Дом там, где твое сердце

– Я не думаю, что это рассыльный, – шепнула Белль. – У него такое длинное, благородное имя… очень трудное.

– Бек – трудное? – вытаращился на неё господин.

– Мадам Алис как-то его называет… Соторон-Бек… Похоже, но не так.

– Соторон-Бек? – мужчина попробовал и новый вариант на слух. – Морис Соторон-Бек? Морис…

Он застонал в голос, ещё и ещё раз, вцепился в волосы, затем неистовый смерч хохота скрутил его. Господин упал в кресло, вытянул ноги на середину комнаты. И хохотал, даже подвывая, пока окончательно не обмяк в кресле. Приступ безумия совершенно истощил его.

Горничная перепугалась. Страшно встать и невозможно не двигаться. Что, если господину плохо? А вдруг он сошёл с ума?

– Девочка, – обессилевшим вконец голосом простонала глубина кресла, – что же ты наделала… я перебрал в уме население двух стран… вот только собственным соперником ещё не был.

– Mon seigneur, я могу позвать на помощь…

– Сиди, глупое создание! Налить коньяк я могу и самостоятельно.

Выполнив это действие, Омар Лалие с пузатым бокалом весьма приличных размеров вернулся к письменному столу. Оперся бедром о его край.

– Теперь отвлекись от личности таинственного Мориса Бека, – господин тихонько хихикнул. – И вспоминай, что именно мадам говорила о нём.

– М-м… наверное, он её сильно обидел. Она всё твердит – ненавижу, ненавижу, докажу, что чего-то стою и без него…

Мужчина задумался.

– Ненавижу – это хорошо, это сильная эмоция, не депрессивная. Что ещё? Мадам плачет или злится?

– Не плачет, – удивлённо проговорила Белль. – Нет, совсем не плачет. Ругается на себя, что превратилась в неженку, в тряпку, а когда-то…

– Да, – на лице господина появилось мечтательное выражение, – ещё год назад она взлетала на лошадь птицей и скакала без седла…

Элиза могла бы подкорректировать его воспоминания, сильно приукрасившие её навыки верховой езды – но её не было в кабинете, чтобы сделать это.

– Что ж, – хозяин хлопнул себя ладонью по бедру, – благодарю, мадемуазель, – имени Белль он не вспомнил. – Вас ждёт награда за преданность.

Девушка снова удивила его, она поморщилась.

– Не надо награды. Я вроде как предала мадам, придя к вам. Только сама она не сможет спастись. Кому-то надо было стать негодяем.

Омар Лалие смотрел на неё молча. Долго. И думал.

– Пусть так. Тогда вашей наградой станет благополучие вашей госпожи.

Глава 32

Итак, любовь и проклятие его жизни тоскует по прежней Элизе Линтрем. Вольной крестьянке, которой не надо было опасаться его гнева или неудовольствия, зато волновали кровь тайные встречи и хулиганские выходки. Читать нотации о социальной ответственности глупо и бессмысленно, она ещё больше замкнётся, уйдёт в себя, а такое нервическое состояние не способствует беременности. Отчего она до сих пор не смогла понести? Он вроде бы честно исполнял свой долг, и Элиза не скрывала плотского удовольствия. Но мутно всё между ними, нет гармонии. Значит, просто не время, назначенное Аллахом… Будет ей приключение. Пусть девицу встряхнёт.

Ещё на рассвете слуги начали наполнять водой и протапливать бани, устроенные по турецкому образцу в подвальных помещениях. Хлопот было много, но и работал не один человек. Сам господин Лалие отдал распоряжения и после завтрака покинул дом, вернулся же после трёх часов, когда всё было готово. Показательно провёл рядом с собой через главный вход ладно сложенную женщину, чисто номинально прикрытую чёрным плащом. И вместе с ней уединился в банях.

Кошмарную новость Элизе принесла верная Белль. Женщина в ярости подскочила, едва уразумев, о чём, вся трепеща, толкует служанка. Любовницу? В дом? Нисколько не постыдившись?

– Что скажут люди, Белль?! Да мне плевать, что они скажут! Достаточно с меня чужого мнения, если уж Стронберг его не уважает!

С лицом, пунцовым от гнева, мадам топнула ногой. Белль, разумеется, не отважилась задавать уточняющие вопросы, но подумала, что господин был прав, Соторон-Беком по какой-то причине мадам называет именно его.

– Нет, ну каков мерзавец! – продолжала бушевать Лиз. – Запер меня сохранять видимость ради своего «общества», а сам… сам… Задушу негодяя!

Без помощи оторопевшей, забившейся в угол горничной она схватила в гардеробной домашнее платье из кисеи, начала натягивать через голову. Нетерпеливо повернулась спиной:

– Корсет зашнуруй! Да не туго, а то ещё чувств лишусь, когда буду убивать драгоценного супруга.

Белль охнула. Элиза рыкнула на неё.

– Да мечты это, только мечты! Пусть кувыркается с кем хочет, а меня отправит на родину. Я уверена, меня там ждут, – улыбка её замышлялась мечтательной. А вышла быстрой, нервной и жалкой.

– Нет, красить лицо ни к чему, волосы только заколи повыше.

