Крейг Кеннеди

– Ну вот, этого достаточно, миссис Уиллоуби. Я вижу, что вам нехорошо, – успокоил он. – Доктор, немного чего-нибудь, чтобы успокоить ее нервы. Я думаю, что мы можем завершить нашу работу, просто сравнив заметки. Позови мистера Уиллоуби, Уолтер. Сэр, если вы возьмете на себя заботу о своей жене и, возможно, прогуляетесь с ней пару минут на свежем воздухе, я думаю, мы сможем сказать вам через несколько минут, серьезно ли ее состояние или нет.

Миссис Уиллоуби была на грани истерики, когда муж помог ей выйти из комнаты. Едва дверь закрылась, как Кеннеди распахнул окно и, казалось, поманил в темноту. Словно из ниоткуда, выскочили Доннелли и Бентли.

Доктор Гатри вернулся из музыкальной комнаты с листом бумаги, на котором в разных местах была нарисована длинная неровная кривая, на которой были поспешно написаны заметки на полях.

Кеннеди с присущим ему пылом бросился прямо в гущу событий.

– Вы помните, – начал он, – что, похоже, никто не знал, кто именно взял драгоценности в обоих случаях, о которых вы сообщили в первый раз? Видеть – значит верить – старая поговорка, но перед лицом таких сообщений, которые вы, детективы, собрали, она справедливо теряет свою силу. И вы тоже не были виноваты, потому что современная психология экспериментально доказывает, что люди не видят и доли того, во что они уверенно верят, что видят. Например, мой друг, профессор западного университета, проводил эксперименты с десятками людей и не нашел никого, кто мог бы дать абсолютно точное описание того, что он видел, даже в прямых показаниях; в то время как под влиянием вопросов, особенно если они вообще были ведущими, все свидетели показали значительные неточности в одной или нескольких деталях, хотя они находились в более выгодном положении для представления отчетов, чем ваши клерки, которые не были подготовлены. Действительно, меня часто удивляет, что свидетели обычных событий, которых вызывают в суд, чтобы рассказать о том, что они видели по прошествии значительного промежутка времени, так же точны, как и они, учитывая вопросы, которые они часто задают заинтересованным сторонам, соседям и друзьям, и часто высказывают предвзятую репетицию события. Суд просит свидетеля говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды. Как он может? На самом деле, я часто удивляюсь, что существует такое сходство между показаниями и фактическими событиями дела! Но у меня здесь есть маленький свидетель, который никогда не лжет, и, памятуя о подверженности ошибкам обычных свидетелей, я вызвал его. Это новая, компактная, маленькая камера движения, которая только что была усовершенствована, чтобы автоматически делать то, что делают большие камеры для создания движущихся изображений.

Он дотронулся до одной из маленьких черных коробочек, таких, какие мы видели, как он устанавливал в ювелирном отделе магазина.

– Каждая из них вмещает сто шестьдесят футов пленки, – продолжил он, – достаточно, чтобы продержаться три минуты, делая, скажем, шестнадцать снимков на фут и пробегая около одного фута в секунду. Вы знаете, что менее десяти или одиннадцати изображений в секунду воздействуют на сетчатку как отдельные, разорванные изображения. Использование этой компактной маленькой движущейся камеры показалось мне гениальным, но громоздким изобретением, недавно предложенным полиции Парижа. Чтобы та установила на часовых башнях на различных улицах кинематографическую аппаратуру, управляемую по беспроводной связи. Камера движения как детектив теперь доказала свою ценность. У меня здесь есть три фильма, снятые в Тримбл с разных ракурсов, и они четко показывают, что на самом деле произошло, когда миссис Уиллоуби и Энни Грейсон смотрели на Королеву Кимберли.

Он сделал паузу, как будто анализируя шаги в своем уме.

– Телеграф дал мне первый намек на правду, – сказал он. – Камера движения приблизила меня на шаг, но без этого третьего инструмента, хотя я должен был добиться успеха, я бы не узнал всей правды.

Он перебирал пальцами аппарат на библиотечном столе, соединенный с аппаратом в музыкальной комнате.

