– Боязно было? – тем временем спрашивает Василида.
Молодой парень – перевозчик – хвастлив.
– А чего же?
– Да затор тронется… Измелет!
– Бог не выдаст! – хмуро отвечает другой перевозчик, старик с иконописным лицом, сухонький, желтенький и высокий.
– Оно, конешно, – соглашается Василида; – да може на дне-то куды лучше: лежи-полеживай, песком засыпаючись, да с окуньками играючи.
Она завистливо смотрит вслед матери, неся багаж в комнаты, где бабушка уже пробирает отца Ирочки:
– Вы бы, сударь, пиджачишко надели, а то, не дай Бог, простудитесь, – грудишка-то у вас не из важных… не люблю я распущенности такой.
Тот кряхтит, но подчиняется.
Бабушка чувствует себя как дома: журит, командует, бранит потоп, выговаривает мужчинам за то, что за обедом пьют водку, а по утрам холодной водой не обтираются. В конце концов вытаскивает из дорожной корзины новенькую колоду карт и засаживает мужчин за преферанс; но плешивый отец Ирочки имеет несчастье отыграть короля, будучи бабушкиным партнером, а потому с позором изгоняется из-за стола: пусть вместо него играет его жена.
Много прекрасных вещей бабушка привезла в подарок внуку. Дети, сидя на полу, около большой лучинной корзины, разбирают ее содержимое.
– Яблочки!.. Ирочка, возьми, пожалуйста, вот это самое толстое.
– Нет, я самое красное хочу.
– Ну, возьми и красное, и самое толстое, все возьми!
Ирочка принимает, как должное.
– Лед! – вдруг вскрикивает она, бросаясь к окну. Огромные ледяные глыбы, точно заброшенные рукой титана, вертясь и сталкиваясь, поплыли по реке: затор прорвался, беда тому, кто не успеет догрести до берега.
– Лед! Лед тронулся!
Бабушка спешит к окнам гостиной.
– Отменно хорошо! – качает она серебристою головой, – отменно!
Вокруг дома шуршат мелкие льдины, плохо сдерживаемые затонувшею оградой.
– Боже мой! Как ужасно! – мечется мать Ирочки, – мы все потонем, все!
– Да не визжите же, сударыня! – обертывается к ней бабушка, – где же это слыхано, чтобы этакой домина затонул… Вздор, у реки и воды-то не хватит.
Но мужчины тоже с опаской поглядывают на окна, преувеличенно спокойными голосами рассуждая о потопе, какого не запомнят и старожилы. Лица мужчин искажены тревогой, спокойными в действительности остаются лишь дети да старая бабушка, от души восторгающаяся красотой разгулявшейся стихии.
– Отменно хорошо… Всю бы жизнь стояла да смотрела. Не понимаете вы, судари, этой роскоши.
– Бабушка, а потоп пройдет?
– Пройдет.
– И Волга высохнет?
– Ну, нет! – загадочно усмехается бабушка, – этому не бывать, не бывать этому. Завтра, думаю, слегка опадет вода, а там и совсем войдет в русло, но звенят бессчетные ручьи, поят и кормят великую реку.
– И мы опять уйдем вниз? – грустно спрашивает маленький человек.
Бабушка смеется, гладя внука холеною рукой по кудрям:
– Что, не хочется, небось, сударь, не хочется? Скандалы любишь?
– Не хочется, – печально вздыхает мальчик, оплетая хрупкими ручонками бабушку: – ах, бабушка, как с Ирочкой весело играть!
– Ничего, сударь, – утешает его бабушка: – недалеко живет, придет и она к тебе в гости.
Но маленький человек смотрит на ползущие льдины и печалится:
– Ой, бабушка, скучно как… зачем все кончается!
– Кончается, сударь, кончается! – задумывается бабушка: все кончается, и жизнь… давно ли невестою была, а теперь… – голос бабушки замирает до шепота, – а теперь умирать пора, старой, мне… О-ох!
– Не умирай, бабушка, – льнет к старушке маленький человек: – я вырасту и куплю тебе часики золотые с длинною цепочкой.
Бабушка наклоняется, целуя внука:
– Спасибо, сударь… А пока учись хорошенько. Скоро в гимназию пойдешь, в город переедете, с мальчишками-озорниками подружишься.
– А Ирочка здесь… останется? – беспокоится маленький человек, но бабушка его утешает: Ирочка тоже должна учиться и, наверное, ее родители тоже переедут поближе к городу.
Мальчик с любопытством засматривается на тот берег. Купола – как чьи-то головы, фабричные трубы – как поднятые кверху пальцы. Страшно! страшно!
…И ни один предмет в затопленной квартире не будет стоять точь-в-точь на старом месте, когда наводнение кончится, когда из подвалов выкачают насосами воду, когда пылающие печи осушат промокшие стены.
…Новые обои, новая штукатурка на потолке, новые стекла вместо выбитых льдинами, – все новое, новое, преображенное потопом.
День меркнет, сгущается тьма, а вольные льдины все сталкиваются, все грызутся, смертной сечей приветствуя золотую весну.
И плывут далеко, далеко…
– Зажгите лампы! – командует бабушка, отходя от окна, – начнемте-ка, судари, новую пульку.