Безымянный подросток с окраины города

На мгновение где-то очень глубоко в чёрных зрачках, в их сгущающемся мраке, проступили контуры распластавшегося по полу тела охранника, под головой – увеличивающаяся лужа крови, и лицо, превратившееся в кашу, потому что кулак в чёрной кожаной перчатке постоянно вбивал его в пол. Руку вверх – опускаем вниз, вверх – вниз, и так до последнего издыхания, пока лёгкие не начнёт жечь, а сил не останется даже для того, чтобы твёрдо держаться на ногах.

– Мне нравится насилие, – тихо сказал Андрей, снова отвернувшись от Лизы. – Мне нравится вид крови, нравятся драки, я… я люблю причинять боль, – голос предательски дрогнул, первая слеза сорвалась с ресниц. – Я получаю от этого удовольствие. Во мне сидит что-то ужасное, я чувствую его, оно не даёт мне спокойно жить. Оно постоянно пытается выбраться наружу, жрёт рёбра, а я боюсь… боюсь…

– Что оно выйдет из-под контроля?

Андрей вытер слёзы:

– Я боюсь превратиться в отца. Понимаешь, я боюсь однажды проснуться, посмотреть в зеркало и увидеть там не себя, а его. И самое страшное в том… самое страшное в том, что мне нравятся те моменты, когда я – это он. Вот только потом меня начинает колотить. Я понимаю, в кого я превращаюсь, и мне хочется умереть.

– Андрей, ты рассказывал…

Но он не стал слушать её и вскочил с кровати, достал из пачки сигарет ещё одну, дрожащими руками вставил меж губ, подошёл к окну, открыл его и кое-как, справляясь с дрожью, поднёс огонёк к концу сигареты. Может, это пламя высушит подступающие слёзы?

Андрей замолчал. Он вновь глядел во двор, втягивая в себя табачный дым, пытаясь задушить им то нечто, что пожирает его рёбра всю жизнь, начиная с того момента, когда отцу не выдали премию. С этого всё началось. С Фредди Тода, с лица мамы, которое ещё выглядело красивым, обрамлённое лучами люстры; с громко стукнувшей об стену двери, с попытки загородить шкафом дверной проход. Тогда что-то начало зарождаться. И теперь оно не задыхалось в табачном дыму, а наоборот, подпитывалось им – так же, как «нечто» отца подпитывалось алкоголем.

Лиза молча подошла к Андрею и так же молча взяла его за руку; их пальцы переплелись сразу, словно нуждались в этом десятилетиями. И как только это произошло, Андрей снова заговорил:

– Ты говоришь о какой-то красоте… Её нет, Лиза. Всё, что во мне есть, уродливо, и я имею полное право так говорить, потому что я себя знаю. Не может человек, который любит насилие, быть красивым!

Лиза ничего не ответила. Она всё так же молчала, смотря вместе с Андреем во двор, лишь сильнее стиснула его ладонь после сказанных слов. Он припал к сигарете губами, оранжевый огонёк вспыхнул, медленно ослаб.

– Внутри я очень уродлив. Там не человек. Я смотрю на него, и, знаешь… мне становится так отвратительно, так страшно, но при том я понимаю, что это – я, и никуда мне от этого не деться. Я и в кадетке постоянно дрался. Постоянно… – Андрей сильнее сжал руку Лизы. – Я всё время хочу убить мир. Я хочу задушить его, убить, изнасиловать, сделать с ним всё, что делали со мной. С нами… Наши отцы обрекли нас на несчастную жизнь.

– Но это же не значит, что мы не можем ничего поменять.