– Это психометр для тестирования психических отклонений, – объяснил он. – Ученые, которые используют его сегодня, работают не с целью помочь уголовной юриспруденции, а в надежде сделать такие открытия, которые могут улучшить психическое здоровье расы. Тем не менее, я верю, что при изучении психических заболеваний эти люди предоставляют знания, на которых будут основываться будущие криминалисты, чтобы сделать раскрытие преступлений абсолютно достоверным. Когда-нибудь не будет ни присяжных, ни детективов, ни свидетелей, ни адвокатов. Государство просто подвергнет всех подозреваемых испытаниям на подобных научных приборах, и, поскольку эти приборы не могут ошибаться или лгать, их доказательства будут убедительными в виновности или невиновности. Психометр уже является реальным рабочим фактом. Ни один живой человек не может скрыть свои эмоции от этого сверхъестественного инструмента. Он может задействовать самую гигантскую силу воли, чтобы скрыть свои внутренние чувства, и психометр запишет ту самую работу, которую он заставляет выполнять эту силу воли. Машина основана на том принципе, что эксперименты доказали, что сопротивление человеческого организма электрическому току увеличивается с увеличением эмоций. Доктор Юнг из Цюриха подумал, что было бы очень просто записать эти различные эмоции, и психометр является результатом – простым и грубым сегодня по сравнению с тем, что мы имеем право ожидать в будущем. Гальванометр устроен так, что его действие раскачивает зеркало из стороны в сторону, отражая свет. Этот свет падает на шкалу из матового стекла, размеченную на сантиметры, и стрелка сделана так, чтобы следовать за лучом света. Ручка, нажимающая на металлический барабан с длинным рулоном бумаги, вращаемым механизмом, записывает изменения. Д-р. Гатри, который отвечал за запись, просто сидел перед матовым стеклом и острием стрелки и следил за отражением света, когда она двигалась по шкале, таким образом делая запись на бумаге на барабане, которую, как я вижу, он сейчас держит в руке. Миссис Уиллоуби, испытуемая, и я, экзаменатор, сидели здесь, лицом друг к другу за этим столом. Через эти металлические купола, на которых она должна была держать руки, она получала электрический ток, настолько слабый, что его не могли ощутить даже самые чувствительные нервы. Теперь с каждым усилением ее эмоций, либо когда я задавал ей вопросы, либо показывал ей фотографии, независимо от того, показывала она это внешне или нет, она увеличивала сопротивление своего тела току, который проходил через ее руки. Увеличение ощущалось гальванометром, соединенным проводами в музыкальной комнате, зеркало качалось, свет перемещался по шкале, стрелку перемещал доктор Гатри, и ее различные эмоции были неизгладимо записаны на вращающемся листе бумаги, записаны таким образом, чтобы показать их интенсивность и раскрыть подготовленному ученому большую часть психического состояния субъекта.

Кеннеди и доктор Гатри теперь разговаривали вполголоса. Время от времени мне удавалось уловить обрывок разговора – "не эпилептик", "нет аномальной формы головы", "определенные умственные дефекты", "часто результат болезни или несчастного случая".

– Каждый раз, когда появлялась эта женщина, возникало самое странное беспокойство, – заметил доктор Гатри, когда Кеннеди взял у него рулон бумаги и внимательно изучил его.

Наконец свет, казалось, пробился сквозь его лицо.

– Среди различных видов безумия, – сказал он, медленно подбирая слова, – есть одно, которое проявляется как непреодолимое желание украсть. Такие термины, как невропат и клептоман, часто рассматриваются как довольно элегантные названия для презренных оправданий, придуманных медиками для сокрытия воровства. Люди склонны цинично говорить: "Грехи бедняка; болезни богача". Тем не менее, клептомания действительно существует, и легко представить ее преступлением, когда это действительно упорное, неисправимое и иррациональное воровство. Часто она настолько велика, что становится неизлечимой. Были зарегистрированы случаи, когда священнослужители страдали клептоманией, и в одном случае умирающая жертва украла табакерку своего духовника. Именно удовольствие и возбуждение от воровства, а не желание украсть украденный предмет, отличает клептомана от обычного вора. Обычно клептоманкой является женщина, с безумным желанием воровать просто ради воровства. Болезненная тяга к возбуждению, лежащая в основе стольких бессмысленных и бесполезных преступлений, снова и снова приводила внешне здравомыслящих мужчин и женщин к разорению и даже к самоубийству. Это форма эмоционального безумия, не потеря контроля над волей, а извращение воли. Некоторые являются моделями в периоды просветления, но когда ими овладевает мания, они не могут сопротивляться. Сам акт взятия составляет удовольствие, а не обладание. Нужно принимать во внимание многое, ибо такие болезни, как клептомания, принадлежат исключительно цивилизации; они являются продуктом эпохи сенсаций. Вполне естественно, что женщина, с ее тонко сбалансированной нервной организацией, является первым и главным преступником.

