Глаза смыкаются.
– Аминь!
Слобожане потянулись из церкви длинною вереницей.
– Виктор! Пошевеливайся… Не отставать! – сухо говорит Синяя Борода, проходя мимо монастырской конюшни и исподлобья бросая подозрительные взгляды. Маленький человек понимает, что отец чем-то встревожен.
10
Наступает Рождество.
Блестят медные ручки дверей, старательно начищенные Василидушкой, на столах – праздничные скатерти, а стулья и кресла расставлены в ласкающем зрение порядке. Даже рояль повеселел, освобожденный от густых слоев пыли.
В гостиной нарядная елка, по вечерам ее зажигают – очень весело прыгать вокруг нее, вдыхая хвойный аромат и любуясь золотою звездой на ее вершине.
Маленький человек наряжен в темно-бархатную курточку с белыми кружевами, ниспадающими на плечи и на грудь. Совсем белокурый паж из блестящей свиты какого-то средневекового маркграфа!.. Но – увы! – без золотого кинжала на поясе.
– Я вам дарю эту розу, приколите ее к груди! – говорит Ирочка своему пажу, протягивая красную бумажку от конфекты.
Мальчик опускается на колени перед повелительницей, покорно исполняя ее приказание.
– А теперь давай играть по-другому.
– Хорошо, Ирочка, – соглашается мальчик, вытаскивая из-под кровати раскрашенный мячик на траурном пьедестале.
– Ах! – пугается Ирочка, схватывая мальчика за руку. – Ой, какое!..
– Молчи! – шепчет белокурый паж: – это божик Холерища. Помолимся!
Опускаются на колени перед идолом, набожно складывают руки и что-то таинственно шепчут.
Уважение к кумиру в мальчике с недавних пор еще возросло. Однажды вечером, когда отца не было дома, мать пошла с маленьким человеком наверх, к матери Ирочки. Уходя в гости, мальчик заметил, что подушка на его постели не взбита и, взбив ее, положил на старое место. Когда же они вернулись, подушка лежала в ногах и на ней была ямка, точно след чьей-то тяжелой головы…
– Аллилуйя! Аллилуйя!
Розовая Ирочка подтягивает:
– Аллилуйа! Аллилуйа!.. а что это значит?
– Молчи, не спрашивай, а то божик рассердится.
И опять:
– Аллилуйа! Аллилуйа!
Но Ирочке уже надоело. Надула губки рассердилась, щелкнув указательным пальчиком по лбу идола:
– Вот какой скучный… Не говорит…
Мальчик краснеет от негодования:
– Дрянь! Злюка! Не смей обижать моего божика!
Для большей убедительности дергает девочку за золотистую прядь волос.
– Посмей только!
Девочка начинает горько плакать, а предусмотрительный обидчик торопливо прячет идола под кровать, чтобы не отняли взрослые.
Ну, конечно, является отец и делает выговор:
– Проси у нее прощенье!
– Не хочу!
Тогда отец ставит его в угол:
– Озорник и разбойник неисправимый!
– А вот возьму и еще нос ей расквашу, – гадкая девчонка! – возмущается маленький человек.
Разобиженная Ирочка в слезах уходит домой, ее щечки пылают: всем мальчишкам следует отстригать головы ножницами!
А маленький человек стоит в углу, лицом к стене, ковыряет пальцами обои и хнычет, но слезы ему приятны: сладко страдать за веру, за возлюбленный кумир.
К обеду Синяя Борода освобождает его из-под ареста, не добившись ни слова раскаяния и, раздраженный такою гордостью, объявляет, залпом осушая рюмку водки:
– Ну-с, а завтра мы будем иметь удовольствие слушать «Попрыгунью-стрекозу» дедушки Крылова… Неправда ли, Виктор, ты основательно изучил ее к празднику?..
– Да, папочка, – робко лепечет маленький человек, отлично понимая, куда клонит свою речь отец, наслаждающийся смущением сына.
– Две недели мальчишка баклуши бил. Кажется, было, когда зазубрить басенку. Завтра непременно спрошу.
– Спроси! – шепчет маленький человек, бледный, как полотно.
Мать заступается, подкладывает на его тарелку самые сочные куски рождественского гуся:
– Да не лучше ли после праздников?
– Нет! – категорически отвечает отец. – Обязательно завтра.
– Я знаю, папочка, басенку… Знаю я!
– Ну, вот и превосходно! – саркастически улыбается отец.
Из кухни приходит Василидушка, разряженная в нелепо-пестрое платье, с зелеными драконами. В одной ее руке миска с компотом, в другой синенький конверт – только что полученное письмо.
– Из имения! – радостно вскрикивает мать, торопливо разрывая конверт нервными пальцами и мельком просматривая содержание письма. Отец еще насмешливее улыбается: вот как, письмо не ему, а ей!