Лэйла-стероид

Дима поднял глаза к небу, чтобы прошептать нечто вроде благодарственной молитвы.

– А что там у тебя случилось? – спросил он, протирая левый глаз.

– Маргариту Славину убили, – нехотя произнес Сергей и что-то невнятно добавил в сторону. – Это ты все и так узнал бы завтра из газет. Большего пока не скажу. А вообще, я сегодня крупно облажался, надо было слушать интуицию.

– Славина? – Дима прислушался к гудкам отбоя и помахал трубкой в воздухе. – Где-то я слышал это имя…

– Это, балерина, – произнес Эскулап, появляясь из темноты. – Подававшая большие надежды, надо сказать. Кроме того, одноклассница моего сына. Я видел несколько ее выступлений. Вся беда в том, – продолжал старик, вынимая трубку из окоченевших пальцев Молохова и аккуратно опуская ее на рычаг, – что связалась она не с тем, с кем надо.

Он двумя пальцами вытянул из нагрудного кармана пиджака знаменитый мундштук. Появившаяся вслед за ним сигарета вскоре уже дымила, испуская приятный аромат дорогого табака.

– Все беды у современных девушек, да и вообще у людей, – наставительно сказал Эскулап, – сводятся, в сущности, к тому же самому.

Старик благодушно сцепил руки на животе. Струйка дыма поднималась вверх, немного затуманивая прищуренные глаза. Молохов постепенно оттаял и одновременно вдруг ощутил, как хаос спутанных мыслей, приведенный в порядок снов, медленно выстраивается в нечто четкое и логичное. Горло стиснуло.

– И что теперь? – откашлявшись спросил Дима. – Расстрел на месте или повесишь, как Генку?

Эскулап приподнял узкие плечи, скривив рот в неопределенной гримасе.

– Как догадался? – равнодушно произнес старик, усаживаясь на подоконник и стряхивая пепел в цветочный горшок. – Насчет Генки?

Молохов вяло усмехнулся. Сев прямо, он глазами поискал вокруг что-нибудь тяжелое. Самым тяжелым предметом в зоне досягаемости была диванная подушка. Оставалось только тянуть время в надежде на…

“Хоть что-нибудь, черт возьми!”

– Как догадался говоришь? Очень просто. Из разговора с тобой ежу стало бы понятно, что ты старый НКВДешник, КГБшник или что там еще.

– Ну и?

– Ну и вот. Приемы у тебя, папаша, классические. Вернее, у вас с майором. Один следователь играет роль маньяка и злодея, чередуя свои угрозы и брызганье слюной с другими сеансами, во время которых арестованный попадает в руки другого офицера – доброго и ласкового, который не запугивает, а наоборот уговаривает, выражая сожаление и сочувствие и одновременно те же бумажечки с признанием вины на подпись сует.

Словно математик, решивший сложную задачу, Дима рассмеялся с облегчением и почти дружелюбно взглянул на молча дымящего Эскулапа.

– Впрочем, дед, был я к тебе, кажется, несправедлив. Методику ты все же улучшил. Ты не сочувствие выражал, а помощи моей попросил. Браво! Из тебя вышел бы отличный психолог. Так я повторяю вопрос, что со мной будет?

– А ничего, – сказал Эскулап. – Ты свое дело сделал, так что все в порядке. Кстати, я и так хороший психолог, помимо всего прочего.

Молохов покачал головой.

– Может расскажешь, все как есть, старик, – попросил он. – До того осточертели все эти тайны и недомолвки. Давай я сам начну, чтоб тебе легче было. Ты ведь рассчитал, что я пойду к Сереге, верно?

– Это, твое слабое место, – кивнул Эскулап.

– Кто? Сергей?

– Да нет. Вы, я имею в виду молодежь, все стремитесь взять под свой контроль. И это неплохо, но вот с терпением дела обстоят хуже.

– При чем тут терпение?

– А при том, что устанавливать контроль над ситуацией нужно постепенно. Так, чтобы противник и не подозревал, что его власть над обстоятельствами уплывает из рук капля за каплей. А ты стал действовать так же, как и все. Решил начать собственную партию открыто. Пошел к Бокову, прекрасно зная, ну или хотя бы догадываясь, что за тобой установлена слежка.

Облизнув губы, Молохов быстренько извлек из стройного ряда мыслей нужную.

– Лузгин! Вот в чем дело.

– Теперь моя очередь сказать “браво”, – невозмутимо произнес старик. – Этот политик ищет козырь для своей предвыборной кампании. Вот это уже ЕГО слабое место. Благодаря этой слабости, когда придет время, мы и познакомим его с “Капеллой”, – Эскулап сжал кулаки и столкнул их друг с другом, – лоб в лоб.

– А зачем же ты ко мне в доверие втирался? – с искренним любопытством спросил Молохов. – Ведь и так все шло как надо.

– Для того, чтобы я мог спокойно отправить тебя к Бокову и таким образом наладить связь с Лузгиным, – Эскулап глубоко затянулся. – Повесив твоего дружка, мы приперли тебя к стенке, и ты вместо того, чтобы поднять лапки к верху, начал выкаблучиваться.

– Ну так и что? Ведь я и так сыграл тебе на руку.

– Верно. Но не совсем. Лучше было бы пойти к Сереге, когда прикажут.

– Ущемленное самолюбие зудит?

– Причем тут это, – поморщился Эскулап. – Зачем ты думаешь я перед тобой вчера распинался, приводил аналогии с игрой, для описания сложившейся ситуации?

– И почему же? – подыграл ему Молохов.

Старик сделал вид, что не заметил насмешки.

– Распинался я потому, что хотел вбить в твою тупую голову очень простой вывод: ты в этой игре ничего не смыслишь, поэтому делать нужно то, что говорит человек, съевший на этом деле собаку.

– Но ведь я вроде все сделал как надо.

– Пойти к Бокову шаг был правильный, – кивнул старик. – Но несвоевременный. Ты начал атаку тогда, когда удар еще не был подготовлен.

– Но теперь то все, – весело сказал Дима. – Я твердо решил послать вас с майором к едрене фене.

– Пожалуйста, – Эскулап просто излучал благодушие, – попей минералочки и остынь. – старик кивнул стоявшую у кровати закупоренную бутылку. – Нарзан хорошо от нервов помогает.

Дима взял в руки пластиковую бутыль и прищурившись посмотрел на старика.

– И что ты туда намешал? – тихо спросил он. – Какого яда я удостоился?

– Болван, – вздохнул Эскулап. После этого он отобрал нарзан у Молохова, отвинтил пробку и сделал большой глоток. – Я тебе уже говорил, ты свою роль отыграл, поэтому свободен, как птица. А яд на такого дебила как ты просто жаль переводить.

Дима поморщился и в свою очередь отпил из бутылки.

– Значит, я свободен? – произнес он, вытирая губы. – Ну а если я расскажу обо всех ваших планах Сереге?

– Пожалуйста. Он теперь от этого дела не отступится в любом случае. Боков же энтузиаст и вкупе с этим – идеалист, а значит, чтобы наказать такого мегазлодея, как “Капелла”, пойдет до конца.

– Еще один вопрос и я признаю тебя величайшим интриганом всех времен, – Молохов сглотнул, ощутив в желудке взбунтовавшуюся кислоту. – Зачем было связываться с Боковым через меня? Почему было не прийти прямо к нему или к самому Лузгину?

Эскулап засмеялся.