– Ты не понимаешь, Лиза, – Андрей посмотрел на неё, и от одного этого взгляда сердце её резко сжалось – в его зрачках друг в друге захлёбывались и страх, и тоска. – Мне восемнадцать, я уже не в том возрасте, когда человека воспитывают. Я чувствую, что… в моменты насилия чувствую, что вот он – настоящий я. Понимаешь… – сигарета вновь вспыхнула. – Мне страшно, Лиза. Просто страшно. Прости, я не должен тебе такое говорить, сопли распустил тут, я вовсе не…

Она мигом обняла его – так, как умеет только она. Своими тоненькими ручками обвила его тело и своим прижалась к нему, словно Вселенная разорвётся на части, если их души не сольются в нечто целое, неделимое. Головой она прижалась к груди, сразу услышав признание в любви от тяжёлого и быстро стучащего сердца. Грубо, сильно, отрывисто сердце Андрея, не жалея рёбер, призналось Лизе в любви. И она ответила:

– Я всё равно люблю тебя. И буду любить. Я-то видел тебя настоящего, я знаю, каким ты бываешь нежным. Я буду любить тебя, Андрей Бедров. А в будущем возьму твою фамилию.

И всё. Здесь он не выдержал, дамбу окончательно прорвало, мышцы лица скривились (Лиза, Лиза, любимая Лиза!), и слёзы хлынули рекой, какую никогда не видели сослуживцы. А вот Лиза… Она не начала переубеждать Андрея в его красоте (чего он ожидал), не обиделась и даже не подумала жалеть его, нет – она просто обняла его и сказала… сказала, пожалуй, те слова, которые не просто трогают сердце, а крепко сжимают его и не отпускают… сказала «Я всё равно люблю тебя». Таким, какой он есть. Господи, есть ли на Земле человек, чья душа шире и прекраснее души этого ангела?

Андрей докурил сигарету, выбросил её в окно и почувствовал, что самым правильным решением будет оторвать от себя Лизу, извиниться и уйти, не испортив праздник окончательно. Такая любовь пугает… очень пугает… Человек привязывается к тебе так, словно от тебя теперь зависит его жизнь, и осознание этого пробирает до дрожи. Особенно, если уже привык наплевательски относиться к собственной жизни.

Чёрт, я не должен плакать!

Андрей попытался приструнить себя, остановить поток слёз, как всегда проделывал перед сослуживцами, не желая, чтобы кто-нибудь видел его слабость, но Лиза не была сослуживцем, она была женщиной, женщиной любимой, при мысли о которой замирает, а затем бешено начинает биться сердце; женщиной, чья душа была прекраснее всех в этом отвратительном, злом, жестоком мире. Огни гирлянд начали расплываться перед глазами, окно превратилось в одно большое пятно, а женские руки тем временем не отпускали Андрея. Казалось, они обнимают не его тело, а то, что было в нём заперто – саму душу.

– Ты просто ещё не видишь эту красоту, – тихо сказала Лиза, – а я вижу. Именно благодаря ей я пишу книгу.

– Ты заблуждаешься, – Андрей уже не пытался скрыть дрожь в своём голосе. – Мне вообще кажется, что наша встреча – ошибка. Не следовало приходить к тебе после крыши, надо было остаться дома, не мучить тебя и…

– Дурак! – Лиза чуть отпрянула. – Не смей так говорить, понял меня? Я чуть ли не каждый вечер благодарю судьбу, Вселенную, Бога – да всех! – за то, что свели меня с тобой, а ты говоришь, лучше б этого не было? Да ты – моя жизнь, Андрей! Как ты не можешь этого понять?

– Вот это меня больше всего и пугает. Я боюсь… боюсь, что когда-нибудь тебе придётся познакомиться с настоящим мной. С тем, кто сидит внутри.

– Так познакомь меня с ним сейчас.

– Нет, нет, нет, ни в коем случае. Я не должен допускать вашей встречи, я всегда… ну, всегда стараюсь не причинить тебе боли, как-то обидеть. А этот… который внутри… Лиза, я боюсь, что когда-нибудь забудусь и перестану его контролировать. И тогда превращу твою жизнь в кошмар.

– Почему ты так уверен, что это произойдёт?

– Потому что мой отец тоже сначала казался хорошим – настолько, что в него влюбилась мама. А теперь ей не хватает пяти зубов, потому что он их ей с любовью выбил!

