Крейг Кеннеди

– Нет, – загадочно улыбнулся Крейг, – дело не в этом. Это производное мышьяка. И вот еще что. Ты помнишь полевой бинокль, которым я пользовался?

Он взял его со стола и указал на маленькую дырочку сбоку, которая раньше ускользала от моего внимания.

– Это то, что ты мог бы назвать прямоугольной камерой. Я направляю бинокль в окно, и пока ты думаешь, что я смотрю сквозь него, я на самом деле фокусирую аппарат на тебе и фотографирую стоящего рядом со мной и вне моего видимого поля зрения. Это обмануло бы самых осторожных.

Как раз в этот момент междугородний звонок от Уинслоу сообщил нам, что Борланд заходил к мисс Рут и, как можно любезнее, предложил ей полмиллиона долларов за ее права на новый патент. У меня сразу же мелькнула мысль, что он пытался получить контроль и подавить изобретение в интересах своей собственной компании, что делалось сотни раз. Или все это могло быть частью заговора? И если бы это был его заговор, удалось бы ему соблазнить свою подругу, мисс Уинслоу, согласиться на это блестящее предложение?

Кеннеди, очевидно, тоже подумал, что пришло время действовать, потому что, не говоря ни слова, он принялся упаковывать свой аппарат, и мы снова направились в Гудиер.

Анализ крови

Мы прибыли поздно вечером, или, скорее, утром, но, несмотря на поздний час, Кеннеди встал рано, уговаривая меня помочь ему перенести материал в лабораторию Кашинга. К середине утра он был готов и заставил меня рыскать по городу, собирая его аудиторию, которая состояла из Уинслоу, Борланда и Лэтропа, доктора Хоу, доктора Харриса, Стронга и меня. В лаборатории было затемнено, и Кеннеди занял свое место рядом с электрическим киноаппаратом.

Первая картинка отличалась от всего, что кто-либо из нас когда-либо видел на экране раньше. Казалось, это была масса маленьких танцующих шариков.

– Это, – объяснил Кеннеди, – я полагаю, то, что вы назвали бы образовательным кинофильмом. Он показывает нормальные кровяные тельца, когда они находятся в движении в крови здорового человека. Эти маленькие круглые клетки – красные тельца, а более крупные неправильные клетки – белые тельца.

Он остановил фильм. На следующем снимке была какая-то увеличенная и удлиненная домашняя муха, по-видимому, темно-серого цвета, с узким телом, толстым хоботком и крыльями, которые накладывались друг на друга, как лезвия ножниц.

– Это, – продолжал он, – фотография хорошо известной теперь мухи це-це, найденной на большой территории Африки. Ее укус чем-то похож на укус лошадиной мухи, и это идеальный кровосос. Обширные территории густонаселенной, плодородной страны у берегов озер и рек в настоящее время обезлюдели в результате смертельного укуса этих мух, более смертоносного, чем кровососущие вампирские призраки, которыми, как предполагали люди в средние века, был населен ночной воздух, так как эта муха несет с собой микробы, которые она оставляет в крови своих жертв, что я покажу дальше.

Начался новый фильм.

– Вот фотография такой зараженной крови. Обратите внимание на эту червеобразную оболочку из волнистой мембраны, заканчивающуюся тонким, похожим на хлыст, хвостом, с помощью которого она движется. Эта штука, извивающаяся, как крошечный электрический угорь, всегда в движении, известна как трипаносома. Разве это не чудесная картина? Видеть, как микроорганизмы движутся, развиваются и вращаются среди нормальных клеток, разворачиваются и колеблются в жидкостях, в которых они обитают, видеть, как они играют в прятки с кровяными тельцами и сгустками фибрина, поворачиваются, скручиваются и вращаются, как в клетке, видеть, как эти смертоносные маленькие трипаносомы движутся взад и вперед во всех направлениях, демонстрируя свои тонкие волнистые мембраны и отталкивая клетки крови, которые находятся на их пути, в то время как лейкоциты или белые тельца лениво вытягивают или втягивают свои псевдоподии протоплазма. Увидеть все это таким, каким оно предстает перед нами здесь, значит осознать, что мы находимся в присутствии неизвестного мира, мира бесконечно малого, но такого же реального и сложного, как мир вокруг нас. С помощью кинематографа и ультрамикроскопа мы можем увидеть то, что не могут воспроизвести никакие другие формы фотографии. Я сохранил эти фотографии, чтобы лучше собрать улики против определенного человека в этой комнате. Ибо в крови одного из вас сейчас идет борьба, которую вы здесь видели. Обратите внимание, как кровяные тельца в этой зараженной крови потеряли свой гладкий, глянцевый вид, стали зернистыми и неспособными питать ткани. Трипаносомы борются с нормальными клетками крови. Здесь мы имеем низшую группу животных, простейших, которые убивают высшую, – человека.

