Царица Аталья

– О, Ахазья, не перехитрить нам Бога!

– Я согласен с отцом! – подал голос муж Йорам, решивший, что и ему следует сказать слово-другое.

– Иошафат, где раньше был твой важный пророк? – сердито заметил Ахазья, – сколько добра потрачено, и зря!

– А крушение надежд! – подхватила Аталья.

– Не нам, рабам Божьим, указывать Ему, – ответил Иошафат, – тебе же, умелый мастер, плата причитается сполна. Ты не виноват. Не возражаешь, Ахазья, расплатиться поврежденными судами?

– Пусть так, – уныло произнес Ахазья.

– Благодарю вас, щедрые монархи! – воскликнул корабел.

– Иошафат! – вскричала Аталья, не в силах более скрывать отчаяние, – ты внемлешь прорицаниям, ты впал в суеверие! Если это не язычество, тобою заклейменное, то что это?

Бессильные рыдания сотрясали хрупкое тело. Иошафат строго посмотрел на сына. Муж Йорам помог Аталье встать и увел ее домой. Цари Израиля и Иудеи пожали друг другу руки. Иошафат проделал это горячо, Ахазья – прохладно. “Я пришлю тебе еще один полк в подмогу” – сказал старший младшему. Довольный исходом дела судовой мастер удалился восвояси.

3

“Конец надеждам на процветание Иудеи! – горевала Аталья, – вот каковы приверженцы единственного и истинного – на поверку-то они и есть худшие суеверы-язычники! Не будет золота из Офира – и задуманные Иошафатом перемены зачахнут. Не проложат новые дороги, не подведут водоводы к садам, не разработают каменоломни, не построят простолюдины добрые дома, да что и говорить…”

“Иногда они правы, однако. Байка про тигровую шкуру до сих пор казалась верна. Я покинула светлую и ступила на черную полосу. Только бы она узка была. Или новой беды ждать?” – гадала Аталья.

Брат Ахазья тяжело переживал неудачу. Он, как и сестра, вожделел золота страны Офир. Только не для мирных затей желал он сокровищ, но военную силу свою хотел укрепить. В тайне души мечтал обходиться без помощи Иудеи, хотя важность союза с единокровным царством признавал. Теперь же скрепя сердце и с выражением благодарности принял от Иошафата подкрепление.

Вернувшись из Иерусалима во дворец Шомрона, он подумал, что недурно бы немного отдохнуть от бранного труда, поклониться могиле отца, утешить мать, обсудить с братом Йорамом, как успешнее вести моавитскую кампанию.

Печально завершился один из диспутов на ратные темы. Нетвердым шагом ступали братья Ахазья и Йорам, покидая обеденную горницу и направляясь в свои опочивальни. Проходя мимо приоткрытой оконной решетки, Ахазья зацепился за нее широким рукавом исподней рубахи, и стал терять равновесие. Погруженный в думы Йорам не сразу заметил затруднение брата и опоздал протянуть руку помощи. Бедный Ахазья выпал из окна, обеспамятел и лишь наутро очнулся. Переломаны кости, тупая утробная боль туманила мозг.

Слезы отчаяния катились по щекам страдальца. “Неужели это конец? – думал Ахазья, – я мало жил, коротко царствовал, по пальцам перечесть убитых врагов, любви не знал и наследников не оставил!” Безнадежности вопреки он зазывал лекарей, отправлял одного за другим гонцов к всеведущим прорицателям – алкал слов надежды. Корил себя: “Несчастье свое на дне кружки нашел. Воистину говорят, больной от могилы бежит, а здоровый туда спешит!”

Не спасли молодого монарха ни костоправы, ни лекари, ни снадобья. Умер бездетный Ахазья. И надел корону младший сын Ахава. И выходит, что Атальин муж Йорам, как и прежде – наследник престола Иудеи, а брат Йорам стал царем Израиля.

4

И вновь Аталья в Шомроне, опять плачет у свежей могилы, обнимает несчастную мать. Поседела голова Изевели, морщины избороздили лицо, горе застыло в глазах. За год потеряла мужа и сына.

– Где слезы твои, матушка? – вопрошала Аталья.

– Еще увидишь их, дочка. Они всегда со мной… – отвечала Изевель.

– Я тоже страдаю, я лишилась брата…

– О, Аталья, сын больше, чем брат!