Кеннеди сел за стол и стал торопливо писать. Закончив, он подержал бумагу в руке, чтобы она высохла.

Он протянул по одному листу Бентли и Доннелли. Мы столпились вокруг. Кеннеди просто выписал два счета за бриллиантовое и жемчужное ожерелье.

– Отправьте их мистеру Уиллоуби, – добавил он. – Я думаю, он будет рад заплатить, чтобы замять скандал.

Мы посмотрели друг на друга в изумлении от этого открытия.

– Но как насчет Энни Грейсон? – настаивал Доннелли.

– Я позаботился о ней, – лаконично ответил Кеннеди. – Она уже арестована. Хотите узнать, почему?

Мгновение спустя мы все набились в машину доктора Гатри, стоявшую у двери.

На уютной маленькой вилле Грейсонов мы обнаружили двух детективов с большими глазами и очень сердитую женщину, которая нетерпеливо ждала. На столе в гостиной была свалена куча награбленного, что легко объясняло глазную особенность детективов.

Беспорядочная куча на столе содержала великолепнейшую коллекцию бриллиантов, сапфиров, нитей жемчуга, изумрудов, статуэток, антиквариата из бронзы и слоновой кости, книг в редких переплетах и других безделушек, которыми может владеть только очень богатый человек. Это ослепило нас, когда мы провели мысленную инвентаризацию кучи. И все же это была самая разнообразная коллекция. Рядом с жемчужным воротником с бриллиантовой застежкой лежали пара простых кожаных туфель и пара шелковых чулок. Ценные вещи и вещи, не имеющие ценности, были перемешаны, как будто сумасшедшим. Красивое украшение для шеи из резного коралла лежало рядом с полудюжиной обычных льняных носовых платков. Полоска шелка скрывала ценную коллекцию старинных украшений. Помимо бриллиантов и драгоценных камней десятками были золотые и серебряные украшения, шелка, атлас, кружева, драпировки, предметы искусства, плюмажи, даже столовые приборы и безделушки. Все это, должно быть, было результатом бесчисленных экскурсий по магазинам Нью-Йорка и бесчисленных хитроумных краж.

Мы могли только смотреть друг на друга в изумлении и удивляться вызову, написанному на лице Энни Грейсон.

– Во всей этой странной путанице событий, – заметил Кеннеди, с явным удовлетворением оглядывая кучу, – я нахожу, что точные инструменты науки сказали мне еще одну вещь. Кто-то другой обнаружил слабость миссис Уиллоуби, подтолкнул ее, предложил ей возможности, использовал ее снова и снова, извлек выгоду из ее болезни, вероятно, в размере тысяч долларов. Моя телеграфная запись намекала на это. Каким-то образом Энни Грейсон завоевала доверие миссис Уиллоуби. Одна брала ради того, чтобы брать; другая получала деньги ради денег. Новая подруга легко убедила Уиллоуби оставить здесь то, что она украла. Кроме того, украв, она больше не проявляла к украденному интереса. Верховенство закона заключается в том, что каждый несет ответственность, кто знает характер и последствия своего поступка. У нас есть абсолютные доказательства того, что вы, Энни Грейсон, хотя на самом деле сами не совершали никаких краж, привели миссис Уиллоуби и воспользовались ею. Доктор Гатри займется делом миссис Уиллоуби. Но закон должен разобраться с вами за то, что вы сыграли на безумии клептомана – самый хитрый план королевы магазинных воров.

Когда Кеннеди небрежно отвернулся от детективов, которые схватили Энни Грейсон, он вытащил из кармана маленькую красную папку.

– Видишь, Уолтер, – улыбнулся он, – как скоро это входит в привычку? Теперь я почти обычный пассажир. Ты знаешь, они всегда достают эти маленькие красные папки, как раз когда что-то становится интересным.

Я заглянул ему через плечо. Он изучал местное расписание.

– Мы можем успеть на последний поезд из Гленклера, если поторопимся, – объявил он, засовывая папку обратно в карман. – Я полагаю, они отвезут ее в Нью-Йорк на троллейбусе. Пойдем.

Мы поспешно попрощались и, как могли, избежали потока поздравлений.

