Тугайно-тростниковый скиффл

У начала озера Николай отделился от группы с намерением зайти с противоположного от нас берега. Мы втроем пошли вдоль кромки тростников.

– Здесь где-то проход был, – сообщил Марат.

Через сотню метров, на самом деле, узрели изрядно протоптанную тропу. Осторожно ступая по плотно прижатым к земле ломким стволам растений, мы двинулись к воде. Как такового, берега не было. Уже с середины тропы сквозь растительный настил стал просачиваться черный ил, издававший резкий гнилостный запах.

К открытой воде подходить не решились, чтобы не спугнуть уток. Затаились в двух метрах от неё. Я взял Дуську на поводок. Приходилось рассматривать поверхность озера через стволы тростника. И хотя небо на востоке заметно посветлело, можно было разглядеть лишь возвышающиеся над водой хатки ондатры, торчащие повсюду кочки, да едва заметные верхушечные побеги роголистника.

Различить в этом наборе болотных ингредиентов уток было сложно. Как только мы ступили на охотничью тропу, они тут же замолкли и не взлетали только потому, что не видели объекта, издающего пугающие звуки, как бы мы не крались. Но явно насторожились и находились в оцепенении. В таком состоянии их вполне можно было принять за кочки или другие предметы, расположившиеся темными пятнами на воде.

Но тут с противоположного берега раздался громкий шум ломающегося тростника. К водоему, несомненно, двигалось крупное животное.

С середины озера стали подниматься утки. Их сидело там не меньше полусотни. Мы выскочили из зарослей по колено в воде и начали палить. Общими усилиями удалось выбить из стаи двух уток. Я с Маратом и Дуськой ринулся подбирать добычу.

Озеро, как и предполагалось по наличию кочек и водорослей на воде, оказалось неглубоким, что позволило нам быстро добраться в болотных сапогах до места, не замочив ног. Дуська увидела дичь первой, резво подплыла и ухватила птицу за грудку. Я взял из её пасти утку и похвалил за усердие. Приободренная, она тут же развернулась и поплыла к Марату, который в это время пытался извлечь из воды вторую. Но в последний момент, когда он уже коснулся оперения, та неожиданно нырнула, и Марат остался ни с чем.

Он стоял обалдевший, беспомощно раскинув руки. А все потому, что впопыхах, на волне успеха, он сунул свое ружье Юрику, и добить утку, которая, кстати, выплыла от него в пяти метрах, ему было нечем. Я же не мог вмешаться в этот инцидент из-за Дуськи, которая находилась от меня в створе выстрела.

Дуся, на глазах которой развивались эти драматические события, прибавила обороты и приблизилась к нырку вплотную, но тот снова ушёл под воду. Не останавливаясь, собака продолжала упорно грести по направлению исчезнувшей птицы. И вот подранок появился из воды перед самым её носом. Заметив страшного зверя, утка отчаянно забила крылом, но Дуся успела впиться в заднюю часть и принялась мять, пытаясь ухватить её покрепче.

Так с успехом для нас завершилась захватывающая эпопея на водах. Героиней её стала Дуся, которая продемонстрировала на деле охотничьи способности и по праву заслужила уважение среди двуногих собратьев по охоте.

– Здорово! – послышались одобряющие возгласы Николая Константиновича с противоположной от нас стороны.

– Так это ты, любезный?… А то мы гадали, что за животное ломится в камышах?.. Юрий Иванович даже предположил – не кабан ли шорох наводит… До сих пор вот трясется в страхе. А это, оказывается, у Николая Константиновича вдруг моча в голову ударила, и он решил испортить нам охоту, – откликнулся я, пытаясь излагать свое возмущение языком, близким по форме к литературному.

Тут на нас, откуда ни возьмись, налетел табунок чирков, со свистом пронесся над водой и мгновенно исчез из поля зрения. Никто даже не успел вскинуть ружье.

– Болтать меньше надо на охоте, – незамедлительно, используя ту же нормативную лексику, отреагировал Николай Константинович

После обмена мнениями стороны разошлись подальше друг от друга. Марат с Юриком побрели по воде, а я решил удалиться по суше. Так было удобнее перемещаться с собакой. Вышел из тростников и направился к перемычке между озерами, которую заметил, когда доставал нырка. Это было удачное место в центре пролета уток. Там они начинали снижаться перед посадкой на кормовое угодье.

