Безымянный подросток с окраины города

– Дурачок! – А после прильнула к его губам, два тёмных силуэта соприкоснулись, пока оранжевое солнце очерчивало их контуры подобно художнику, а ветер, гуляющий по крышам, нашёптывал им что-то о вечной любви. В материальном мире меж собой лишь соединились две пары губ, но в мире духовном одну душа слилась с другой, и каждый из них – и Андрей, и Лиза – почувствовал это. Любой их поцелуй был многом больше, чем тактильный контакт. Что-то волшебное… неосязаемое…

Лиза чуть отпрянула и сказала:

– Мне, конечно, приятно, но умирать ради меня не стоит. Ты просто живи, люби меня, и мне этого будет достаточно.

Она укрыла его пледом и сама же под ним спряталась, обвив руками торс и припав головой к груди, – казалось, весь мир – одна сплошная холодрыга, и лишь Андрей – единственный источник тепла в нём, поэтому Лиза так сильно к нему прижалась. Хотя, конечно, причина в другом. В надежде, что дарит любимый человек. Лишиться её – хуже, чем остаться голым на морозе.

Она подтянула к себе колени, вновь свернувшись клубочком. Эта её привычка всегда грела Андрею сердце, и сейчас на него, обнимающего маленького котёночка, спрятавшегося в его руках, нахлынула такая волна тепла (и незнакомой до недавнего времени нежности), что ветер тут же показался холодным. Лиза… Любимая Лиза…

И почему именно она?

– Я люблю тебя, – тихо сказала она под клетчатым пледом, после чего Андрей почувствовал, как объятия стали крепче.

Он ласкал многих женщин – зачастую в увольнении, всегда держа в голове время отправления нужной ему электрички (опоздание с УВАЛа означало смерть). Он, бывало, снимал для утех номер в задрипанной гостинице, гордо называвшей себя мини-отелем, тратя кадетскую стипендию на комфортную ночь с незнакомой ему девушкой: двуспальная кровать, телевизор, окна, выходящие во двор, графин с водой, использованные кем-то презервативы, валяющиеся у душевой, и готовая ко всему девушка, в глазах которой интеллекта ноль, а желания трахаться – хоть отбавляй. Андрея это никогда не смущало, он понимал, что их привлекает его животная сила, тело, ведь на фоне остальных сослуживцев он выглядел крепче и сильнее. Женщины манили его, и он манил женщин. Иногда всё же он ездил к ним домой, потому что денег попросту не было, и уже там, где отцы учили дочерей правилам жизни, Андрей опускал этих дочерей так, что те не могли понять – стонут они от боли или от счастья. Постоянная жизнь в казарме и отсутствие женщин в жизни превращали увольнения в аттракцион, цель которого – попробовать всё за минимальное количество времени. Вот Андрей и поддавался слабости всех мужчин – красивым женщинам, чьи ноги раздвигались как автоматизированные двери супермаркета.

Выходит, я всегда был таким. Клеопатра не первая. Мне всегда нравилось причинять женщинам боль, просто с ней это достигло пика. Я всегда был таким… чудовищем.

Женщины манили его, но его ни разу не интересовало в них что-то помимо тела. Разговоры с ними были лишь скучной и обязательной частью на пути к сексу – ради чего и приходилось выслушивать нытьё девушек. Лиза же… Она… Андрей держал в ладонях груди намного больше и привлекательнее Лизиных, ласкал бёдра шире и уже, изучал женские тела, и большинство из них выглядело гораздо сексуальнее тела той, что сейчас свернулась клубочком под клетчатым пледом и слушала сердцебиение своего мужчины. Но Андрей не променяет Лизу ни на какую другу девушку, даже будь у последней сногшибательные формы и такая же страсть к насилию, потому что… потому что теперь Андрей (впервые за всё время) любил что-то помимо тела, нечто, скрывающееся в нём – душу, прекрасней которой нет и не будет на свете, и оттого вдруг красивым становится и тело – в глазах влюблённого в нутро человека его оболочка кажется в сто раз красивее. В остальных он этого не видел. Все они казались ему одинаковыми, и сейчас, оглядываясь назад, согревая в своих объятиях Лизу, Андрей понял, что не может вспомнить лицо ни одной из тех девушек (кроме, конечно, Клеопатры) – все они слились в один образ, их лица смешались друг с другом, создав в памяти одно на всех. Может, из-за равнодушия к их личности он поэтому и не запоминал их внешность? Ведь ни одна по-настоящему его не интересовала, зачастую это были девчонки с танцев, с которыми занимались главные танцоры, второй взвод, а после эти девчата, охмурённые стальной хваткой кадет, шли тусоваться в город, где обладатели алых погон, опьянённые свободой, выключали большую голову и включали маленькую. Андрей сам никогда не знакомился, за него это делали товарищи, а дальше девушки начинали флиртовать, поцелуи, стремящаяся вниз кровь, влага, стоны, а после – пустота, какая всегда наступает наутро после бурной ночи с незнакомой, неинтересной тебе девицей. Только секс, только трение двух разгорячённых тел друг об друга – большего Андрей от женщин не ожидал. Да они, кроме собственного тела, ничего ему дать и не могли.

