Лэйла-стероид

Иногда Макс приподнимал перекошенное от боли лицо вверх и давал дождю возможность омыть пылающие щеки. Во время одной из таких передышек, он принял решение: вместо того, чтобы тратить силы на шагание в никуда, лучше всего остановиться и составить четкий план действий. Макс прислонился к забору, навалившись на шаткую опору всем своим весом, что принесло невыразимое облегчение страждущему телу. Он не стал садиться, потому что понимал, что после этого просто не сможет встать.

Почти избавившись от физических неудобств, мозг заработал в полную силу.

“Врач. Это в первую очередь. Дальше. Снять деньги со счета. Их накопилось немало. А потом…”

Ему показалось, что застрявшая между ребер пуля стал вращаться по своей оси. Пару секунд он еще держался, но потом громко вскрикнул и упал на колени. Сквозь застлавшую глаза пелену, Макс вдруг увидел Лиду или как ее там, медленно шагавшую к нему по другой стороне улицы. Рука сама по себе скользнула в карман. Пальцы обхватили рукоятку пистолета.

“Она убьет меня. Эта стерва прикончит меня прямо у этого поганого забора… в грязи…”

Оружие весило примерно тонну. Девушка подошла настолько близко, что он уже различал блеск ее глаз.

Она вытянула руку, тщательно целясь.

И не стреляла. Она просто стояла и целилась в него. На мгновение их глаза встретились, и Макс вновь услышал тот вопль в глубине сознания, который никак не мог распознать.

И еще глаза. Зеленые глаза, мерцающие удивительным светом в пламени свечи.

Вой сирены ворвался как глас спасения. Девчонка заколебалась, бросив быстрый взгляд на другой конец улицы. Полицейский «форд» выехал из-за угла.

– Не повезло мне два раза, – поспешно сказала Лида. – Но Бог троицу любит. Я еще вернусь. Слово Гарпии.

Девичий силуэт превратился в багровый туман и поднялся к небу длинной спиралью. Кретов уже перестал отличать реальность от порожденного раной бреда.

– Это… – хрипло пробормотал он, цепляясь за последние искры сознания, – это… не может быть она… Это не… Ило…

Макс ткнулся головой в траву и не видел и не слышал, как выскочивший из машины полицейский перевернул его на спину, обращая к небу улыбающееся лицо, благодарное за то, что уже не нужно ни видеть, ни слышать.

* * *

Боков узнал, что такое успеть в самый последний момент. Когда он появился в дверях палаты, то увидел, как молодой парень в сером плаще завел Максу Кретову руки за спину и сковал их наручниками.

– Я вас уверяю, что это совершенно лишнее, – сердито сказал молодой врач с бравыми гусарскими усиками, стоявший немного в стороне.

– Ничего, доктор, – сказал средних лет мужчина в точно таком же сером плаще, наблюдавший за своим молодым коллегой из глубины палаты. – С ним все будет в порядке.

Макс, в голове которого шумело от потери крови и лошадиной дозы какой-то химии, впрыснутой услужливым санитаром, все же нашел в себе силы что-то проворчать в ответ на это замечание. Федералы проигнорировали его бормотание и, синхронным движением подхватив под руки, потащили к выходу из палаты.

– Одну минуту, – гневно покусывающий губы Боков преградил им дорогу. – На каком основании вы забираете подозреваемого в убийстве?

На лицах федералов возникла сложная смесь из недовольства и презрения. Но поскольку Боков был настроен весьма решительно, тот, что постарше отпустил локоть почти уснувшего Макса и полез в нагрудный карман.

В том, что документация будет, Сергей не сомневался, он надеялся лишь на то, что в бумагах отыщется зацепка, которая позволит послать федералов подальше, хотя бы для добывания другого постановления.

Надежда эта испарилась. Действия ФСБ были согласованы с генеральным прокурором, а прицепиться оказалось не к чему. Боков изобразил на лице широкую улыбку и сделал не менее широкий жест рукой, показывая, что путь свободен.

– Спасибо, – невозмутимо сказал молодой “серый плащ”.

Когда Макса протащили мимо нагнувшего голову Бокова, он вдруг почувствовал исходящие от этого человека гнев и бессилие, сходные с теми, что и Кретов ощущал где-то в глубине затуманенного мозга. Макс внезапно понял, что должен что-нибудь сделать.

– Лэйла, – еле слышно прошептал Кретов, тратя последние силы. – Лэйла-стероид.

Боков вскинул глаза и посмотрел на жалкую фигуру Макса, повисшего между двумя федералами, ускорившими темп после прозвучавших слов.

Как это часто бывает, Сергей вдруг ощутил странное предчувствие, в котором не было ничего мистического. Уверенность, зародившаяся в голове Бокова основывалась не на ясновидении, а на всех тех фактах, которые были изучены им за последние два дня.