Кеннеди не требовалось ничего, кроме затаенной тишины, чтобы убедить его в эффективности его метода изложения позиции.

– А теперь, – продолжил он, – давайте на время оставим эту кровососущую вампирскую муху це-це. Мне нужно сделать еще одно откровение.

Он положил на стол под лампами, которые теперь снова вспыхнули, маленький полый серебряный цилиндр.

– Этот маленький инструмент, – объяснил Кеннеди, – который у меня здесь есть, известен как канула, маленький канал, для отвода крови из вен одного человека к другому – другими словами, переливание крови. Современные врачи довольно успешны в его применении.

– Конечно, как и во всем, в этом есть свои особые опасности. Но один момент, который я хотел бы подчеркнуть, заключается в следующем: при выборе донора для переливания люди делятся на определенные группы. Сначала необходимо сделать анализ крови, чтобы увидеть, подходит ли она, и в этом отношении существует четыре класса людей. В нашем случае этим вопросом пришлось пренебречь. Ибо, джентльмены, на полу лаборатории было два вида крови, и они не совпадают. Короче говоря, это было то, что произошло на самом деле. Была предпринята попытка перелить кровь Кашинга в качестве донора другому человеку в качестве реципиента. Человек, страдающий болезнью, заразившейся от укуса мухи це-це – смертельной сонной болезни, столь хорошо известной в Африке, – намеренно попытался совершить грабеж, который, как я полагаю, не имеет аналогов. Он украл кровь другого человека! Он украл ее в отчаянной попытке остановить неизлечимую болезнь. Этот человек использовал соединение мышьяка под названием атоксил, пока его кровь не наполнилась им, и его воздействие на трипаносомы не свелось к нулю. Оставалось попробовать еще один дикий эксперимент – украденную кровь другого.

Крейг сделал паузу, чтобы позволить ужасу преступления проникнуть в наши умы.

– Кто-то из группы, которая отправилась осматривать концессию в Конго, заразился сонной болезнью от укусов этих кровососущих мух. Этот человек сейчас достиг стадии безумия, и его кровь полна микробов и перегружена атоксилом. Все было испробовано и потерпело неудачу. Он был обречен. Он видел, что его состояние под угрозой из-за открытия способа производства синтетического каучука. На карту были поставлены жизнь и деньги. Однажды ночью, взбудораженный приступом безумной ярости, с силой, намного превосходящей ту, которую можно было бы ожидать в его обычном расслабленном состоянии, он увидел свет в лаборатории Кашинга. Он прокрался украдкой. Он схватил изобретателя со своей на мгновение сверхчеловеческой силой и задушил его. Пока они боролись, он, должно быть, сунул ему под нос губку, пропитанную эфиром и апельсиновой эссенцией. Кашинг упал в обморок.

– Преодолев сопротивление, он потащил теперь уже бесчувственное тело к рабочему столу. Должно быть, он работал отчаянно. Он сделал надрез и обнажил лучевую артерию, пульс. Затем он, должно быть, ввел себе местную анестезию в руку или ногу. Он закрепил вену и надавил разрезанным концом на эту маленькую канюлю. Затем он наложил на это артерию Кашинга, и кровь, которая, возможно, должна была спасти ему жизнь, начала течь в его истощенные вены. Кто был этот сумасшедший? Я наблюдал за действиями тех, кого подозревал, когда они не знали, что за ними наблюдают. Я сделал это с помощью этого аккуратного маленького устройства, которое выглядит как полевой бинокль, но на самом деле является камерой, которая снимает предметы под прямым углом к направлению, в котором, кажется, направлено стекло. У одного человека, как я обнаружил, была рана на ноге, перевязку которой он нервно поправлял, когда думал, что никто не смотрит. Ему было трудно проковылять даже небольшое расстояние, чтобы открыть окно.