Но Лиза… Было в ней что-то волшебное; Андрей даже не хотел разгадывать эту её магию, а просто наслаждался обволакивающей тело влюблённостью, что стремительно перерастала в любовь. Лиза… Это имя вобрало в себя все прелести жизни, оно сочетало в себе и мягкость, и твёрдость – сначала язычок нежно гладит нёбо, а потом зубы стискиваются чуть ли не в оскале, чтобы выдать это самое «за». Лиза. Лиза… Елизавета… Андрей и представить себе не мог, что когда-нибудь его так зачарует женское имя.

– И я люблю тебя, – сказал он, не зная, спит она или нет, но тут же почувствовал, как шеи нежно коснулись губы. Нежность… Всё было пропитано нежностью.

Они провожали закат в тишине, и никто не чувствовал дискомфорт, беззвучие сейчас было для них лучшей музыкой, ведь зачем нужны слова, если говорят души? И вот так, поглаживая плечо Лизы, укрывшейся от ветра под пледом, обнимая её, чувствуя под лопатками бетон и глядя на готовящийся к ночи Петербург, Андрей гулял средь собственных мыслей и вдруг обнаружил, что ему… что он впервые… впервые за всё время…

Чувствует себя спокойно.

Он знал минуты спокойствия, но только сейчас, 1 марта 2022 года, утопая в нежности со своей дамой сердца, понял, что они были лишь иллюзией, что страх никогда – никогда! – не отпускал его и на долю секунды, просто были перепады – где-то сильнее, где-то слабее. В казарме он всегда был на взводе, расслабляться себе он не позволял, да и за забором страх (иррациональный страх) преследовал его везде, куда бы Андрей ни пошёл. И только сейчас страх отступил; конечно, ненадолго, завтра он вернётся, но пока дышится так свободно и легко… почему бы этим не насладиться? Да, в первый раз в жизни Андрей чувствовал себя так спокойно! На какое-то мгновение он даже поверил, что никогда не питал страсти к насилию, что Ворон – это не он, а он – это нежный, сентиментальный и полный романтики парень, обнимающий самого лучшего человека на свете и смотрящий на утопающий в лучах заката Санкт-Петербург.

Может, всё будет хорошо. Последнее ограбление, и я увезу маму с Лизой далеко отсюда, мама начнёт жить счастливо, может, влюбится в достойного мужчину – хотя я на него ещё посмотрю, – вновь почувствует себя женщиной, и Лиза опубликует свою книгу, станет мегапопулярной, я найду себе нормальную работу и стану…

Стану…

– Хорошим отцом, – тихо сказал Андрей.

– Что? – послышалось из-под пледа.

– Я стану хорошим отцом. Я… стану хорошим отцом. Обещаю.

Несколько секунд тишины, после Лиза вынырнула наружу: сначала появились светлые волосы, затем – яркие голубые глаза. И сейчас эти глаза устремились на Андрея.

И он продолжил:

– Больше всего на свете я боюсь превратиться в своего отца, что у моего сына детство будет такое же, как моё. Я боюсь… – Он увёл взгляд в сторону, но тут же заставил себя вновь посмотреть на Лизу. С трудом, но всё же он сказал: – Мне страшно… я боюсь, что… что сломаю тебе жизнь, котёнок. Что стану твоей самой большой ошибкой, что ты будешь жалеть о несовершённом самоубийстве.

– Андрей…

– Я знаю, о чём говорю! Я видел фотографию моей мамы в молодости, она была такой красивой, такой… – Он сделал паузу, вдохнул и высказал то, что больше всего его беспокоило: – Вы с ней очень похожи. Даже как-то не по себе становится. Я помню, смотрел на мамину фотографию, на эту красавицу, которой она когда-то была, и вдруг понял, что она могла остаться такой же, если б не отец. И я не хочу, Лиза…

– Чтобы то же самое случилось со мной?

Он медленно кивнул, всё-таки не справившись с её взглядом – увёл глаза в сторону и почувствовал, как начинает гореть всё лицо. А она всё смотрела на него, пока ветер играл произнесёнными словами, повисшими в воздухе.

Какое-то время Андрей не отрывал взгляд от трещин в бетоне, словно они могли спасти его, но потом Лиза взяла его лицо в ладони, подняла – две пары глаз слились в дуэте и – и заговорила:

– Младенческое трогая лицо, Господь шептал слова благие: «В тебе течёт река отцов, но берега её другие».

Её пальцы поглаживали его нагревающуюся кожу.

– Это что?

