Дом там, где твое сердце

– Поэтому и не сказала, – мрачно пробормотала Элиза. Но тут же опомнилась. – Боже, что я несу! Не вынашиваю я никаких детей, что за бред! Я вообще ещё девушка!

– Чисто технически, дорогая, уверяю тебя, – замурлыкал Марис у неё над ухом. – И это недоразумение мы исправим сегодня же.

Лиз громко застонала. Лаймен с сердитым видом махнула рукой:

– Убирайтесь отсюда, вы оба! У меня утром было такое хорошее настроение…

– Я хочу навестить мать! – протестовала Элиза, подталкиваемая к выходу. – Ты свою увидел, а я?

– Сожалею, что визит был таким коротким, мама. В следующий раз мы заглянем, когда живот у Элизы будет заметен всем. А ты, пожалуйста, позаботься пока, чтобы пристроить Андреса Ресья в надёжные руки. Тогда он два раза подумает перед тем, как совершить какую-нибудь глупость.

– Договорились, – Лаймен коротко кивнула на прощание.

Во дворе поместья Элиза отбивалась от Мариса, пытаясь оцарапать его длинными ногтями.

– Как ты посмел сказать такое про Андреса?!

– Посмел – и сказал, – связав колючей верёвкой её руки, Стронберг романтично перекинул возлюбленную через круп Малика.

– Ты отобьёшь мне все внутренности, – визжала Элиза, – если повезёшь так!

– Ну, – Марис ловко затолкал ей в рот чистый носовой платок как подобие кляпа, – поскольку ты не беременна, бояться нечего. К тому же и бедуины, и викинги возили своих похищенных пленниц именно так. Тебя не привлекает овеянная веками романтика?

В ответ на гневные звуки, издаваемые Элизой, он, усмехаясь, провел вдоль её спины рукой, задержался на округлости зада и перешёл на ноги. Дождавшись, пока вопли сменит жалобное поскуливание, он наклонился к уху пленницы.

– А чтобы тебе было интереснее ехать, сообщу, что сразу после приезда домой ты будешь наказана. Но вот способ наказания оставляю твоему воображению. У тебя впереди два часа сладких грёз, любимая, – он пришпорил коня.

Богатая фантазия – страшная вещь. Когда сто двадцать минут быстрой скачки были почти на исходе, Элиза Линтрем свисала поперёк крупа Малика совершенно без сил. В своём воображении она уже десять раз была изнасилована, выпорота, распята и колесована. В тот момент, когда Малик остановился, её четвертовали. Физическое и моральное напряжение истощило её силы до конца, и она начала падать, как только ноги её коснулись песка.

– Бедняжка, ты совершенно измучена, – ласково проговорил Марис, беря её на руки.

Слуги в поместье Лалие так и не поняли, что произошло с хозяином в тот день, когда волосы его из тёмных раз и навсегда стали белыми, но повиновались столь же безропотно, как и всегда. Малик моментально был уведён на прогулку – конь должен остыть, а перед Омаром Лалие бежала служанка, открывая хозяину двери. Через минуту в «Покоях малой жемчужины» появилась Рейхан.

– Омар, что случилось? – от беспокойства она позабыла установленные обожаемым господином правила. Любовь дочери экономки преследовала Омара с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать.

– Закрой двери, Рейхан. Не случилось ничего особенного. Мы катались верхом с Феризат, и ей стало плохо от солнца.

– Думаешь, я не вижу, что её руки связаны? – Рейхан бен-Сина кивнула в сторону неподвижной фигуры на кровати. – Она сводит тебя с ума, а ты позволяешь это. Почему?

– Кому действительно позволено слишком много, так это тебе, Рейхан, – сердито проговорил Лалие. – Ты везде подглядываешь, шпионишь…

Дочь Маржан заплакала от ревности и от обиды:

– Но я люблю тебя! Люблю так, как она никогда не полюбит! Почему она, а не я, почему?