– Не будем мерить, матушка, чье горе глубже!

– Пусть сжалятся над тобою боги, чтоб не познала ты разницы… Своего Ахазью береги!

– Да будет по слову твоему!

– Сына потерять – велико страданье, а знать, что сын утратил жизнь – тысячекратно горько! Милостивая природа назначила отцу с матерью уходить вперед детей, но жестокая судьба перевернет закон, и невыносимо больно видеть мертвое чадо. А вот и слезы…

– Ахазья повредился волей случая, но сдается мне, матушка, что умер он не случайной волей.

– Ты проницательна. Это Эльяу, безжалостный гонитель семьи нашей, пророча, накликал смерть первенцу моему.

– Пророчество – всего лишь уст деянье. Разве можно причинить смерть словами?

– Сбывается зло речей пророков иудейских. Должно, имеет колдовскую силу божество, что покровительствует им. Так умер твой отец, теперь брат, я – скорое звено в цепи их лиходейств…

– Да хранят тебя боги, матушка!

– Он так хотел жить, мой мальчик! Безмерно мучился. Знал вещую силу слова Эльяу и трижды ходатаев отправлял – заступничества просить. Первых двух посланников пророк сжег огнем, не выслушав. А третьего пощадил и наказал передать Ахазье, что не придет исцеление, а постель станет смертным одром ему. Вышло по слову Эльяу.

Настало время Аталье возвращаться в Иерусалим. Она поцеловала постаревшую, сгорбившеюся мать, обняла брата Йорама. Тяжело начинается царствование его – продолжать войну с непокорными моавитянами.

5

Тянулись дни траура. С утра до вечера Аталья сидела в горнице. Напротив располагался муж Йорам, скучал. Тут же был и сын Ахазья. Расспрашивал мать о безвременно умершем тезке, сожалел. Наведался Иошафат. Старик все чаще болел. Из-за телесной слабости не поехал с Атальей в Шомрон и сына и внука не отпустил – сказал, мол, время тревожное, не годится молодым мужчинам покидать столицу.

В один из дней с утешениями явились первосвященник Одед и с ним Матан, благонамеренный духовный наперсник Атальи. Вошедшие молча уселись на лавку в углу горницы, придали лицам горестные выражения, сочувственно глядели на скорбящую.

Аталья не смотрела в сторону гостей из храма. Слишком хорошо запомнила она рассказ матери о роковом пророчестве Эльяу, и духовная его родня была не к месту и не ко времени, и не хотелось ей слушать лицемерные слова.

– Мои коэны и левиты соболезнуют тебе, Аталья, – начал неизбежную речь Одед, – а я печалюсь больше всех, ибо ты не чужая мне, и твое горе – мое горе.

– Благодарствую, – коротко ответила Аталья.

– Мне кое-что донесли о несчастье в Шомроне, но хотелось бы слышать слово сестры – самое точное и правдивое.

– Ахазья тяжко покалечился, – через силу проговорила Аталья, – но раны не были смертельны. Он хотел просить помощи Эльяу и трижды направлял к нему своих послов. Двоих тот сжег огнем, а с третьим передал пророчество кончины. К несчастью, ясновидцы ваши умеют накликать смерть. Вот тебе, Одед, точные и правдивые, как ты просил, слова сестры покойного, от матери ею слышанные.

– Я сострадаю тебе всем сердцем, Аталья. Однако не обмолвилась ли Изевель о том, что первым делом не к Эльяу, а к Вельзевулу, божеству языческому, отправил послов бедный Ахазья?

– Нет, не обмолвилась.

– Роковую ошибку совершил Ахазья. Не потерпел Господь пренебрежения и потому через пророка своего свершил справедливое возмездие. Всевышний прав всегда.

– Непогрешимый ваш ревнивец смертью покарал увечного и болящего за ошибку его.

– Ах, Аталья, ты в горе, и потому я пропускаю мимо ушей богохульные твои слова. Не стану обременять тебя более. Прошу, не отвергай наше участие. Пойдем, Матан.

Во время краткой беседы Атальи с первосвященником никто не вставил слова. Молчали и после ухода Одеда и Матана. А Аталья думала, что слишком широка черная полоса, и не известно еще, сменится ли она светлой. Или последняя беда есть мрачного грядущего заря?

Глава 8 Опасности навстречу

1