Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 1

С радостью встретили Алёшкина и его боевые товарищи-разведчики. В бытность свою командиром разведвзвода, он сумел завоевать у своих подчинённых и авторитет, и доверие. Они видели, что он по-товарищески доверчив, но в то же время и требователен, и справедлив. Разведчики хорошо понимали, что в разведке нельзя терпеть разгильдяев, лодырей и людей недисциплинированных. Именно в этом подразделении каждый должен быть безусловно уверенным в своём соседе.

Но вернуться в разведку Алёшкину не пришлось. Полученные ранения ослабили его. Это хорошо понимал командир полка Васильев. Он назначил Якова Матвеевича адъютантом в штаб первого батальона. Это место обычно занимал офицер в звании не ниже поручика, а то и штабс-капитана, но во время войны её доверяли и прапорщикам. Васильев не побоялся доверить её Алёшкину. За год он успел изучить боевые качества молодого человека и был уверен, что знания, полученные в течение девятимесячной учёбы, и приобретённая в боях сноровка помогут ему справиться с выполнением и этих обязанностей.

Алёшкин ревностно взялся за исполнение своих новых обязанностей, а они в корне отличались от его предыдущей службы. Если раньше ему приходилось участвовать в стычках с противником самому и руководить полутора-двумя десятками людей, то теперь ему доверялось подготавливать планы, разрабатывая порядок боевых действий целого батальона. Это было неизмеримо труднее.

Может быть, в мирное время Алёшкину и удалось бы заслужить право на занятие подобной должности, на это потребовались бы долгие годы. Но шла война, а она значительно ускоряет все события.

Между прочим, и сам ход войны на этом участке фронта изменился. Ещё с марта 1915 года командование здесь принял генерал Брусилов. Он любил Россию, по-настоящему желал ей победы и считал своей обязанностью делать всё, чтобы эту победу приблизить. Им был разработан план прорыва Австро-германского фронта на этом участке.

План направили на рассмотрение и утверждение Ставки. Верховный Главнокомандующий, а им в то время стал уже сам царь, сменив своего незадачливого дядюшку, по советам своей супруги, как считалось, совсем не желавшей победы русским, план этот отверг. Не поддержали его и генералы Ставки. И вряд ли бы он осуществился, если бы не требования союзников, на которых, пользуясь затишьем на Русском фронте, германские войска повели довольно успешное наступление. Узнав об отклонении предложенного Брусиловым плана, представители союзников, то есть англичан и французов, потребовали его осуществления. Верховному ничего не оставалось, как выполнить их требования.

Одновременно усилиями царского правительства и всех немецких шпионов, которыми был наполнен царский двор, наступление обставили так, что для русской армии оно пользы не принесло, а лишь привело к большим потерям. Союзники, конечно, выиграли: немцы ослабили свой нажим на них, оттянув значительные силы для ликвидации Брусиловского прорыва.

В этой боевой операции, начавшейся 22 мая (стар. стиля) 1916 г., принимал участие и 341-й Восточносибирский полк. Его подразделения даже заняли небольшое местечко в районе г. Хелм, но затем, не получая необходимого количества боеприпасов и поддержки со стороны других частей, вынуждены были отойти.

В первые дни боёв убили командира второй роты, и на его место был назначен Алёшкин. В конце боевой операции 341-й полк вывели для переформирования. Но Якова Алёшкина в нём уже не числилось. Прокомандовав ротой всего несколько дней, он опять был ранен осколком снаряда в живот. Ранение в живот в то время считалось почти всегда наверняка смертельным, и потому, отправляя раненого в госпиталь, ни врачи, ни его сослуживцы уже не считали его в числе живых. Один из его товарищей сообщил о тяжёлом ранении Якова жене.

А между тем Якова Матвеевича с соблюдением возможных предосторожностей перевозили с одного эвакуационного этапа на другой, нигде не решаясь произвести операцию, считая, что если он не погиб при следовании до этого места, то обязательно погибнет или здесь, или в дороге, и потому торопились от него избавиться и поскорее эвакуировать его дальше в тыл. Состояние же раненого не ухудшалось, температура спала. Он просил еды, а его держали на голодной диете. Но наконец в одном далёком тыловом госпитале решились на операцию – ревизию раны. И тут выяснилось, что осколок, видимо бывший на излёте, брюшины не пробил, а только ушиб её, чем и вызвал явления, сходные с теми, которые бывают при проникающем в брюшную полость ранении. Осколок извлекли, и рана стала быстро заживать. Через месяц по прибытии в госпиталь раненый выздоровел.