– Я люблю её, Рейхан. Давно люблю. Это она приходила в мои сны, это её, а не тебя, я видел, когда ты делила со мной ложе…

Рейхан дико вскрикнула, накинула петлю из шарфа на шею, пытаясь задушить себя. Омар не дал ей этого сделать, но не из-за любви. Ему не хотелось объяснять Маржан, что случилось с её дочерью.

– Пусти, я убью себя! – кричала Рейхан. – Мне не нужна жизнь, если ты отвергаешь меня ради чужеземки!

Марис не стал тратить время на объяснения, какая из женщин ближе ему по культуре и крови. Честно говоря, он сам этого не знал. Но только доступность Рейхан больше его не привлекала.

– Ты с самого начала знала, Рейхан, что наши отношения не вечны. Я не обещал сделать тебя женой. У меня будет только одна жена, и выбор уже сделан.

Дочь Маржан зарычала от разочарования:

– Я вырву сердце у этой белой суки и приготовлю его тебе на ужин!

Пройдя к двери, Омар Лалие распахнул её:

– Уходи из этого дома, Рейхан, и не возвращайся. Мы с отцом больше не нуждаемся в твоих услугах.

Рейхан бен-Сина недоверчиво уставилась на него.

– Что ты говоришь, Омар…

– Ты забыла свое место, служанка, – голос хозяина звучал раскатами грома. – Ты чуть подняла голову из пыли и возомнила себя равной своему господину. Ты знаешь, как мы поступаем с плохими слугами.

– Мой господин, не прогоняй меня! – рыдая в голос, Рейхан рухнула перед ним на колени. – Я умоляю, я клянусь, я стану хорошей рабыней – слепой, глухой. Я откажусь от всего, только чтобы служить тебе, мой господин Омар…

Лалие ещё колебался, но пересилило, как обычно, воспоминание о Маржан. Она обязательно пожалуется отцу, если с Рейхан что-то случится. А Хусейн заслужил спокойную старость.

– Оставайся, – буркнул он. И брезгливо освободил руку из-под страстных поцелуев, которыми покрывала её Рейхан. – Но сейчас уходи. И забудь о том, что ты видела.

После исчезновения дочери экономки Марис всего лишь вынул платок и распутал верёвку на руках Элизы. Желание предпринимать что-то ещё начисто отбила история с влюблённой идиоткой Рейхан. Интересно, какими аргументами руководствовался Аллах, совершенно лишая женщин здравого смысла?

Глава 21

Во всём огромном, ведомом лишь Аллаху подлунном мире не было у Хусейна Лалие слуги преданнее Керима ибн-Баррадеха. Все достоинства редким образом соединились в одном человеке: и острый слух, и проворный разум, и быстрые ноги. От неприметной своей внешности – не красавец и не урод – Керим только выигрывал. В любом обществе он умел так слиться с обстановкой, что его и не замечали; а Керим ибн-Баррадех слушал и нёс всю добычу, иногда ценную, а когда и не очень, своему господину. А уж потом враги Хусейна Лалие не уставали дивиться его осведомлённости. Пока не приступали к счёту собственных потерь. И лишь ради хотя 6ы частичной компенсации все старательно распространяли слухи, что Хусейн Лалие – не правоверный мусульманин, что у него на службе находится целый легион тёмных демонов, умеющих проникать в любую щель. Ещё ни один из них не догадался связать демонов с тем так похожим на них самих загадочным незнакомцем, с которым они неосмотрительно откровенничали. Умению Керима превращать своё тело в пустой сосуд завидовал и Хусейн. Каждый человек считает себя самым достойным созданием на земле, даже нищий, выпрашивающий сантим у парижской церкви, каждый хотел 6ы сутками говорить о себе. Да мало находится желающих слушать, все норовят перевести разговор на собственную персону. А Керим умел – наверное, оттого, что был он в младенчестве брошен гулящей матерью на улицах Тегерана, а никакого Баррадеха, сыном которого он именовал себя, и в природе не существовало. Но эту тайну знал лишь Хусейн Лалие, а болтать попусту араб никогда не любил. Не рассказывал Хусейн своим домашним о том, как проснулась в его сердце жалость при виде пятнадцатилетнего тощего паренька, приговорённого к отсечению рук за воровство кошельков из карманов богатых тегеранцев. В глазах парня светились ум, злость и никакого отчаяния, только поиск пути, по которому можно было 6ы уйти подальше от кары Аллаха. Хусейн выкупил руки парня вместе с ним самим за несколько золотых монет и клятвенное обещание увезти его навсегда из центрального остана. В Тегеране всяких преступников хватало, и пять минут спустя, когда Хусейн Лалие, придерживая новое приобретение за плечо, уходил с площади, на суд шариата выводили уже следующего – бородатого мужика огромного роста. Уж он-то точно позабавит толпу видом падающих конечностей…

