Дом там, где твое сердце

Хусейн Лалие кивком выразил свою благодарность.

– Да, верно. Маржан располагала чёткими указаниями, каких слуг ей приобрести.

– Иными словами, Марис шёл на шаг впереди каждой из нас.

– Мой сын знает, когда следует поменять наживку и декорации. Он – великий охотник, мой Омар, – ни один отец так не гордился своим родным сыном, как Хусейн Лалие – Марисом Стронбергом.

– Такой дичи, как я, ему ещё не попадалось, – со злобой проговорила Лиз. – Я выверну его шкуру наизнанку…

Старый араб смотрел на неё со странным выражением в глазах. Лиз могла бы поклясться, что это восхищение, если 6ы не знала, что подобного чувства к женщине Лалие не испытает никогда.

– Ты не покинешь сердца Омара, северный цветок Феризат. Я хочу, чтобы ты родила ему сына.

– А! – язвительно откликнулась Лиз. – Так я уже нечто большее, чем просто сосуд, в котором растёт ребёнок, неизвестно как туда попавший?

– Прости меня, – смиренно проговорил Хусейн, повергнув девушку в новый шок. Старик Лалие извиняется? Тот, кто мог бы приказать горам прийти к нему на поклон – и горы бы зашевелились, просит прощения у простой смертной? От чудовищного ощущения неловкости она побледнела.

– Ну, Стронберг, ты мне ответишь и за это, – пробормотала шведка.

– Я прошу вашего позволения вернуться в мой лен последний раз, – Элиза не смотрела на Лалие, и речь её звучала отрывисто. – Я хочу домой.

– Ты не можешь уехать. Никто не может покинуть дом, пока не покажет стражникам моего кольца, – Хусейн погладил свои унизанные драгоценностями пальцы, – дающего разрешение на выезд.

– Любое из них? – не отрывая глаз от колец, уточнила Элиза.

Араб еле заметно кивнул:

– Любое, – его пальцы снова обняли головку белой шахматной королевы, играя с ней. – Лучше отдохни, дитя моё. Омар недавно уснул, пойду и я последую его примеру. Мальчик, наверное, проспит до полудня…

Сохраняя всю свою величавость, Хусейн Лалие выплыл из комнаты, всё с той же белой королевой в руке. Лиз проводила его взглядом. Всё, ушёл. Теперь, когда он перестал контролировать каждое её движение, можно вести себя, как ей хочется. Поставив локти на шахматный столик, Лиз оперлась подбородком о ладони, сложенные чашечкой, и долго тупо смотрела на скопление фигур – Хусейн составил их все вместе. Так, с собаками встречаться ей больше не хотелось, а вот снова увидеть знакомое милое лицо Андреса… За это Лиз готова была отдать многое. Эту порочную игру Стронберга пора было прекращать. Но для начала она должна выбраться отсюда. Кого просить о помощи, если оба хозяина дома – и старый, и молодой – отказали ей? Рейхан скорее отрубит себе правую руку, чем поможет ей в деле побега. С жёнами Хусейна Элиза практически перестала общаться, да и какая польза от таких же узниц дома, как и она?

В этих фигурках было что-то странное. То ли чего-то не хватало, то ли, наоборот, появилось лишнее. Лиз не играла в шахматы, но всё же подозревала, что массивный золотой перстень с рубином не являлся обязательной частью резной фигурки с острием наверху. Хусейн забыл одно из своих колец! Схватив перстень, Лиз зачарованно уставилась на полыхающий внутри красного камня густой огонь. Вот он, пропуск к её свободе! Лиз вскочила.

Нет, подожди, не радуй охотников, не беги так резво в расставленную тебе ловушку. Хусейн Лалие отнюдь не глупец и не оставил бы здесь случайно перстня сразу после их разговора о волшебных свойствах колец. Он не мог открыто позволить ей уехать, но хотел этого и тайком намекнул…

Лиз в сомнении покусала нижнюю губу. А что, если это ловушка?

Ловушка? Ну и подумаешь! Неужели Марис, если поймает на очередной попытке к бегству, убьёт её? Выпавшим шансом следует воспользоваться.

Два часа спустя Элиза Линтрем, позволив служанке доложить о себе, входила в гостиную, где её ожидала Лаймен Стронберг. По приглашающему жесту хозяйки дома гостья присела. Обе молчали, не испытывая в словах нужды. Они были похожи на двух молодых хищниц, обнюхивающих друг друга и ещё не знающих, будут они дружить или станут смертельными врагами.

– Госпожа Лаймен, – Элиза Линтрем почти не моргала, глядя на строгое лицо хозяйки, – я приехала, чтобы рассказать вам одну вещь. И даже не одну. Просто правду. Я не жду, что вы поверите мне с первого раза. Но проверить мои слова будет легко: если ваш младший сын появится в этом доме до вечера…

Марис и Хусейн встретились на галерее около трёх часов дня.

– О, это вы, отец! – Марис вздрогнул от неожиданности, когда Хусейн Лалие дотронулся до его плеча.

– Простите мою неблагодарную невнимательность. Мои мысли далеко унесли меня.

– Ты хорошо отдохнул, 'ibn? – Хусейн смотрел на него ласково, более снисходительно, чем Марис, как он считал, того заслуживал.

Сын еле заметно улыбнулся.

– Мне больше понравился бы дневной отдых, если 6ы рядом была моя жена. Но она ускользнула, и теперь…

– Она ещё не жена тебе, Омар, и имеет право выбора.

Губы Омара Лалие немедленно упрямо сжались.

– Я всего лишь дал ей время, чтобы привыкнуть.

Хусейн рассматривал его своими печальными тёмными глазами.

– Как выбирать птице, дверца клетки которой всегда закрыта?

– Так, – Омар устало провёл по лицу рукой. – Похоже, «птичка» успела напеть вам свою райскую песенку.

– Она мне понравилась.

– Естественно. Лиз ничего не делает просто так. Что она получила от вас, отец?

Хусейн не стал упрекать сына за грубый тон вопроса.

– Я забыл запереть дверцу, – просто сказал он. Марис с шумом выпустил воздух сквозь сжатые зубы.

– Понимаю. И в направлении какой стороны света вы забыли её закрыть, отец?

– Девушка вернулась в свою деревню.

Кончиками пальцев Марис потёр лоб:

– Да, конечно, куда ещё она могла отправиться… Но с её стороны глупо искать помощи у Лаймен Стронберг.

– Ты не послушаешь свою мать?

– Не в этом вопросе. Лиз мне необходима, я намерен жениться на ней. У вас будут замечательные внуки, отец: упрямые, как викинги, но столь же доблестные.

– Берсерки, – тихо проговорил Хусейн, вспомнив слово, обозначавшее безумных и свирепых скандинавских воинов-волков.

Марис встал.

– Возможно. Собственный брат с семи лет называл меня хёвдингом – предводителем разбойничьей шайки, – он криво усмехнулся. – Боюсь, я был шумным ребенком, отец…

– Раймонд первый дал ему прозвище «хёвдинг», – со слабой ностальгической улыбкой на губах рассказывала Лаймен. – Целыми днями они пропадали где-то в округе, играя в разбойников и понарошку грабя проезжающих. Им нравилось быть хозяевами лена…

– Потом Раймонд перестал играть, – добавила сидевшая рядом Элиза. – Он начал грабить и насиловать совсем не ради игры.

Лицо старшей блондинки помрачнело.