Трудно передать, что чувствовала Анна Николаевна после получения из полка письма, где сообщалось о ранении её мужа и его безнадёжном положении. А он, не желая тревожить жену и не зная о том, какое известие послал его товарищ, ей не писал до тех пор, пока не сделали операцию и не объявили ему, что его жизнь вне опасности.

И вот, когда примерно через месяц после первого Аня получила второе письмо, на этот раз написанное самим мужем, радости её не было границ. А через две недели явился и он сам. На этот раз учли тяжесть ранения и то, что это было уже второе ранение за два года, и предоставили ему двухнедельный отпуск.

Две недели, проведённые Яковом Матвеевичем с семьёй, промелькнули как сон. Они с Анютой пережили как бы первые дни своей любви, и расставание их было очень трудным. Единственное утешение Ани, уже третий раз провожавшей мужа в огненное пекло войны, – подраставшая дочка. Люсе исполнилось три года. Эта толстенькая, живая девчушка доставляла много радости матери и скрашивала её одиночество.

Так как от Марии Александровны никаких вестей не поступало, Яков Матвеевич решил по дороге на фронт заехать в Темников, чтобы узнать, что с ней случилось, а также расспросить о Боре.

Несмотря на зло, причинённое ему Ниной, к матери её он всегда относился с уважением. Путь его лежал через Торбеево, и не сделать небольшого крюка он просто не мог.

Вот таким образом, через сутки после высадки в Торбеево. Яков Матвеевич Алёшкин очутился в Темникове. Было это 1 сентября 1916 года. Не решаясь зайти к родителям жены, ведь он знал, как отнеслись они к незаконному браку с Аней, направился прямо к бабусе.

Часов в двенадцать солнечного, ещё по-летнему тёплого воскресного дня он с небольшим чемоданчиком в руке вошёл во двор гимназии и остановился перед домом Марии Александровны.

Первым, кого он увидел, был мальчонка, который, как и все дети того времени, играл в войну, яростно сражался деревянной саблей с крапивой и лопухами, в большом количестве росшими по углам гимназического двора. Яков Матвеевич не мог рассчитывать увидеть здесь своего сына, и потому не обратил особого внимания на вояку, махавшего деревянной саблей и громко кричавшего «ура!». Он подумал, что это сынишка кого-нибудь из служащих гимназии.

Боря в пылу сражения как-то не заметил вошедшего. И только когда офицер с саблей (настоящей) и револьвером на боку стал подниматься на крыльцо бабусиного дома, остановил на нём взгляд, да и то ненадолго. Мало ли кто к бабусе приходит. А перед ним стояло ещё столько головок репейника и кустов жгучей крапивы, они враги, их надо уничтожить! И Боря снова принялся за прерванный бой.

Но в это время на кухонное крыльцо выскочила Поля и громко закричала:

– Боря, Боря иди скорее, папа приехал!

Мальчик, услыхав крик, побежал к дому. Он был перепачкан землёй, по лицу струился пот, волосы растрепались, штанишки порваны, коленки ободраны и покрыты волдырями от ожогов крапивой. Увидев Борю в таком виде, совсем не предназначенном для гостей, Поля в ужасе всплеснула руками и запричитала:

– Боже мой! Какой ты грязный и оборванный, и когда только ты это успеваешь? Идём скорее в детскую. Марья сейчас поможет тебе умыться и переоденет. Ах, Господи! Совсем забыла, что они с Женей гулять ушли. А у меня яичница жарится. Ну беги сам, раздевайся и умывайся. Я на кухню забегу и сейчас к тебе приду, займусь тобой. Да иди же ты скорей, Господи! То как ветер носится, а то едва ногами шевелит.

А Боря и на самом деле замедлил шаги, он задумался: «Какой это папа? Тот, который его только что отдал бабусе, или тот, про которого она говорила в дороге: «Алёшкин настоящий»? И что значит «настоящий», почему тот ненастоящий? Какой он? Добрый? Сердитый? Этот офицер, а тот был солдат», – в форме Боря разбирался хорошо. – Значит, это не Мирнов, а Алёшкин, но почему он такой худенький и низкий?»

В памяти Бори хоть и смутно, но сохранился облик папы Алёшкина, виденный им в двухлетнем возрасте. Папа представлялся ему большим и толстым. То, что Боря сам вырос, и с величия его девяти лет все взрослые ему стали казаться меньше, он ещё, конечно, не понимал. Вот эти раздумья и одолевали мальчика. А Поля, прибежав из кухни, торопилась привести его в порядок.

