Ромашковый чай

– Знаю, ты меня всегда терпеть не могла. Но теперь-то уже чего…

– Нет.

– Нет?

– Не получишь ты ничего. – И она хотела уже позлорадствовать, как он развёл руками.

– Ты меню то дай, официантка. Слушай, а как ты из официантки в президенты то попадёшь? Идеи есть?

Она жарко задышала носом, швырнула на стол меню.

-За что она тебя жалела? Ты вон песенки свои поёшь, а она…

– Улыбайся, улыбайся, у тебя работа такая, – он раскрыл меню.

Девушки за стойкой замерли и следили за Ликой. Она выходила из себя!

– Это что-то новенькое.

– Она сама не своя.

– Кто это, что она так разошлась?

– Смотрите, у неё даже щёки порозовели, ей ужасно не идёт!

Лика хотела замахнуться, ударить по спине, по лицу, вырвать с корнями цыганские лохмы… Опёрлась побелевшими кулаками о стол, низко наклонилась, прошептала: «Скотииина…», сорвалась с места и метнулась к кухне, на ходу крикнув: «Обслужите, пожалуйста, этого клиента».

Она вышла со стороны дворика и прижалась спиной к стене. Подставила лицо ветру и закашлялась от выхлопов, проехавшей по проулку машины. Лицо горело, нервы чесались, на глаза наворачивались беспричинные слёзы. Только сейчас она ощутила, что в гневе расплескала свои силы. Или кто-то наполнился ими, намеренно раскачав её. Впервые у неё украли энергию.

– Никогда больше! – думала она, присев и обхватив колени. – Никакой ярости, никакого гнева. Забыть об этих эмоциях. Побеждает тот, кто остался спокойно улыбаться. По-настоящему – спокойно! Не стоит никто моих эмоций, и моих жизненных сил.

Дома она сгребла Даринины портреты с его изображением и из них разожгла в блюде на несколько секунд красивый костёр. Зарисовку с пикника было жалко: Лика сама там неплохо получилась. Поэтому она отыскала ластик и аккуратно превратила чернявого парня в белое пятно.

***

Город. Летний жаркий сухой город. Лоб под шляпой липкий. Наконец-то хоть можно стянуть плотную бардовую форму, и мчаться по улице в лёгком коротком платье. Ветер щедро обдувает и вдруг бессовестно кидает пылью. Лика закрывает лицо локтями, на бегу тормозит и не успевает догнать переходящих на зелёный. Мужики у перехода закуривают, сплёвывают – в сантиметре от её босоножек. Необхватная бабища, охая, трёт потными ладонями потные щёки, расставляя на тротуаре клетчатые сумки.

Дожидаясь на светофоре, Лика осмотрелась. Прямо вдоль дороги в ряд уселись попрошайки: цыганка в замусоленном платке с ребёнком на руках, низенькая старушка со смиренно протянутой вперёд рукой и старик-калека. Последний укрыл тряпьём коленки, опустил седую голову. Лика невольно задержала на нём взгляд, отвела и снова взглянула. Старик поднял глаза «Да, вот такой я» – говорили они. Она замешкалась и сунула руку в сумочку за мелочью. Загорелся зелёный, толпа двинулась с места. Лика засуетилась, ладонь запуталась в сумке, не отыскав кошелёк. Она виновато отвела взгляд и кинулась переходить дорогу. Щёки снова загорелись, а внутри, где-то в сердце послабело. Жалость и чувство вины. Не за то, что не отыскала денег, а за то, что она сейчас может бежать, легко касаясь ногами асфальта. А он нет. Смиренная горькая полуулыбка калеки заставила её стыдиться своей силы и лёгкости. И она послабела. Домой плелась унылая, не заслоняясь от пыльных вихрей, мысленно сжимаясь в комок.

Только дома до неё дошло, что на этот раз её энергия ушла инвалиду. Или он сам забрал.

«Не ради денег он там стоит, ему дают то копейки! Он охотится за энергией, такой же вампир, как я. Даже сильнее, умелее. И забирает у тех, кто посмотрит в глаза, испытает сострадание, стыд, неловкость. В особенности у тех, кто так и не решил: подать или нет. Пусть забирает силы, они ему нужны… Только не у меня!

Никакой больше жалости. Ни к кому. Никогда»

С тех пор Лика старалась не смотреть в глаза убогим, а если вдруг оглядывалась, отдавала деньги, и чем больше, тем лучше. Как будто откупалась, чтобы не платить своими чувствами.

АККУМУЛЯТОР

***

Она спешила к своему другу, чтобы сообщить хорошую новость: Поступила! Наконец-то. Шаг вперёд. Теперь надо больше зарабатывать, два раза в год появляться там, в течение пяти лет произносить, если спросят «неоконченное высшее…», а через пять лет всерьёз заняться карьерой.

– Жизнь начинает налаживаться, и у меня всё будет хорошо, я это точно знаю! – хотела сказать она. Она впервые хотела сказать ему такое. Но сначала подкрасться, закрыть тёплыми ладошками лицо. И ещё – поцеловать в щёку, очень хотелось.