– Но ты же не твой отец!

– Я его сын! – взревел Андрей. – Я сын своего отца и с каждым днём всё больше чувствую, что мы с ним похожи. Я знаю, знаю, что можно поменяться, знаю! Но ещё я знаю, что ты, Лиза, очень похожа на мою маму в молодости, и я не хочу ломать тебе жизнь, не хочу, чтобы твоё лицо было таким морщинистым, глаза потухали, а нот трижды сломали! Поэтому… поэтому… – Андрей перевёл дыхание и выпалил из себя то, что никак не ожидал услышать. – Нам надо расстаться. Так будет проще для всех. Пока я ещё не сделал тебе больно.

И тут же Андрей пожалел о своих словах. Лизу будто током ударило, она дёрнулась и мигом стала ко всему равнодушной, уставившись куда-то в пустоту. Мышцы её тела разом ослабли. Спустя несколько секунд она отстранилась от Андрея и шатающейся походкой, на негнущихся ногах поплелась к кровати – совсем как призрак, когда-то живший яркой жизнью в теле человека. Андрей стиснул зубы от злости, лишь глядя на безвольно болтающиеся у чёрного платья руки. Вот так… Какой же силой обладает любимый человек. Стоит ему сказать определённые слова, как из тебя сразу уходит вся воля, желание жить, сама жизнь. И жизни сейчас не было в движениях Лизы – только тупое отчаяние и, наверное, шок, потому что она не замечала ничего – и поэтому больно ударилась бедром об угол кровати.

Она опустилась на кровать, опустила руки на прижатые друг к другу колени, и тут Андрей увидел (в полумраке теней и сияния гирлянд), как переливаются блеском голубые глаза – как поверхность моря в ясный солнечный день. Да, надо было уйти, да, следовало всё закончить уже тогда – сказал, и точка! – но эта её поза…. поникшие плечи, стеклянный взгляд, красивое платье, которое сейчас лишь подчёркивало безвольность тела… что-то заставило Андрея подойти к кровати, опуститься перед Лизой на колени – так, чтобы его голова была чуть ниже её, – и, взяв её за руку, сказать:

– Прости, надо было не так резко говорить, но нам правда следует всё прекратить, потому что дальше будет труднее всё закончить, и…

– Познакомь меня с ним.

Лиза взглянула на Андрея, и сейчас он не увидел в её взгляде пустоты, которая сквозила там минуту назад. Она смотрела именно на него, Андрея Бедрова, и повторила:

– Познакомь меня с ним. Если, как ты говоришь, рано или поздно он выйдет наружу, тогда познакомь меня с ним сейчас.

– О ком ты говоришь?

– О твоём дьяволе, – Лиза чуть склонилась, в её голосе значительно прибавилось твёрдости. – Рано или поздно всё равно придётся с ним столкнуться, так давай сделаем это сейчас. Я хочу поговорить с ним.

– Нет, Лиза, нет. Ты даже представить не можешь, что он с тобой сделает, что он делал с другими людьми, с другими женщинами. Ты с ума сошла, что ли? Я не позволю причинить тебе боль.

– Андрей, – она взяла его лицо в руки и напрягла их, не позволяя своему мужчине отвернуться, – я не боюсь твоего сраного дьявола. Я не буду соглашаться на разрыв отношения только потому, что в твоей черепной коробке сидит кто-то, кто не даёт тебе спокойно жить. Выпусти его, мы с ним поговорим. Давай. Только я и он, твой дьявол. Пуская делает со мной всё, что захочет, я сопротивляться не буду. Если ты действительно любишь меня, твой дьявол захлебнётся в любви. Я его не боюсь так, как ты.

– Ты его не видела.

