Вскинув руку, Робин едва ощутимым касанием обвел самыми кончиками пальцев контур лица Марианны, не сводя с нее прищуренных глаз.
– Я никогда не забывал о том, что обручен с тобой. Ни разу не увидев тебя, не зная, еще не любя, я ждал, пока ты вырастешь, и желал взять в жены только тебя.
– Желал, не зная меня? – удивилась Марианна. – Почему?
– По разным причинам, – усмехнулся Робин. – Если я назову их, ты, возможно, разочаруешься, даже рассердишься.
– И все же, – сказала Марианна, в упор глядя на Робина.
Глубоко вздохнув, Робин пожал плечами.
– Твоя мать была очень настойчива, убеждая меня, что мы с тобой связаны изначально. Собираясь вернуть себе то, что утратил, я понимал, что нуждаюсь в достойной супруге, и ты идеально подходила мне.
– А подыскивать другую у тебя не было времени, – в тон ему продолжила Марианна.
Но Робин не смутился и склонил голову, подтверждая ее слова.
– Ты все поняла правильно. Я думал не о любви, а только о браке. И раз уж мы были помолвлены, какой был смысл отказываться от такой невесты, как ты?
– Ты прав – не слишком-то лестно для меня! – заметила Марианна.
Взгляд Робина изменился, глаза прищурились, в голос вкрались глухие хрипловатые нотки.
– Все изменилось, когда Клэр отправилась в монастырь, где ты воспитывалась. Меня исподволь, понемногу стала занимать ты сама: какая ты, к чему питаешь склонность, а что тебя отвращает. Ты начала мне сниться, – Робин улыбнулся с едва уловимой грустью. – Я не знал, что это именно ты, но в снах я видел тебя. Я не мог по утрам вспомнить твой облик – только чувство бесконечно прекрасного оставалось со мной.
– Тогда почему ты уверен, что видел меня? – спросила Марианна, внимательно глядя на Робина.
– Потому что я знал, что вижу свою Деву, а моя Дева – ты, Моруэнн, – просто ответил Робин.
– Как же быть с тем, что ты очаровался простой травницей? – улыбнулась Марианна.
– Этой травницей была ты, – возразил он.
– И, узнав об этом, ты, несмотря на былые намерения, решил отказаться от меня!
– Да, когда осознал, что люблю тебя, а это случилось быстро, Мэриан.
Затенив глаза ресницами, Марианна после долгого молчания призналась:
– В обители я тоже видела в снах своего Воина, но, так же как и ты, по утрам не могла вспомнить его черты. Робин, мы видели с тобой одни сны на двоих, – подняв на Робина влажные, блестящие глаза, она с нежной обреченностью произнесла: – Как только ты поцеловал меня в тот вечер, Робин, для меня это стало навсегда.
Он обнял ее так бережно, словно боялся поранить, и прошептал:
– Равно как и для меня, Марианна. Ты не сердишься?
– Нет. Ты опасался, что меня оскорбит твое признание в давней холодной расчетливости при мыслях о помолвке со мной? – спросила она. – Милый мой! Я не сомневаюсь, что, поведи ты меня под венец с такими мыслями, я все равно полюбила бы тебя, а ты – меня.
Руки Робина налились силой и сжали Марианну в объятиях.
– Значит, ты не оскорбилась и не разочаровалась во мне?
– Ни в малости!
– И завтра утром ты готова выйти со мной рука об руку в трапезную и предстать перед всеми моей супругой?
Марианна едва заметно вздрогнула, и Робин тут же уловил эту дрожь. Заставив ее поднять голову, он очень пристально посмотрел в светлые глаза Марианны.
– Ты не хочешь этого… Почему, если приняла решение остаться со мной?
Его глаза сузились, впились в ее лицо, брови сошлись к переносице. Марианна пошевелилась, ослабляя хватку его пальцев на своих плечах.
– Вспомни, милый! Я говорила, что мне надо не только рассказать, но и спросить тебя!
Мгновение он смотрел на нее так, словно был готов одновременно и оттолкнуть ее, и прижать ее к себе настолько крепко, чтобы она не смогла вырваться, как бы ни пыталась. Она же, не страшась, не волнуясь, спокойно смотрела на него, взывая к его памяти, и он, все припомнив, кивнул.
– Да, ты права. О чем ты хотела спросить?
– Я испрашиваю твоего позволения еще раз – последний! – вернуться во Фледстан.
Она объяснила, почему должна это сделать, и очень надеялась, что Робин поймет ее и не примет ее объяснения за колебания в намерении остаться с ним.
Выслушав Марианну, Робин долго молчал, и она почувствовала, как его руки, лежавшие на ее плечах и груди, окаменели напрягшимися мускулами.
– Я не передумаю и завтра вечером приду в часовню, чтобы уйти с тобой! – поторопилась сказать она. – Но ты должен понять меня. Я дала слово! И отец заслуживает того, чтобы я хотя бы оставила ему письмо.
– Я не боюсь, что ты передумаешь, – спокойно ответил Робин, – и понимаю, что данное слово надо держать.
Он задумчиво смотрел на Марианну, напряженно высчитывая срок, обозначенный в письме Роджера Лончема епископу Гесберту. Неделя – всего лишь семь дней. Они еще не прошли, но ведь Лончем надеялся управиться раньше. Еще несколько дней на пребывание в Лондоне и на путь в Ноттингем. Время пока оставалось, но его было немного, очень немного.
– Я опасаюсь другого, ласточка, – наконец сказал Робин. – Твое появление сегодня здесь, в Шервуде, вызвало настоящее потрясение. Нет смысла надеяться, что хоть кто-то из стрелков остался в заблуждении относительно нас с тобой. Огласка же наших отношений… Мэриан, самое безопасное для тебя – не покидать Шервуд и не возвращаться во Фледстан.
– Но ведь никто из стрелков, кроме Джона и Статли, и еще Клема, с которым Статли был в дозоре, не видел моего лица! Едва мы приехали сюда, Статли велел мне опустить на лицо капюшон, а Джон только что не завязал узлом его края!
– Капюшон! – скептично повторил Робин и усмехнулся. – Осторожность Статли похвальна, но разве тебя можно сделать неузнаваемой каким-то капюшоном! А фигура, наряд, твоя лошадь, наконец?
– Даже если так, то, чтобы узнать меня по фигуре или одежде, надо увидеть меня в ней хотя бы еще раз уже с открытым лицом. На Тумане я тоже ездила нечасто, – не сдавалась Марианна, навивая Робину на руку одну из длинных прядей своих волос. – И разве твои стрелки болтливы?
– Нет, но рано или поздно весть о том, что мы с тобой далеко не враги и, тем более, не просто друзья, разнесется по всему Ноттингемширу, как лесной пожар.
– Но ведь не за один день! – рассмеялась Марианна.
– За один день – конечно нет, – вздохнул Робин. – Ладно, Мэриан. Когда возвращается твой отец?
– Через три дня.
– А что думают во Фледстане о том, где ты сейчас?
– Думают, что я у себя и мне нездоровится. Хьюго обещал приносить мне в спальню еду и сам ее съедать, и еще следить за тем, чтобы служанки не переступали порог моих покоев, под предлогом того что я выпила лекарство и сплю.