Тихо отворила дверь из прохладного коридора. Миша стоял у окна и, зажмурившись, улыбался. С детской беспечностью. Солнечные лучи играли по его лицу… Она закрыла ладонями глаза, но – себе. Чтобы не видеть. Потому что он тоже…

«Потому что Миша тоже из тех, кто умеет радоваться солнцу. Потому меня и тянуло так к нему, потому рядом с ним я ожила. Как когда-то рядом с Дариной. Но с ним не случится того же, что и с ней. Не нужна больше мне его энергия!»

Лика даже всплакнула этим вечером, припоминая их короткие встречи. Слов его она вспомнить не могла, хоть он и говорил ей достаточно много. Ей ведь был важен не смысл, а голос и это его согревающее не безразличие. Но – хватит, хватит уже пользоваться его добротой!

Он, конечно, ничего не понял, когда она, едва заглянув, стала прощаться.

– У меня всё хорошо, – заявила она. – Ты очень хороший друг.

Голос ударялся о воздух в горле.

– Чего ты?

– Пришла сказать, что больше не приду…

– Как это? – рассмеялся он.

– Ну… как-то так. Пока.

И она умчалась, радуясь тому, что хотя бы раз смогла сделать что-то хорошее, вопреки своим интересам, и плача от переизбытка чувств.

***

За пять лет она многому научилась. Нет, конспекты она не зубрила, ей помогало добиться успеха совсем иное.

Сначала её непроизвольно тянуло в столпотворения людей. Но не на оживлённые проспекты, где люди быстро проносятся по своим делам или гуляют, исчезая из виду. Лика стояла в длинных очередях, где утомлённые ожиданием бранили «систему» или нападали друг на друга. Чаще, чем ей это было нужно, ездила в набитых маршрутках.

Кто-то обнаруживал на себе взгляд синих глаз, морщился, отворачивался, снова смотрел на неё, уже испуганно, бегал в панике глазами, не решаясь спросить: «Что смотрите, девушка?!» Устанавливался контакт. Здесь Лике было важно не моргнуть лишний раз и не потеряться самой, почувствовав неловкость. Сидящий напротив терялся, испытывая неясный страх, а она всё смотрела. Мысленно напрягала с виду расслабленные ладошки и ясно представляла себе путь, по которому энергия будет идти к ней – из этих растерянных глаз. Ладони в самом центре нагревались до приятного покалывания, тепло поднималось и заполняло её. Она никогда не старалась подзарядиться полностью от одной жертвы. У человека сразу портилось настроение, глаза болезненно блестели, кожа на лице покрывалась розовыми пятнами. Что случится потом, Лика знать не хотела и отпускала несчастного. Но так как «аккумулятору» этого было мало, она выбирала следующий источник. Людей с солнечной энергией она особенно любила, определяла их в толпе невооружённым глазом. Для этого не обязательно было даже разглядеть свет. Их лица украшала искренность, радость, они наслаждались лучам солнца даже через окно грязной маршрутки. А ещё некоторые из них наслаждались сами собой – с детским очарованием. Осторожно задерживая на них взгляд, Лика подзаряжалась с особым восторгом, и потом долго чувствовала себя такой же. И так же радовалась обычному ветру, раздувающему её не желающие полностью высветляться волосы. Бегло оглядывала в витринах свой маленький изящный силуэт в шляпке и по-детски невинное лицо очень хорошей девочки. Лика испытывала эйфорию, когда усиленно работало её обаяние, близкое к сверх способности. Казалось, можно легко уложить к своим ногам штабелями всех встречных мужчин и заставить добродушно улыбаться женщин.

Важно было не забывать о регулярной подзарядке. Без этого Лика начинала внутренне разваливаться. Тогда улицы становились слишком длинными, слишком громкими, в ноздрях застревал запах сухого асфальта. Тело передёргивало, когда она бралась за липкие поручни и ручки дверей. Тошнило от вида людей на остановках, жадно поедающих бутерброды, вытирая ладонью с подбородка соус.

В этом городе было очень мало освежающего зелёного цвета: аллей и парков. Только – узкие газоны и клумбы с вялыми, как застиранные лоскутки, цветами. Дороги, забитые автомобилями, узкие тротуары, многоэтажки, заслоняющие большую часть неба – как на дне высохшего колодца. Во дворах постоянно – клубы дыма: мальчишки поджигали мусорки. Лика не понимала, почему они хотя бы не бегают с палками, зачем нужно всё время что-то поджигать или взрывать и гоготать над перепуганными прохожими. И ещё она не понимала, откуда берётся столько мусора. Как активно здесь люди пьют, едят и развлекаются, что от их жизнедеятельности остаются такие горы отходов.

Этот город не дышал.

Поэтому каждое утро в этом городе наверняка один-два человека приезжали на работу злыми и разбитыми, как будто уставшими по пути из дома, а Лика являлась на своё рабочее место бодрая и сияющая.

За пять лет она сильно изменилась. Поступала учиться худощавой блондинкой, выпускалась – фигуристой ладной барышней, наконец давшей своей природной причёске свободы.

Волосы от постоянного осветления начали блекнуть, Лика ужаснулась, когда поняла, что напоминает старую куклу: безупречные черты лица, большие глаза, много косметики и бесцветная пакля на голове. Она позволила пробиться на волю рыжим кудрям и обвить её уши и плечи, угомонила буйство своего природного цвета русой краской, и поняла, что снова довольна собой. Только шляпка осталась неизменным атрибутом: Лика не переставала беспокоиться о безупречной белизне кожи.

Сплетни за стойкой