Лэйла-стероид

From

«Capella»

to

Somoff

Даже не пытайтесь сделать это снова. Проверьте кинжал.

* * *

From

«Capella»

to

D Marshan

Don’t even try it again.

Часть третья

Паутина дрожит

1

Очень трудно удержаться и не нажать на спуск фотоаппарата, видя как хоть мало-мальски известная личность пытается вести себя, как простой состоятельный смертный. Идет к чужой жене, сбивает прохожего своей иномаркой, пользуется услугами малолетних тайских массажисток. Мы не просто зарабатываем себе на жизнь, фотографируя все эти моменты чужой жизни, мы…получаем в руки немного власти над тем, кто считает, что у него весь мир в кармане.

"Вечерний звон" 12 апреля 20… года.

Молохов привычно поморщился, покосившись на табличку с названием еженедельной газеты, в которую его занесло бурным ветром судьбы. "Вечерний звон". От такой вывески за версту несло запахом «желтой» прессы. Запахом противным любому уважающему себя журналисту, как любому уважающему себя человеку противен запах немытого тела. Своего или чужого, неважно. Однако, такие крамольные мысли приходилось держать глубоко в себе, потому как название газеты было предметом особой гордости ее владельца. "В нем есть нечто патриархально русское", – говорил он. Положим, Дима Молохов мог бы и наплевать на гордость хозяина, но вот на те очень хорошие деньги, которые буквально текли в твой карман, при условии, что каждую неделю на стол редактора ложилась сенсационная, или даже не очень статья, подписанная Д. Молох, Дима плевать не мог. Кроме того, единственным занятием, которое по-настоящему нравилось Молохову была охота. Да, он называл себя охотником.

За сенсациями.

Духовная деградация всегда опережает физическую. Запах немытого тела еще раздражал, а вот запах «Вечернего звона» ощущался уже слабо. Дезодорант с ароматом денег, это единственная гарантированная защита от любой, изящно выражаясь, вони.

Поморщившись еще раз, Дима толкнул тяжелую металлическую дверь редакции, оклеенную декоративной пленкой "под дерево". И как раз в этот момент он вспомнил, что сегодня четверг. Услышав дикий вопль редактора, который при всем желании нельзя было назвать радостным, Молохов вспомнил также, что "Вечерний звон" выходит в пятницу. А когда позади громко лязгнула дверь, память вернулась окончательно, и Дима вдруг осознал, что в дипломате у него лежит материал для номера, обещанный еще к понедельнику.

– Убийца! – трясущийся мокрый перст редактора указал на криво улыбнувшегося Молохова. – А я ему поверил, когда этот монстр обещал больше не задерживать свои низкопробные статеечки.

Дима почесал за ухом и развел руками.

– Ну извини, Мама, совсем забегался, – Молохов говорил свободно, потому что уже заметил счастливые искорки в глазах редактора. Ура, ура, не придется затыкать дыру в номере какой-нибудь ерундой, вместо обещанного и, что ни говори, отличного материала Д. Молоха.

Редактор исторгнул еще один крик, но Дима просто отмахнулся, аккуратно укладывая кейс на свой стол.

– Ладно, ладно, не надо кидаться тяжелыми предметами. Сейчас оттаешь, Мама. Статья получилась, пальчики оближешь.

Не торопясь, Молохов выудил пачку листов, скрепленных ржавой канцелярской скрепкой. Он всегда скреплял свои рукописные статьи именно скрепкой и именно ржавой. Просто потому, что тем, кому потом приходилось работать с его статьями, это страшно не нравилось и они делали ему не то чтобы замечания, но давали понять, что преуспевающий репортер может позволить себе нечто лучшее, чем рыжая скрепка. И в принципе, печатать статьи можно было бы и на компьютере, в начале 21 века.

Редактор испортил все удовольствие, сорвав ржавый металл с листков, прежде чем отдать статью подвернувшемуся сотруднику.

– Галопом! – приказал он. – Чтоб через полчаса передать верстальщику. А ты запомни, – редактор обернулся к Диме, – если статья хреновая, я бухгалтерский листок с твоим гонораром использую вместо туалетной бумаги.

Молохов сел на стул, почувствовав, как внезапно накатилась волна усталости. Нет, он не будет говорить Маме, что корпел над статьей чуть ли не всю ночь. Это будет выглядеть…

Неправильно.

Редактор подостыл, притих и, взглянув на часы, даже налил провинившемуся Диме полученной по бартеру минералки. Эта удивительная жидкость, едва оказавшись в редакции, мгновенно прославилась, благодаря своему совершенно отвратительному вкусу. Пить ее без содрогания поначалу мог только заключивший эту сделку рекламный агент, но вскоре халявный напиток, стоявший на всех столах, начал постепенно не то чтобы нравиться, но восприниматься как неизбежное зло и вскоре, все работники начали понемногу попивать минералку, неизменно чередуя глотки с возгласами отвращения.

Молохов с сомнением взглянул на непонятно большие пузырьки углекислого газа, покрывшие внутреннюю поверхность высокого стакана, и задумчиво отхлебнул. Его передернуло. Тем не менее усталость как рукой сняло. Секунд на десять.

Дима взглянул на Маму и почему-то вспомнил, что так до сих пор и не узнал, почему этого полноватого рыжеусого мужика прозвали Мамой.

– Папарацци твой возник, – уже совсем благодушно сказал редактор, неправильно истолковав взгляд Димы. – Сказал, чтоб позвонил, как только объявишься.

Молохов несколько оживился.

– Он не сказал, где обретается, дома или у своей?

– Не доложил.

– Ну конечно, – буркнул Дима, подтаскивая к себе редакторский телефон. – И чего это я спрашиваю? Разве он когда-нибудь…

Палец Молохова завис над пультом.

«Итак, какой номер наберем? Домашний или. Лотерея, лотерея…»

Дима набрал домашний номер. После девяти гудков трубку сняли.

Интересно, выиграл я или нет.

– Какой мудак растрезвонился? – послышался в трубке мятый голос Бомжа.

– И тебе доброго утра. Ты на вопросы то в состоянии отвечать или как?

Трубка икнула.

– Понятно. Задаю первый…

– И последний.

– Получились?

Бомж замолчал. Перед мысленным взглядом Молохова возникла его потрепанная физиономия, довольно ухмыляющаяся.

А вот не буду злиться. На зло. Молчи хоть год.