Пока проводился этот туалет, Мария Александровна, часто останавливаясь из-за слёз, которых она не могла сдержать, рассказывала зятю о трагических событиях, случившихся в её семье за прошедшие годы.

Вернёмся и мы к январю 1915 года, когда в семье Нины Болеславовны Алёшкиной появилась дочь Нина, получившая фамилию и отчество чужого, совершенно неизвестного ей человека.

Глава девятая

Через три месяца после рождения дочери, окрепнув, Нина решила переезжать в Николо-Берёзовец, где её давно ждали. Волга вскрылась, пошли первые пароходы. Не хотелось ей забираться в такую глушь. Плёс – хоть и небольшой, но всё-таки город. Недалеко в Кинешме – брат. В плёсской больнице она проработала более трёх лет, да и люди в ней стали как бы своими, близкими, расставаться с ними трудно. А там не было никого: ни родных, ни знакомых.

Но ехать необходимо. И как можно скорее, пока место ещё за ней. Жизнь с каждым днём становилась дороже, а у Нины на руках уже трое маленьких детей. Помощи ждать неоткуда: муж в армии, служила она одна. На новом месте жалование почти в два раза больше, можно будет сводить концы с концами. Ехать без прислуги немыслимо. Ксюша, привыкнув, не захотела оставлять эту семью, тем более что её Василий служил где-то в Карпатах. Надя от переезда отказалась.

В путь тронулись с первым пароходом, плыли до Костромы, затем да Солигалича, а оттуда часов 12 ехали на лошадях. Измучились за дорогу все, но, к счастью, никто не заболел.

Больница в Берёзовце Алёшкиной понравилась. Большое рубленое здание в форме буквы Г, рассчитанное на 70 коек, с четырьмя отделениями: терапевтическим, заразным, хирургическим и акушерским. Из четырёх врачей теперь в больнице было два: терапевт-хирург Тихомиров и акушерка Серафима Андреевна, более известная под именем тёти Симы. Серафима Андреевна, так же, как и доктор Тихомиров, работала в николо-берёзовецком врачебном участке лет пятнадцать, то есть со дня его открытия. Больницу построили перед самой войной, и остальной персонал её был молод.

Жена Сергея Андреевича Тихомирова, такая же старая, как и он, служила в больнице кастеляншей. Серафима Андреевна была одинока. Они занимали напополам вторую квартиру того же дома, в котором находилась квартира заведующего больницей.

С приездом Нины Болеславовны должно было открыться хирургическое отделение. До сих пор всех хирургических больных возили в город Солигалич, где больница всегда была переполнена, и потому часто больных из сёл не принимали.

Перед Алёшкиной сразу же встала неотложная задача: как можно скорее наладить работу операционной и начать оказывать необходимую помощь хирургическим больным. К счастью, у неё уже был опыт организации хирургического отделения по Плёсу, но в условиях Николо-Берёзовца она столкнулась с новыми трудностями.

Кое-как выделив для устройства своих личных дел всего три дня, она, положившись в остальном на Ксюшу, вместе со смотрителем (по-теперешнему завхозом) больницы принялась добывать необходимый инвентарь и инструменты, приводить в порядок имеющийся, обучать персонал, оперировать поступающих больных и одновременно руководить всей работой больницы.

Она уходила из дому чуть ли не с рассветом и возвращалась поздно вечером. Да ещё иногда приходилось бежать в больницу в середине ночи, к какому-нибудь вновь поступившему тяжёлому больному. У неё не хватало времени даже для того, чтобы покормить грудного ребёнка. Дочурку Ниночку вновь нанятая няня Василиса, перекрещённая ребятами в няню Васю, приносила для кормления прямо в больницу. Хорошо, что недалеко – по существу, в одном дворе.

Дом, отведённый под квартиры врачей, деревянный, рубленный, размещался во дворе больницы. Он стоял на небольшом пригорке, одна сторона которого более пологая и длинная, спускалась к зданию больницы и, перегороженная невысоким заборчиком, отделяла основной больничный двор от дворика, относящегося к жилому дому. Другая сторона пригорка, крутая и короткая, спускалась в сторону большого елового леса, подходившего вплотную к высокому забору, отгораживавшему весь земельный участок больницы. У подножья пригорка со стороны леса протекала маленькая безымянная лесная речушка.