– Это строки из одного стиха Рэя Брэдбери. Он написал его давным-давно, ещё до нашего с тобой рождения, представляешь? Эти строки значат, что ты никогда не перестанешь быть сыном своего отца, в тебе течёт его кровь, но ты – ты, Андрей – всё же не он. У тебя другие берега. Ты ДРУГОЙ. Наверняка у вас есть схожие черты, но если ты его ненавидишь, быть может, ты тот, кто изменит русло реки? Ты – не копия своего отца, ты его сын, вы не можете не быть похожими, потому что у вас одна кровь… но это не значит, что ты превратишься в него. В отца. Ты сильный, Андрей, я это знаю. Ты меня пугал своим дьяволом, но он мне даже ничего не сделал, а почему? Потому что ты оказался сильнее. Вот здесь, – она ткнула пальцем ему в грудь, – бьётся твоё сердце – не отца, а ТВОЁ. И если ты найдёшь в нём достаточно сил, чтобы бороться с отцовской частью себя, ты победишь. Ты не превратишься в него и не испортишь мне жизнь, я буду счастлива, и родится у нас какой-нибудь красавчик или красавица, а я буду гордиться, что у моих детей такой замечательный папа. Просто найди в себе силы противостоять тому говну, которое в тебя заложил отец.

Они долго смотрели друг другу в глаза, пока закат ласкал их силуэты: Лиза стояла на коленях, нагнувшись к Андрею поближе, он же просто сидел уже не в силах отвести взгляд от нацеленных на него голубых глаз.

И в какой-то момент, удивляясь самому себе, он сказал:

– Младенческое трогая лицо, Господь шептал слова благие: «В тебе течёт река отцов, но берега её другие». Что за мужик это написал?

Лиза улыбнулась.

– Не мужик, а великий писатель Рэй Брэдбери. Один из моих любимых авторов. Вообще-то он…

Лиза не договорила, потому что Андрей, будто заново влюбившийся, взял её, притянул к себе и обнял так, словно она была всей его жизнью, его сердцем, его душой, и ему хотелось как можно дольше держать её в объятиях, никуда не отпускать и благодарить Бога за то, что свёл его с этим человеком. Никогда он не чувствовал себя так хорошо, так спокойно! Господи, Лиза… Андрей думал, единственным человеком, который принимал всех его демонов, все его уродства, был и останется Коля, но Лиза… она зашла дальше и вступила в схватку с самым коварным злом внутри Андрея… одержав победу.

Она б тебе понравилась, amigo. Ты был бы в восторге! Ты всегда умел радоваться за друга.

– Знаешь, – тихо заговорил Андрей, – с появлением тебя в моей жизни что-то начало меняться, я имею в виду… даже когда наступает какая-то жопа, я теперь чувствую, ну… почему-то я уверен, что дальше всё будет хорошо, даже если сейчас очень плохо, если…

Чёрт, что с моим языком?!

– … если мир катится в бездну, я всегда вспоминаю тебя, и мне это придаёт сил. Я становлюсь лучше.

– Это называется надеждой, – Лиза поцеловала его в уголок рта. – В тебе расцветает надежда, милый. На-деж-да. Ты знаешь, что это такое?

– Похоже, теперь знаю, – он вновь, в какой уже раз попал в очарование её глаз, но на этот раз не мешал ему, полностью расслабился и слова хлынули из него потоком: – Мне кажется, я больше не смогу жить без тебя. Ну или смогу, но тогда то, что сидит глубоко-глубоко во мне, завладеет мной, и я превращусь в чудовище. Я чем-то болен, ни один врач в мире не даст название этой болезни. А ты – противоядие, ты – моё лекарство. Благодаря тебе я учусь быть человеком.

– Ну ладно, хватит, я сейчас расплачусь, – Лиза смущённо засмеялась, и Андрей вдруг увидел, как щёки её заливаются румянцем.

Краснеет.

Она привалилась к бетонной стене, укрыв пледом и себя, и Андрея. Теперь крыши Санкт-Петербурга, блестящие жёлтым и потухающим оранжевым, отражались в обеих парах глаз. Лиза достала из сумки, что лежала рядом, полулитровую бутылку кваса, медленно открутила крышку (пш-ш-ш-ш!) и набросилась на бурлящий напиток.

– Обожаю квас! – Она одним заходом осушила половину бутылки, вытерла губы и громко, на весь мир рыгнула. Мигом покраснела и сказала: – Ой…

Андрей не смог не рассмеяться (эти большие, полные вины глаза на красном как помидор лице!). Чуть ли не задыхаясь от смеха, он приобнял смущённую Лизу – если б она была черепахой, то спрятала б голову в плечи. Но смех Андрея… Уголки её губ дрогнули.

– Как я тебя люблю! – Всё ещё смеясь, он поцеловал её горячую щёчку. – Вот такую, какая есть. И дай-ка мне тоже хлебнуть квасу.