Кеннеди откупорил бутылку, и тонкий аромат апельсинов, смешанный с эфиром, проник в комнату.

– Кто-нибудь здесь сразу же узнает этот запах. Это новый паровой анестетик с оранжевой эссенцией, смесь эссенции апельсина с эфиром и хлороформом. Запах, скрытый апельсином, который витал в лаборатории мистера Уинслоу и мистера Стронга, был не изопреном, а настоящим эфиром. Я позволяю некоторым запахам вырваться отсюда, потому что в этой самой лаборатории все произошло, и это один из хорошо известных принципов психологии, что запахи сильно наводят на размышления. В этом случае запах теперь, должно быть, наводит кого-то на мысль об ужасной сцене прошлой ночи. Более того, я должен сказать этому человеку, что переливание крови не спасло и не могло спасти его. Его болезнь вызвана состоянием, которое неизлечимо и не может быть изменено переливанием новой крови. Этот человек сегодня так же обречен, как и до того, как совершил…

Какая-то фигура вслепую шарила вокруг. Соединения мышьяка, которыми была заряжена его кровь, вызвали один из приступов слепоты, которым подвержены потребители наркотика. В своем безумии он, очевидно, отчаянно тянулся к самому Кеннеди. Пока он шел ощупью, он болезненно прихрамывал от боли в ране.

– Доктор Харрис, – произнес Кеннеди, избегая безумного порыва к себе и говоря тоном, который взволновал нас, – вы тот человек, который высосал кровь Кашинга в свои собственные вены и оставил его умирать. Но государство никогда не сможет взыскать с вас наказание за ваше преступление. Природа сделает это раньше справедливости. Джентльмены, это убийца Брэдли Кашинга, маньяк, современный научный вампир.

Я смотрел на сломленного, обреченного человека со смесью жалости и отвращения, а не с обычными чувствами, которые испытываешь к преступнику.

– Пойдем, – сказал Крейг. – Местные власти могут заняться этим делом прямо сейчас.

Он сделал паузу ровно настолько, чтобы сказать слово утешения бедной, убитой горем девушке. Оба Уинслоу ответили немым взглядом благодарности и отчаяния. На самом деле, в суматохе мы были только рады избежать еще каких-либо подобных скорбных поздравлений.

– Что ж, – заметил Крейг, когда мы быстро шли по улице, – если нам придется ждать здесь поезда, я предпочитаю подождать на железнодорожной станции. Я выполнил свою часть работы. Теперь мой единственный интерес – убраться отсюда, пока они не устроили мне банкет или линчевание.

На самом деле, я думаю, что он предпочел бы новизну общения с группой линчевателей, если бы ему пришлось выбирать между ними.

Однако вскоре мы сели на поезд, и, к счастью, к нему был пристоен ресторан. Кеннеди коротал время между станциями, читая о разоблачениях взяточников в городе.

Когда мы подъехали к станции ближе к вечеру, он с облегчением отбросил газету в сторону.

– Теперь спокойный вечер в лаборатории, – воскликнул он почти радостно.

С какой натяжкой воображения он мог назвать это отдыхом, я не мог понять. Но что касается тишины, то она мне тоже была нужна. Я ужасно отстал в своем описании поразительных событий, через которые он меня вел. Поэтому до поздней ночи я стучал на пишущей машинке, пытаясь навести порядок в хаосе моих наспех нацарапанных заметок. При обычных обстоятельствах, вспомнил я, завтрашний день был бы моим днем отдыха. Я зашел достаточно далеко с Кеннеди, чтобы понять, что на этом задании не было такого понятия, как отдых.

– Окружной прокурор Картон хочет немедленно видеть меня в здании Уголовного суда, Уолтер, – объявил Кеннеди рано утром на следующий день.

