Лэйла-стероид

– Насчет белого каления тут вы точно угадали, но к чему вся эта присказка?

– А подумайте.

– Знаете, я не в настроении разгадывать загадки и…

И тут внезапно до него дошло. И это была действительно последняя капля.

– Послушайте, – заорал Дима, – я, конечно, тоже понимаю юмор, но более неудачного момента для своих идиотских шуточек вы не могли выбрать при всем желании.

– Бог ты мой, – испуганно произнесли в трубке, – какой ты сердитый Д. Молох. А разве тебе не хочется, журналистская твоя голова, узнать, чем убили того парня с пробитой шеей, которого некий Бомж сфотографировал в некой клинике?

Молохов скрипнул зубами.

– Вам нужен текст письма? – сдержанно спросил он.

– Нужен, но попозже. Не отвечай вопросом на вопрос, идиотская манера.

– Меня вообще не интересует больше это дело, – Дима вдруг понял, что это чистая правда. Может быть из-за усталости, но тем не менее. – Мне осточертели все эти тайны, все эти трупы, считайте, что я уволился.

– Секунду, – что-то заставило Диму не прерывать связь, а молча стоять и слушать. – Бросить это дело ты не можешь, по той простой причине, что уже вовлек в него посторонних людей и посторонние интересы, так что уж будь любезен расхлебывать то, что заварил. И для начала, покажи телеграмму Эскулапу, когда он придет.

Молохов снова ощутил уплывающую куда-то вниз почву уверенности в себе. Так всегда бывает, когда события начинают окончательно выходить из-под контроля. Вместе с чувством растерянности накатила усталость.

– Кто вы такой, а? – тихо спросил он. – Что вы за птица?

– Конкурирующая организация, – пояснил майор, впервые начав говорить своим натуральным голосом. – По ряду причин я не могу встретиться сейчас с господином Эскулапом лицом к лицу, поэтому ты послужишь нам своего рода посредником. Для начала же, повторяю, покажи ему текст телеграммы.

– Иди ты на… – выкрикнул Молохов. – Я не буду играть в ваши гребаные игры.

– Строптивый ты, – вздохнул Скал. – Впрочем, я и сам был таким… когда-то. Ладно, – размытый голос приобрел жесткие очертания. – Сейчас к тебе зайдет старый приятель, он со мной виделся сегодня и объяснит, как себя следует вести. Вы с ним сейчас в одной луже, так что делай выводы. Пока.

Швырнув трубку вместе с телефоном в дальний угол, Дима стоял у стены и кусал губы до тех пор, пока не прозвенел звонок у двери. Прежде чем пойти открывать, Дима вдохнул не по-ноябрьски теплый воздух и открыл дверцу бара. Вытащив наружу полупустую бутылку «Московской», он поплелся в прихожую.

Замок, как всегда, заело, но сегодня Дима не стал сдерживаться и так пнул дверь, что ручкой сбил штукатурку со стены. Взглянув в проем помутневшими глазами, Молохов медленно поднял вверх бутылку и обхватил горлышко пересохшими губами. Водка лилась в горло, за рубашку и за шиворот. Вскоре пустой сосуд упал на пол.

– Заходи, Бомж, – вяло падая на колени сказал Дима. – Мы ведь с тобой в одной луже.

Генка не ответил, продолжая смотреть укоризненным взором на отключившегося Молохова, которому наконец посчастливилось на какое-то время забыть Бомжа, повешенного на лестничных перилах.

5

Все человечество делится, в сущности, на профессионалов и любителей. Поскольку знать все на свете невозможно, то даже будь вы многоталантливым человеком, всегда найдется тот, кто в какой-то конкретной области будет более компетентен, чем вы. И упаси вас Бог, кем бы вы ни были, встретится с профессионалом по темным делишкам.

    "Вечерний звон" 30 ноября 20… года.

Первой мыслью, пришедшей в голову очухавшегося Молохова была:

“А я-то думал, что это у меня голова болела утром. Вот что такое головная боль.”

Кровь долбила черепную коробку с безжалостностью сумасшедшего дятла, грозя расколотить ее, как пустой орех. Не открывая глаз и тихонько постанывая, Дима сполз с дивана на пол и бесцельно зашарил в воздухе пальцами, сам не зная, что ищет. Тем не менее, что-то он нащупал. Это что-то походило на стакан с ледяными гранями.

Потом он наткнулся на чьи-то пальцы.

Дима отпрянул назад с такой стремительностью, что боль достигла своего максимума, сразу после которого отключается сознание. Но как раз таки эту блаженную грань Молохову преодолеть не удалось. Скорчившись, он рухнул на пол и уже не сопротивлялся, когда ему приподняли голову и влили в рот какую-то жидкость. Диму усадили, чтобы вода с растворенным в ней

“Алказельцером. Узнаю по вкусу.”

лилась в горло без помех. Благодаря этому, а также 10 минутам лежания на диване с холодным полотенцем на лбу, Молохов наконец очухался и смог безболезненно открыть глаза.

В кресле, рядом со стройным силуэтом старинных часов сидел давешний старик и держал в руке трижды проклятый номер «Вечернего звона».

– Скажи, дед, – хрипло проговорил Дима, – почему вот так просто человека отправляют на тот свет? Фактически ни за что. Я понимаю, время такое и все же.

– Чушь, – сказал Эскулап, сворачивая газету и глядя поверх больших очков в золотой оправе на Молохова, смотревшего с полудетской требовательностью. – Времена не меняются, как и люди. И 200 лет назад людей убивали из-за того же, за что убили твоего приятеля сегодня.

– За что же это?

– Ты Дюма читал? «Три мушкетера». Конечно читал, что я спрашиваю, – старик откинулся на спинку кресла. – Так вот, помнишь, как Атос утешал Д’Артаньяна: «Любовь – это игра, в которой выигравшему достается смерть». Ты и твой покойный приятель ввязались в игру, которая на любовь совершенно непохожа, так что смерть достается проигравшему.

– Он… он все еще висит там? – тихо спросил Молохов после некоторого молчания.

Эскулап мотнул головой.

– С ума сошел? Работали профессионалы, так что его уже никто и никогда не найдет.

Помолчали. Потом Эскулап спросил:

– Надеюсь, не собираешься биться головой о стену и жалобно блеять о своей вине?

Лицо Молохова исказилось в трудно поддающейся анализу гримасе. Это была какая-то немыслимая смесь из самых разнообразных чувств.

– На спуск фотоаппарата он нажимал сам, – глухо пробормотал Дима. – Я сделал все, чтобы не втягивать… Генку в это.

– Хорошая позиция, – одобрил старик. – Лучше на ней и остановись, а то…

Он умолк, видя, как приподнимается на кровати Молохов. Глаза Димы разгорались по мере того, как им овладевала какая-то мысль.

– Как вы узнали о смерти Генки, если он там не висит? – с тихой злобой произнес Молохов. – Или вы…

– Точно, – спокойно произнес Эскулап. – Я видел, как его убивали и видел кто это сделал.

– Я понимаю, вы не могли ничего поделать, но…

– Мог, – возразил старик. – Я мог, например, вызвать милицию. Да в конце концов просто закричать, напугать тех шестерок, которые вешали твоего приятеля. Но я не стал ничего делать. И вовсе не потому, что он был уже мертв, когда его подвесили.

– Но почему же?

– Да потому, что в отличие от тебя я хорошо знаю правила начавшейся игры, поэтому и последовал главному из них…