– Так покажи его! Я перед тобой нагая, ничего не скрываю! Хочешь, сниму платье? Я могу быть открытой как физически, так и духовно. А ты, Андрей? А? Я вдохновляюсь тобой, когда пишу книгу, но теперь я поняла, что мне следует узнать тебя полностью, что в тебе есть что-то ещё, так тщательно скрываемое тобой от меня. Я хочу любить тебя всего, а не только какую-то конкретную часть, хочу любить все твои грани, всех твоих ангелов и демонов. Будь сейчас настоящим. Не скрывай свою страсть к насилию. И посмотрим, что в тебе победит.

За окном одного из петербургских домов, расположенных на окраине города, ветер злился на падающий с неба снег, швырял его в стены, пока в маленькой комнатке, украшенной гирляндами, скрытой в полумраке, переплетались меж собой две отчаянно влюблённые души. Андрея стоял на коленях и смотрел на Лизу снизу вверх, а она держала, держала его лицо в своих ладонях, чувствуя бегающий под щеками жар, сидя на кровати, на которую когда-то давно он положил её сломленную, еле живую, не подозревающую о своей красоте. Теперь её задачей было рассказать ЕМУ о ЕГО красоте.

– Смотри мне в глаза. И выпусти его. Выпусти дьявола.

Омуты одних зрачков проваливались в омуты других, весь мир перестал существовать, казалось, его никогда и не было, Вселенная – выдумка, плод фантазии больного писателя, реальны только эти глаза, глаза Лизы, именно они – центр мироздания. Андрей смотрел в них минуту, вторую, лежащие на лице ладони не позволяли отвести взгляд, и скоро – через вечность, столетия – что-то внутри зашевелилось, дрогнуло, проснулось. Андрей провалился в бездну, которую окружали ярко-голубые, почти синие обручи, и уже не чувствовал своего тела, нет, оно стало чужим, неосязаемым, он – душа, он – нечто невидимое, неосознанное, и он касается её души, видит, чувствует её, а тем временем рёбра в оставшемся без контроля теле начинают трещать, ломаются, плоть разгрызают чужие клыки, и ОНО выходит наружу. Андрей пребывает во тьме, дышит ею, но всё равно он ощущает, как к горлу подкатывает смесь гнева, ярости и злости, он забывает всё – подсолнухи, жёлтый, сигаретный ожоги на руке, Фредди Тода – и ослабевает, становится никем, освобождает все свои страсти, чувства, эмоции и из тьмы медленно тяжёлой поступью выходит тот, кто передавливал Коле дыхательные пути на залитом закатом поле, кто жаждал сломать Клеопатре руку и драл её, игнорируя всякие просьбы прекратить; кто впечатывал в пол лицо охранника почти так же, как когда-то давно схоже добивал локтями Колынова. Из тьмы выглядывал тот, кто всегда хотел крови.

– Вот он, – тихо сказала Лиза. – Я вижу его. Я вижу твоего дьявола.

Она склонилась ещё ниже, теперь их лица разделяла пара сантиметров, и страх – страх, безумнейший страх! – захватил Андрея. Вдруг он – ОН! – сейчас набросится на неё, прыгнет из одних зрачков в другие, и никто не сможет его остановить?! Андрей дёрнулся, но Лиза не позволила ему увести взгляд, потому что не должна была потерять вышедшего на свет монстра. Оба дышали тяжело, обжигали друг друга горячим воздухом, температура которого меж ними достигала температуры поверхности Солнца, но ни один из них этого не замечал, потому что тела остались позади, они – лишь души, Андрей и Лиза – сгустки энергии, живой энергии, и сейчас они находятся ТАК близко друг к другу, как никогда. Кровь в венах пыталась прорвать сосуды, ей было тесно – тесно! – но по-настоящему тесно было душам, ведь они жаждали вырваться, освободиться из этой комнаты и улететь в космос, далёкий космос, в бесконечную даль!

– Перестань, – попросил Андрей. – Он разорвёт тебя. Ты не понимаешь, что делаешь.

– Пусть разорвёт. Посмотрим, кто сильнее: он или ты.

И после этих слов Лиза, не отпуская глаза и душу Андрея, прильнула к его губам, жадно впитавшись в них, выдохнув в них всё то, что хранила в себе.