Одетый и настолько в здравом уме, насколько это было возможно после напряженных литературных трудов предыдущей ночи, я не нуждался в уговорах, поскольку Картон был старым другом всех газетчиков. Я быстро присоединился к Крейгу в спешной поездке по городу в час пик.

На столе перед квадратным подбородком, коротко остриженным, воинственным прокурором, которого я уже знал после многих долгих и упорных кампаний как до, так и после выборов, лежал небольшой пакет, который, очевидно, пришел к нему с утренней почтой.

– Как ты думаешь, что тут, Кеннеди? – спросил он, осторожно постучав по пакету. – Я еще не открывал его, но думаю, что это бомба. Подожди – я пошлю за ведром с водой, чтобы ты мог открыть конверт, если хочешь. Ты понимаешь в таких вещах.

– Нет—нет, – поспешил Кеннеди, – это совершенно неправильный поступок. Некоторые из этих современных химических бомб взрываются именно таким образом. Нет, позвольте мне тщательно препарировать эту штуку. Я думаю, что вы, возможно, правы. Это действительно выглядит так, как будто это может быть адская машина. Вы видите очевидную маскировку грубо написанного адреса?

Картон кивнул, потому что именно это в первую очередь возбудило его подозрения. Тем временем Кеннеди без дальнейших церемоний начал осторожно снимать обертку из коричневой манильской бумаги, сохраняя все при этом. Мы с Картоном инстинктивно попятились. Внутри Крейг обнаружил продолговатую деревянную коробку.

– Я понимаю, что открывать бомбу – опасное дело, – медленно продолжал он, поглощенный своей работой и почти не обращая на нас внимания, – но я думаю, что могу безопасно рискнуть с этой штукой. Опасная часть – это то, что можно было бы назвать обнажением клыков. Никакие бомбы не являются абсолютно безопасными игрушками, которые можно иметь при себе, пока они не будут полностью уничтожены, и прежде чем вы сможете сказать, что уничтожили одну из них, довольно щекотливое дело – убрать опасный элемент.

Он снял крышку самым ловким образом, без трения и, по-видимому, ни в малейшей степени не потревожив содержимое. Я не притворяюсь, что знаю, как он это сделал, но доказательством было то, что мы могли видеть из нашего конца комнаты, как он все еще работает.

На внутренней стороне обложки был грубо нарисован череп и скрещенные кости, показывая, что негодяй, пославший эту штуку, обладал, по крайней мере, своего рода мрачным юмором. Ибо там, где в черепе должны были находиться зубы, было бесчисленное множество спичечных головок. Кеннеди выбирал их с таким хладнокровием, как будто он не играл в соломинку с жизнью и смертью.

Затем он извлек саму взрывчатку и различные смертоносные пули и кусочки металла, встроенные в нее, тщательно отделяя каждую, как будто для того, чтобы пометить "Экспонат А", "В" и так далее для класса по расчленению бомб. Наконец, он изучил стенки и дно коробки.

– Следы смеси хлората с поташем, – пробормотал Кеннеди себе под нос, все еще разглядывая бомбу. – Внутри был настоящий арсенал – очень необычная и умная конструкция.

– Боже мой! – выдохнул Картон. – Я бы предпочел снова пройти кампанию.

Создатель бомб

Мы уставились друг на друга в полном благоговении, на разные части, так невинно выглядевшие в кучах на столе, теперь благополучно разделенные, но вместе взятые – билет на погибель.

– Как вы думаете, кто мог ее послать? – выпалил я, когда обрел дар речи, а затем, внезапно вспомнив о политической и юридической борьбе, в которой в то время участвовал Картон, добавил, – белые работорговцы?

– Не сомневаюсь, – лаконично ответил он. – И, – воскликнул Картон, энергично опустив обе руки с характерным акцентом на подлокотники своего офисного кресла, – я должен выиграть эту борьбу с вице трастом, как я это называю, или вся работа окружной прокуратуры по очистке города будет дискредитирована, не говоря уже о риске, которому подвергаются нынешние сотрудники, когда такие благодарные друзья в городе посылают знаки своей привязанности и уважения подобным образом.