До перемычки мы дошли быстро, и только я собрался шагнуть в заросли, как Дуся опередила меня и залетела туда первой. Её хвост сигнализировал о наличии рядом дичи. Скорей всего, фазана. Я отступил назад на открытую площадку, встал в стойку, расставив для устойчивости ноги, и поднял ружье в направлении предполагаемого взлета птицы. Через мгновение из тростников с шумом взметнулся петух. Вылетел он в том месте, где я ожидал. Предстал передо мной во всей своей красе в метрах десяти. Я выстрелил, но он продолжал лететь, пальнул во второй раз – никакого эффекта. Я не верил своим глазам и до последнего момента ждал, что фазан вот-вот упадет. Но мои ожидания не оправдались. После этого я не выдержал и громко разразился гневной тирадой, выбирая наиболее красочные и выразительные словосочетания, адресованные преимущественно самому себе. Не преминул упрекнуть за то, что взял не то ружьё. И теперь не имел возможности сопроводить дичь выстрелами до тех пор, пока она не скроется из виду. Дело в том, что накануне этой охоты я приобрел новое оружие: шестизарядный полуавтомат «Сайга», сконструированный на базе автомата Калашникова. Оба ружья я взял с собой, но к озеру пришел с привычной двустволкой шестнадцатого калибра.

Дуська выскочила из тростника и заметалась из стороны в сторону, отыскивая отстреленную птицу, очевидно, веря в мою непогрешимость.

– Дуся, уймись, – попытался я усмирить пыл собаки.

Та остановилась и вопросительно посмотрела на меня. Я доходчиво объяснил ей, что на самом деле хозяин прекрасный стрелок, но на сей раз произошла досадная промашка. В этой связи попросил у неё прощение за доставленное беспокойство и пустые хлопоты.

После длительного излияния досады мы двинулись к месту, где сел петух.

Несколько минут шли неторопливой походкой, размышляя каждый о своем. И тут из-под ног у меня с грохотом взлетела утка, причем кряква. От неожиданности я сгоряча отдуплетился, но заряды прошли мимо цели. Непонимающим взглядом я проводил удаляющуюся птицу и осмотрелся, не представляя, откуда она могла подняться. Как оказалось, в семи шагах от меня находилась глубокая яма диаметром в четыре метра с высокими берегами. Дно было до середины наполнено водой. По краям лужи зеленела травка. Утка заметила меня первой, но уже очень близко, поэтому взлет оказался шумным. Для разгона не было места.

Фортуна явно отвернулась от меня. Я вслух попытался прокомментировать промах и разобраться в причинах непопадания в цель.

Мои рассуждения, наполненные страстным желанием докопаться до истины, прервала стрельба, устроенная на озере. Я увидел одинокую, несчастную уточку, извивающуюся под градом пущенного в неё свинца… Когда же она удачно миновала, казалось бы, опасный участок и скрылась за барханом, я с облегчением вздохнул. У меня на душе стало легче.

Солнце любопытно выглянуло из-за песчаного бугра, словно заинтересовалось моими содержательными и глубокомысленными высказываниями. Я поприветствовал светило, поблагодарил за проявленный интерес к моей скромной персоне и отвесил низкий поклон.

Со спокойной совестью вернулся к озерам. Как-никак, оставил в живых два божьих существа.

Но утренняя зорька не задалась. И хотя утки налетали, попасть в них мне не удавалось. Наверное, спешил, и заряд проходил впереди идущих птиц, потому что после выстрела они резко забирали вверх, а над ребятами же успевали подняться очень высоко, что создавало им определенные проблемы, о которых коллеги поведали мне позже достаточно недвусмысленно.

Часам к десяти лёт прекратился. Мы выползли из тростников и отправились на поиски речки. С озера мы уносили трех уток, одна из них значилась на счету Марата. Оснований для расстройства не было. При любом раскладе – ужин был обеспечен. И нас еще дожидалась вечерняя зорька.

VI

Через полчаса мы уже стояли у тугайных зарослей, за которыми, по нашему разумению, находилась река, и пытались обнаружить проход внутрь. Так как видимых троп и редколесья не наблюдалось, с прищуром двинулись вдоль полосы местных джунглей, состоящих из колючих деревьев джиды и кустарников с обвивающими их цепкими растениями, которые все вместе, переплетаясь меж собой, делали их непроходимыми.

По пути следования Дуся выгнала двух фазанов. На этот раз я не упустил ни одной птицы и, к своему удовольствию, уложил в заплечный мешок. Всё это происходило на глазах моих спутников, которые молча восприняли мой успех, но идти дальше скученно уже не могли. Николай прибавил шаг и вскоре скрылся за поворотом. Марат сдвинулся левее в заросли чингила. И только Юрик не стал дергаться, продолжая двигаться в заданном направлении и избранном темпе, исключительно потому, что по жизни избегал лишних телодвижений. Мне пришлось вплотную приблизиться к кромке тугая, чтобы не мешать его ходу. Я старался, по возможности, идти с ним параллельно с таким расчетом, чтобы, если вдруг смажу по взлетевшей птице, у него бы имелся шанс тоже выстрелить.

Мы так увлеклись охотой, что забыли о своих намерениях, даже не знали толком, у реки ли находимся. Незаметно вышли в открытое поле с низким редким тростником. Впереди лежало озеро. Тугай в этом месте очерчивал полукруг и уходил чуть ли не в обратном направлении. От озера к нам шел Николай.