Весной, когда приехала семья нового врача, все эти прелести частично скрывались таявшим снегом, а где он уже стаял, были покрыты топкой грязью, и пользоваться ими было ещё нельзя. Зато с наступлением тёплых летних дней весь пригорок покрылся ярко-зелёной травой и полевыми цветами. На речке около берегов, заросших осокой, начали свои бесконечные трели лягушки, а из леса с раннего утра и до позднего вечера доносились самые разнообразные птичьи голоса. Место это стало просто чудесным.

Деревья (большие ели и берёзы) росли отдельными группами и внутри двора больницы. Старшим ребятишкам, Боре и Славе, места для игр было более чем достаточно. Они впервые в жизни очутились в таком диком местечке. До этого они знали только город и теперь полностью отдавались полученной свободе. А скоро у них появились и приятели из местных сельских ребят. Мальчишки числились под присмотром Ксюши, но фактически были предоставлены самим себе, ведь на ней лежали все заботы по домашнему хозяйству: приобретение продуктов, приготовление еды, уборка квартиры и стирка белья. За продуктами надо было ходить в село, в его центр, а он находился далеко, версты за три от больницы. Там находился и базар, и лавки, путешествие отнимало много времени.

Няня Василиса, высокая, костлявая женщина лет сорока пяти, хорошо известная акушерке Серафиме Андреевне, по заверению последней, любила детей и умела за ними ухаживать. И на самом деле, маленькая Ниночка, целиком отданная на её попечение, была всегда чистенькой, сухой, сытой, и ничем не болела.

После нескольких месяцев напряжённой работы, к середине лета, Нина Болеславовна почувствовала ухудшение здоровья. Снова по утрам появилась тошнота. Она заметно похудела и осунулась, появилось отвращение к некоторым видам пищи и вообще отсутствовал аппетит. Кроме того, стали всё чаще беспокоить боли в области желудка, появлявшиеся как будто без всякой причины. Относить всё это на счёт переутомления было уже нельзя.

Прежде всего она осмотрела сама себя, и ей показалось, что в подложечной области прощупывалась какая-то опухоль. У неё мелькнула мысль о раке, но она тут же отбросила её. В семье Шиповых и Пигута, по её сведениям, никто не болел этой страшной болезнью, а в то время теория о наследственности рака была самой распространённой. Нина Болеславовна решила показаться Тихомирову.

Тихомиров считался опытным врачом, был он таким и на самом деле. Но ведь кроме глаз и пальцев он тогда ничем не располагал, и потому опухоли обнаружить не сумел, хотя осмотрел свою молодую коллегу самым внимательным образом. Да он и не рассчитывал её найти. Тогда считалось, что рак – это болезнь людей пожилого и даже преклонного возраста, а Алёшкиной не было ещё и тридцати трёх лет. Он решил, что это просто воспаление желудка, как тогда его называли, хронический катар желудка, явившийся следствием неправильного, нерегулярного питания, общего переутомления и кормления грудью ребёнка. Было решено Нину от груди отнять и одновременно приступить к лечению желудка различными щелочными лекарствами и щадящей диетой.

После месячного лечения Нина Болеславовна и в самом деле почувствовала себя бодрее. Да и работать она стала меньше. Первый, самый трудный период уже прошёл, и жизнь хирургического отделения вошла в нормальную колею. Она стала больше гулять, больше проводить времени с детьми, чему те были несказанно рады. Как будто всё наладилось. Есть она стала гораздо лучше, но худеть всё-таки продолжала.

В это время к ним в гости приехал брат мужа Юра Мирнов. Он окончил гимназию и собирался в этом году, если не возьмут в солдаты, поступать в университет. Юра гостил две недели и почти всё время проводил с ребятами, главным образом с Борей. Они ходили в лес за ягодой (земляникой, черникой, малиной), которой в лесу, начинавшемся у забора больницы, было очень много.

Лето подходило к концу. Несколько раз всей семьёй ходили за грибами.

В первых числах августа 1915 года, всего через два дня после отъезда дяди Юры, приехал домой папа – Николай Мирнов.

Появление его было настолько неожиданным, что все просто растерялись. Нина Болеславовна ещё не вернулась из больницы, была занята на операции. Ксюша и няня заметались по дому, чтобы скорее помыть, накормить и устроить отдых барину-солдату, а он в ожидании жены, умывшись с дороги, отправился в детскую, чтобы поскорее увидеть своих цыплят.

Нина спала, а Боря и Слава играли где-то на опушке леса, их даже не успели позвать. Взглянув на спящую дочку и поцеловав её, Николай Геннадиевич расспросил Ксюшу, где могут находиться сыновья, и отправился к ним.