, в шлеме отразилось скрытое под маской лицо обладателя оружия, которое сейчас, подобно впившейся змее, не отпускало его тело. Да, он чувствовал ствол этого проклятого пистолета. И также чувствовал, как подрагивает ладонь, держащая этот самый пистолет.

– А у меня есть выбор?

Водитель взорвался смехом, плечи его затряслись, а тот участок кожи на лице, что был виден Ворону, покраснел ещё больше. Позже выяснится, что его схватит инфаркт, смерть настигнет его не пулей, лезвием или тонкой скалкой, нет – его погубит собственный же организм. Но пока, сидя в полумраке этого автомобиля, все четверо были живы и пытались продлить свою жизнь всеми возможными способами, не зная, что уготовано им в будущем.

Водитель наконец справился с хохотом, прикончил последние смешки и, покрепче сжав руль, сказал:

– Выбор есть всегда, сынок, последствия бывают разные. А вот выбор есть всегда. Ты вправе отказаться, но тогда и за последствия будешь отвечать ты. Андрюша. – Ворон увидел в зеркале заднего вида два зелёных глаза, посаженных глубоко в глазницы, обрамлённых красной кожей; глаза, что врезались в мотоциклетный шлем, казалось, пробили стекло и смотрели прямо в душу, словно знали того, кому она принадлежит.

Андрюша…

– Решай сейчас, в этой машине, – глаза водителя не отрывались от глаз Ворона. – У тебя есть выбор, можешь принять то решение, что тебе по душе. Только быстрее. Мы и так слишком долго здесь стоим.

Это было 14 февраля – день, когда люди, чьи сердца в порыве страсти переплелись в узор вечной любви, признавались друг другу в своих чувствах, встречали рассвет и провожали закат вместе, тонули в собственных стонах, ощущениях, захлёбывались магией, которая быстро себя исчерпает, но влюблённым плевать на это, ведь всё, что они знают, – это настоящий момент, и они только рады дню, когда могу сказать друг другу всё зародившееся глубоко в душе. 14 февраля у многих в Петербурге закончилось триумфом волшебства, настоящей любви.

Но только не у Ворона. В тот день он сделал роковой выбор.

***

Банк находился в центре Петербурга, на первом этаже одного из тех зданий, чьей архитектурой так восхищаются туристы. Слева и справа от главного входа возвышались строгие колонны, отпечаток, след модерна, внесённого сюда рукой художника, проглядывал в каждом сантиметре здания, и от странного слияния, соседства друг с другом современного мира и давно ушедшего внутри рождался такой диссонанс, что мигом захватывало дух. Компьютеры, чёрные плиты, устилающие пол, видеокамеры, улыбчивый персонал и стройные сотрудницы банка, щеголяющие от стола к столу в длинных бордовых юбках, – всё это было в здании, построенном ещё в Российской Империи, и оттого Андрей, лишь увидев этот банк, сразу запомнил его. Грабя такие банки, волей-неволей покушаешься на историю своей Родины.

Хотя кого это когда-либо останавливало?

Работать приходилось на чужих условиях. До этого Андрей проводил подобное один, соответственно, план был его собственным, а условий и вовсе не существовало. Здесь он – лишь исполнитель. Его задача заключалась в следующем: в 19:00, когда небо над Питером уже покроется усеянной дырками чёрной тканью, в банк должен влететь Ворон, за три минуты способный управиться с ограблением; через эти три минуты он должен, будучи уже с рюкзаком, набитым деньгами (сколько успеешь взять, столько себе и оставишь), выйти из банка и встретить оставленное Джеком, который вовсе не был Джеком. Тот обязан подогнать Рэкки к главному входу и быстренько свалить, оставив мотоцикл хозяину. Андрей, ненавидя себя, презирая (прости, Коля, прости, пожалуйста), неслышно скрипя зубами от злости, передал ключи от Рэкки Джеку, шрам на лице которого до сих пор, спустя несколько дней, внушал ужас.

Если обобщить, роль Ворона в это гениальном, надёжном как швейцарские часы плане – это приманка. Вся полиция сбежится на него, тем самым убрав основные силы с наблюдения за банками. Джек и его товарищи в то время, когда Ворон будет пытаться спасти награбленное и собственную задницу, будут обносить оставшееся. Десять процентов от этого, как они обещали, пойдёт самой яркой звёздочке их «команды».

Конечно, всё пошло не по плану.

Недалеко от банка в один из дворов Петербурга, где стены пахли сыростью и исторгали желтизну, заехал автомобиль с поддельными номерными знаками, значившимися за неким Степановым Виктором, который в это время находился в Якутске и захлёбывался слезами у кровати больной, умирающей матери. Когда её сердцебиение остановилось, остановились и колёса автомобиля.

– Готов? – спросил водитель.

– Готов, – раздалось из-под шлема. Ладони в перчатках несколько раз сжались в кулаки, с характерным скрипом разжались. Казалось, вся кожа, в которую был обтянут Ворон, стремилась как можно крепче стиснуть его, добраться до костей, слиться с телом в нечто единое. – Мне очень тесно.

– Что?

– Ничего, – Ворон протёр стекло, сделал пару глубоких вдохов, вновь сжал чью-то невидимую шею и медленно отпустил. От него уже начал исходить запах пота – резкий, пробивающий нос, мужской.

– У тебя будет три минуты. В конце третьей на улице увидишь свой мотоцикл, – водитель полностью повернул к Ворону огромное красное лицо, словно должное вот-вот лопнуть от колоссального давления. – Мы с тобой работаем на сообща, это два разных ограбления.

– Я помню.

– Если тебя поймают и ты всё расскажешь, мы…

– Меня не поймают.

Глубоко впадшие в глазницы две зелёных бусинки, что были глазами, после этой фразы долго вглядывались в собеседника, в чёрное тонированное стекло, за которым молодые глаза так же не отрывались от других. Сообщник на заднем сидении напрягся, наблюдая за этой дуэлью взглядов, слушая тишину, разбавляемую шумом с ближайшей улицы. Его ладонь легла на рукоять пистолета. Палец подполз к предохранителю.

И наконец водитель сказал:

– Ладно, действуй. Ни пуха, ни пера.

– К чёрту, – Ворон открыл дверцу, вышел из машины и, проведя ладонью по куртке (здесь, родненький, он здесь), захлопнул дверь.

Уже собрался направиться прямиком в банк, как услышал лёгкий стук позади себя.

В стекле шлема отразилась крыша автомобиля.

Спустя пару секунд на неё упала капля, за ней другая, повторив лёгкое постукивание. Словно в замедленной съёмке Ворон покадрово увидел, как разлетелась в стороны вторая капля и распласталась по металлу. Увидел так чётко, будто это имело значение, будто… было чем-то важным.

Он поднял голову и посмотрел на небо; звёзды уже скрывались за надвигающимися тучами, которые несли в себе литры и литры воды. Казалось, их тянуло к земле, с каждой секундой они прогибались и становились всё ближе.