Белль исполнила приказание, и Элиза отправилась в не знакомую ей ранее часть дворца. Строго говоря, банные территории от неё не скрывали и не запрещали туда вход, но роскошной ванной комнаты при апартаментах мужа Лиз хватало, туда были проведены трубы, перегоняющие воду и забирающие её – такого чуда Лиз доселе не видела и с детским удовольствием играла рычагами. Вода где-то нагревалась, лилась на голову уже тёплой, было это сродни волшебству. А слово «баня» звучало привычно, баня и у них в селении была – небольших размеров бревенчатый домик, где дровами топили печь, носили вёдрами воду и мылись голые мужчины и женщины целой толпой. Нет, Лиз определённо предпочитала уединение. И зачем Стронберг поволок свою любовницу в бани, неужели мало спален во дворце?

В подвальные помещения вела каменная лестница, устланная ковром, в начале её и в конце, у самой двери, на стене горели масляные светильники, стилизованные под факелы. По пути Лиз вооружилась метровой палкой, ею пользовались слуги, чтобы раздвигать портьеры, и теперь палка здорово мешала ей. Тяжёлая деревянная дверь, удивительно, была не заперта. Торопился, видать, горько усмехнулась Элиза. Позволив себе окунуться в вязкую боль мыслей о гладком, цвета осенних листьев теле Мариса, как его сейчас ласкает другая женщина, целует, обводит пальцами твёрдые мышцы воина, Лиз ударила плечом дверь. Та трудно, но поддалась, а женщина и не ощутила боли от травмы. Другая боль сжигала её. Непонятно почему, ведь изменял ей не Андрес. Если так больно от лжи Стронберга, от измены Андреса она бы, наверное, умерла. Счастье, что Андрес не такой. Андрес её дождётся.

Элиза оказалась в помещении, отделанном отражающей свет плиткой – мрамор, наверное? Пол устлан толстым ковром. Комната была небольшой, почти пустой и непонятного назначения, только мраморный же стол у стены и скамья. Здесь никого не было. Дверь в дальнем конце лишь притворена. Чуткий слух ревнующей женщины уловил смех и игривые взвизги, доносящиеся издалека.

«Ах, мерзавец», – подумалось вновь. Она не будет устраивать сцен, требовать возмещения или развода, пусть только обеспечит ей возвращение на родину. Скажет Андресу, что приехала к нему, не могла вынести разлуки. Сможет ли любимый простить, что не уберегла Элиза девичьей чести? Женщина вздохнула. Мужчины относятся к этому с щепетильностью, спасёт только любовь. Простит, если любит по-настоящему.

Визг снова, сильнее, будто за девушкой гнались, а та делала всё, чтобы догнали.

– Ах, ах! – вполголоса передразнила Элиза. Она не скрывалась, распахивая следующую дверь.

Снова мрамор, уже нет ковров, а посередине бассейн, не слишком большой, но достаточный, чтобы можно было поплавать, не задевая ногами пол. В глубь ведут три широкие ступени. Может быть, тут бегала и визжала девка Стронберга? Лиз брезгливо отдёрнула ногу в кожаной мягкой туфле от ступенек. Пусто и тут. Смех колокольчиком вёл её дальше.

Ещё комнаты? Ну и баня! Она представляла себе тесное дымное помещение, наполненное паром, как в селе. Где здесь моются? В стене за бассейном не дверь, а полукруглая арка, и там виден коридор. Красиво. На стенах уже не просто плиты, а выложен узор, красный и тёмно-коричневый. Элиза обошла бассейн по узкому бортику, а чтобы не поскользнуться и не упасть в воду, перед тем разулась. Туфли оставила, где упали. Какая разница? Вон, у стены юбка валяется и чулок. Торопились любовники, похоже… Звук, с которым ногти женщины прошлись по плите, напомнил кладбищенский скрежет, когда лопата зарывает покойника. Но в целом Элиза была холодна. А что глаза мрачно сверкали да сердце грыз злобный червь, так Стронберг за всё ответит.

Справа по коридору ещё более мощная, чем на входе, деревянная дверь. Могучая ручка – видимо, сила, чтобы открыть, нужна немалая. Оттуда слышны приглушённые разговоры, дробный визгливый смех. Получается, ей внутрь нужно. В дали коридора видны ещё помещения, они Элизу не интересовали.

Первая попытка открыть дверь не удалась. Перехватила палку в левую руку, напряглась. Внутри девица взвизгнула и захохотала, мерзкие звуки придали сил. Уже рывком дёргая дверь, Элиза представила – а ну как сейчас увидит голую девку и голого Мариса на ней? Поздно было, дверь уже поддалась.

А девка совсем оказалась и не голой. Сидела себе на высокой полке внутри в приличном купальном платье да, задрав ножку выше головы, гладила Мариса по груди её ловкими пальчиками. Тёмные волосы кудряшками, лицо красное и всё в поту. Заливисто хохотала, когда мужчина ловил ножку и щекотал под пальцами. Марис стоял спиной к двери, весь поглощённый своей любовницей. На нём, слава Создателю, были надеты узкие чёрные штаны, а голое тело выше блестело от пота. И уж как жарко-то было внутри! Лиз аж покачнулась в духоте воздуха.

И Марис хорош: только лишь недовольно обернулся да хмыкнул:

– Заходи, раз пришла, и дверь закрой, не гони тепло.

Где раскаяние, где ужас застигнутого врасплох мужа? От растерянности Элиза подчинилась. Влажный жар вмиг пропитал кисейное платье, оно прилипло к ногам, подчеркнуло контуры панталон. Девка смотрела на консервативное нижнее бельё с усмешкой.

Стронберг отвёл расшалившуюся некстати вновь ножку, подцепил онемевшую Лиз за локоть, протащил вперёд.

– Лили, алмаз очей моих, позволь тебе представить мадам Лалие.