Мальчишка попытался от него сбежать скорее, чем этого ожидал Хусейн, не без выдумки отвлекая внимание навязанного ему сопровождающего. Малолетний вор долго не мог прийти в себя от изумления, поняв, что длинный хлыст потомка погонщиков быстрее его ног. Хусейн не торопясь подошёл к валявшемуся на мостовой парню, сматывая хлыст, перехвативший лодыжки беглеца, и поставил ногу на бритую голову, вжимая разбитый нос в раскалённые солнцем камни.

– Скажи твоё имя, – потребовал человек со сноровистым хлыстом и диковинным выговором, какого раньше не слыхивал юный вор.

– Керим, – пробормотал мальчишка. – Керим ибн-Баррадех, эфенди, лучший чистильщик богатеев во всём Тегеране.

Человек будто и не расслышал его похвальбы.

– Я спас твои руки, Керим, теперь за тобой выбор. Можешь уйти на все четыре стороны и подохнуть, как собака, в канаве, когда тебя снова поймают стражники. А можешь служить мне, Хусейну Лалие, далеко от этих краёв. Ты никогда не вернёшься в Персию, зато увидишь весь остальной мир. Согласен?

Потрясённый Керим задёргал головой, тогда Хусейн Лалие перевернул его на спину и протянул руку как равному:

– Ты отныне мой слуга, Керим ибн-Баррадех, а я – господин тебе. Ослушание принесёт тебе немедленную смерть, верная служба – невиданную награду.

Жизнь на улицах приучает лишь к одному авторитету – закону силы. Керим не поверил 6ы чужаку, вздумай тот обещать ему ласку и заботу, даже если это впоследствии оказалось 6ы правдой. А вот побои и смерть – это реальность. С того дня Керим ибн-Баррадех опасался лишь одного – оказаться недостойным своего хозяина.

Срок службы Керима исчислялся уже годами, когда в доме Хусейна во Франции появился худосочный смазливый мальчишка, которого Хусейн назвал своим сыном, хотя все в доме знали, что это не правда. Но то была ложь, угодная Аллаху, и Керим первый перерезал 6ы глотку тому, кто начал болтать лишнее об Омаре. Все трое они вернулись в великую пустыню – туда, где сотни лет, трепеща на ветру, стояли шатры предков Хусейна. Теперь их сменили дворец и слуги-берберы, готовые исполнять любые желания повелителя. Но набивать живот сладостями да почивать на мягких подушках не было мечтаниями Хусейна, Керима и Омара. Керим научил мальчишку драться палкой, голыми руками и даже зубами, Хусейн передал сыну редкостное владение хлыстом; Керим заставлял зубрить арабские диалекты, а Хусейн ввёл обычай каждый день говорить на другом языке. Дней было шесть, в субботу, день поклонения Аллаху, Омар выписывал суры на пергаменте арабской вязью. В семнадцать лет Керим отвёл молодого господина к опытной женщине, щедро заплатив ей из денег Хусейна, а следующим утром Хусейн обучал Омара на французском языке умению обольщать красавиц с положением в обществе. Омар часто покидал отчий дом, чтобы попробовать свои силы, но всегда возвращался к бесконечным, как время, пескам; и с каждым таким возвращением Керим с удовольствием наблюдал, как мальчик всё более превращается в мужчину. А пять месяцев назад господин приказал Кериму приготовиться к путешествию – Омар Лалие хотел, чтобы они присоединились к нему в далёкой варварской стране. Но даже у дикарей Керим не ожидал увидеть снега.