“Они убьют его. Это точно. Раз “Капеллу” решили оставить в покое, рисковать и держать у себя провалившегося агента они не будут. В Клинике 15 убили десятерых. Плюс Кожухов, плюс балерина, плюс Бомж и наконец Дима. Что-то многовато смертей в моем городе.”

В эту секунду Боков решил для себя еще одну задачу. Отбросив гнев и скорбь по убитому другу, изгнав из мыслей ярость и отчаянье по поводу сегодняшнего бессилия, Сергей Боков ясно увидел свое будущее.

Вместе с ним там были майор Скал и Эскулап.

– Да пусть хоть черт с рогами, – процедил Боков, круто разворачиваясь и выходя из палаты. – Что-то мне становится наплевать, кто поможет придавить эту чертову “Капеллу” к ногтю.

9

– Что самое трудное в бомжовской жизни? Отсутствие нормальной еды, жилья… Нет, к этому привыкаешь постепенно. Самое трудное, это забыть себя. Забыть, что когда-то ты был кем-то другим. Как только это у тебя получится, все житейские неудобства перестанут угнетать.

    "Вечерний звон" 7 ноября 20… года.

Каждый начинал новый день по-новому. Сергей Боков отправился в управление, чтобы оформить долгожданный отпуск и заняться вплотную делом, которое, несмотря на усиленное старание не говорить правду даже самому себе, полностью захватило воображение опера.

Эскулап, взяв записную книжку Молохова, начал обзванивать всех тех, кого могло заинтересовать отсутствие журналиста и, придумывая самые различные объяснения, убеждал их в том, что в ближайшее время на Диму рассчитывать нечего. Его задачу облегчало то, что родители Молохова умерли, жены у него не было, а с подружкой он всерьез рассорился. Исчезновение Бомжа, работавшего внештатно, никого особенно взволновать не могло, тем более после того, как одна из шестерок Тролля отправила сообщение в Нью-Йорк, чтобы успокоить папу Генки Волохина. После всех этих мер предосторожности, Эскулап сел к серегиному столу, вытащил пухлый блокнот и погрузился в размышления.

Майор Скал снова намеревался вмешаться в существующий ход событий, для чего отправился на Арбат. Отозвав в сторону знакомого торгаша, который, меланхолично посмотрев на замотанное лицо, собирался было прикинуться божьим агнцем и свалить обратно на небо, Скал вытянул из кармана пачку зеленых бумажек, после чего визит в рай был отменен навсегда. Торгаш сбегал в одному ему известную конуру и вернулся с длинным бумажным свертком. В тот момент, когда майор взял его в руки, послышался металлический звук.

– Спокойно, приятель, – зачастил непрерывно озирающийся торгаш, уловив взгляд Скала. – Упаковка, конечно, паршивая, но товар что надо.

– Очень надеюсь, – майор пожал плечами. – Если с этим, – он тряхнул сверток, – что-то не так, я приду к тебе еще раз.

Несколько парней, откомандированных Троллем на подмогу бывшему федералу, рано утром вытащили тело Молохова из серегиной квартиры и увезли. Вернулись они через два часа. Их встретил звонок майора на мобильник и новый приказ. “Шкафы” молча кивнули, сели в арендованный у того же Тролля джип и укатили.

Все персонажи этой истории начали свой день с активных действий.

Мария Алексеевна Ручкина хоть и тоже проявила активность, но специфическую.

Начала день с копания в мусорнике.

Члены великого московского бездомного братства звали Ручкину Пронырой. Она – педагог с высшим образованием, давно приняла это имя, и, если бы вдруг из какого-нибудь адского уголка, вылез Некто и назвал ее Марией Алексеевной, Проныра просто не откликнулась бы. Обмотанное всевозможными разновидностями грязных лохмотьев бесполое существо никак не могло бы зваться М. А. Ручкиной.

Проныра, это другое дело. Мир забыл Ручкину, и то же самое сделала Проныра.

Никто не мог сказать, сколько ей лет. Однако глядя на давно не мытое лицо, полузакрытое свалявшимися седыми волосами, на согнутую спину и суковатую палку, скребущую асфальт, можно было предположить, что она появилась на свет лет двести назад.

Проныра вытянула из контейнера последнюю бутылку и с огорчением швырнула ее назад, увидев отбитое горлышко. Что-то недовольно ворча себе под нос, бомжиха покатила набитую до верха сумку на колесиках, морщась от летящего в лицо снега. Отойдя от контейнера на несколько шагов, Проныра воровато огляделась по сторонам. Просто по привычке. Повадками она уже давно стала походить на бездомных собак и кошек, ворующих объедки.

Колесики ржаво заскрипели, направляясь к подворотне. Большой и темной. Бомжиха пожевала губами и настороженно посмотрела в холодный сумрак.

Там, на скользкой и грязной земле кто-то лежал.