На месте изгиба тугайная растительность была реже, и мы решили подобраться к воде. Наши расчеты оправдались. Не успели пройти и полсотни метров, как уперлись в русло реки. Но вода в ней стояла лишь в небольших углублениях. Не было сомнений, что её где-то выше перекрывали. Когда переезжали речку по мосту, создавалось впечатление, что она полноводная. Радовало только одно обстоятельство – дно протекавшего здесь недавно водного потока было истоптано фазаньими следами.

Мы выбрались из тугая и решили осмотреться. Сразу же за озером возвышалась песчаная гряда. Дождались Марата и забрались на вершину. Было видно, как, бесконечно петляя, тугайная полоса делает огромный круг, огибая хребет, на котором мы стояли, и теряется вдали. В пойме реки поблескивало несколько озер.

– Что будем делать? – поставил я вопрос.

– Нужно воду попробовать в озере, – внес предложение Николай.

Оказавшийся на нашем пути водоем был раза в три больше того, возле которого находился лагерь. Вопреки нашим предположениям, по берегам озера рос невысокий редкий тростник, и торчали кустики гребенщика. На вкус вода вполне годилась для потребления.

После недолгих колебаний решили переместиться на новое место у озера с питьевой водой. Решающим фактором, склонившим нас к переселению, стали фазаньи следы, покрывающие дно обмелевшей реки.

Сборы были недолги, но сам переход заставил изрядно попотеть.

Солнце будто вконец распоясалось и неистово источало на землю не по сезону жаркие лучи.

От прежней стоянки до реки было около полукилометра, но вдоль неё до нового места поселения предстояло пройти в четыре раза больше. Охота настолько завладела нами, что мы незаметно протопали вдоль тугая не меньше двух километров, пока не набрели на озеро. Обратный путь к лагерю, кстати, не лишенный интереса к пернатым, тоже показался увлекательной прогулкой. Теперь же, нагруженные неподъемными рюкзаками, мы едва передвигали ноги. Через каждую сотню шагов буквально валились под куст в тень и несколько минут не могли отдышаться. После небольшого привала требовались огромные усилия, чтобы встать, поэтому, чтобы не терять на подъем и без того угасающие силы, решили приходить в чувство стоя. Останавливались у большого куста тамарикса, а там, где не было кустарника, у джиды, громоздили рюкзак на ветки и наваливались на него всем телом. Так, полулежа или полустоя, набирались сил для следующего броска.

Собирались быстро, и никто не подумал переобуться, снять теплые вещи, что были надеты еще ранним утром, да и пихать их было некуда. Юрий Иванович не нашел даже места для своего спальника. Впрочем, приспособить его поверх рюкзака, как обычно поступают туристы, он не мог по одной простой причине. Под дно своего полутораспального ватного мешка он подшил поролон толщиной в пять сантиметров, чтобы мягко и тепло было спать на земле и не заботиться о растительной подстилке. Обхватить такой спальник в свернутом состоянии не хватало рук. Юрий Иванович нес свое спальное место перед собой, ухватившись за алюминиевую проволоку, которой мешок был опоясан.

Из-за спальника Юрик не видел дороги и частенько терял ориентир, натыкаясь на кочки или внезапно возникающие перед ним кусты. В середине пути он вообще отказался идти дальше.

– Я буду ночевать здесь, – наотрез заявил он, грохнувшись в очередной раз вместе со своим мешком и рюкзаком на огнедышащий песок.

Стоило неимоверных усилий и кучу времени, чтобы сдвинуть его с места. Для этого потребовалось обрушить на его несчастную голову немереный поток красноречия, изыскивать реальные средства воздействия на его психику, формулировать убийственные аргументы, чтобы убедить его найти силы подняться и продолжить движение к намеченной цели.

На переход, полный лишений и невзгод, затратили более двух часов. До будущего лагеря первым добрался Николай, следом за ним я. Через пару минут к нам присоединился Марат. Как только скинули рюкзаки, сразу же сорвали с себя мокрые от пота куртки и ринулись к воде. Прохладная влага быстро привела нас в чувство. Появилось ощущение, будто тело, как надувной шарик, наполняется жизненными силами.

На горизонте замаячила фигура Юрия Ивановича. Двигался он явно не по прямой линии. И не только потому, что ему мешал спальный мешок, торчащий паровозной трубой, он просто уже не различал перед собой предметы. Они маячили впереди в туманной дымке. Практически несчастный Юрик перемещался по абрису.

Видеть эту картину без содрогания было невозможно. По сравнению с этим живописным полотном бурлаки Репина выглядели просто сосредоточенной группой спортсменов-разрядников, перетягивающих канат. Мы кинулись навстречу изнемогавшему товарищу.

Марат вырвал из скованных судорогой рук Юрика спальный мешок. Мы с Николаем ухватились за лямки рюкзака и стянули с его могучих плеч непосильную ношу. Но даже облегченный, Юрий Иванович не устоял на ногах и повалился, яко подкошенный колос или колосс Родосский, принимая во внимание размеры его тела. Марат с трудом, но заботливо подложил под голову бедняги необхватный спальник.

–Воды, – выдавил из себя умирающий.