– А теперь отдохнем, – сказал он, откидываясь на обитое плюшем сиденье для долгой поездки в город, надвинув шляпу на глаза и закинув ноги на спинку соседнего сиденья. Мы поехали на метро и в центр города в ночном такси, и наконец-то мы были дома, чтобы хорошо выспаться.

– Это обещает быть выходным днем, – заметил Крейг на следующее утро за завтраком. Встретимся утром, и мы совершим долгую, раскачивающуюся прогулку. Я чувствую потребность в физических упражнениях.

– Знак возвращения здравомыслия! – воскликнул я.

Я так привык к тому, что меня вызывают неожиданно, что почти чувствовал, что кто-нибудь может остановить нас на нашем пути. Однако ничего подобного не происходило до нашего возвращения.

Мужчина средних лет и молодая девушка в густой вуали ждали Кеннеди, когда мы свернули с оживленной финишной прямой на пронизывающем речном ветру вдоль дороги.

– Меня зовут Уинслоу, сэр, – начал мужчина, нервно вставая, когда мы вошли в комнату, – а это моя единственная дочь, Рут.

Кеннеди поклонился, и мы подождали, пока мужчина продолжит. Он провел рукой по лбу, который, несмотря на время года, был влажным от пота. Рут Уинслоу была привлекательной молодой женщиной, я мог увидеть это с первого взгляда, хотя ее лицо было почти полностью скрыто густой вуалью.

– Может быть, Рут, мне лучше… э—э… поговорить с этими джентльменами наедине? – мягко предложил ее отец.

– Нет, отец, – ответила она тоном вынужденной храбрости, – я думаю, что нет. Я могу это вынести. Я должна это выдержать. Возможно, я смогу помочь тебе рассказать об этом деле.

Мистер Уинслоу прочистил горло.

– Мы из Гудиера, маленького фабричного городка, – медленно продолжал он, – и, как вы, несомненно, можете видеть, мы только что прибыли после целого дня пути.

– Добрый город, – медленно повторил Кеннеди, когда мужчина сделал паузу. – Основная отрасль промышленности, конечно, резиновая, я полагаю.

– Да, – согласился мистер Уинслоу, – город сосредоточен на каучуке. Наши заводы не самые крупные, но, тем не менее, очень большие, и это все, что поддерживает жизнь города. Боюсь, что именно на резине и висит трагедия, о которой я собираюсь рассказать. Я полагаю, что в Нью-Йоркских газетах ничего не говорилось о странной смерти Брэдли Кашинга, молодого химика из Гудиера, который раньше работал на заводах, но недавно открыл собственную небольшую лабораторию?

Кеннеди повернулся ко мне.

– Ничего, если только это не появится в последних выпусках вечерних газет, – ответил я.

– Возможно, это и к лучшему, – продолжил мистер Уинслоу. Они бы не поняли этого. На самом деле, никто еще не понял этого. Вот почему мы пришли к вам. Видите ли, по моему мнению, Брэдли Кашинг был на пути к смене названия города с Гудиера на Кашинг. Он не был изобретателем синтетического каучука, о котором вы слышите в наши дни, но он настолько усовершенствовал этот процесс, что нет сомнений в том, что синтетический каучук вскоре появился бы на рынке и был бы дешевле и лучше, чем лучший натуральный каучук из Пара. Гудиер – небольшое место, но оно славится своей резиной и использует большое количество сырья. Мы послали нескольких лучших людей в этом бизнесе в поисках новых источников в Южной Америке, Мексике, на Цейлоне, в Малайзии и Конго. То, чего наши люди не знают о резине, не существует, от сырой жевательной резинки до тысяч видов готовой продукции. Гудиер тоже богатый маленький городок, несмотря на свои размеры. Естественно, все его инвестиции направлены на производство резины, не только на наших собственных заводах, но и в компаниях по всему миру. В прошлом году несколько наших ведущих граждан заинтересовались новой концессией в Конго, предоставленной группе американских капиталистов, среди которых был Льюис Борланд, который является местным магнатом нашего города. Когда эта группа организовала экспедицию для изучения региона, готовясь к получению концессии, несколько самых известных людей в Гудиере сопровождали группу, а затем подписались на крупные пакеты акций. Я говорю все это для того, чтобы вы с самого начала поняли, какую роль играет резина в жизни нашего маленького сообщества. Вы легко можете понять, что в таком случае, какие бы преимущества ни получил мир в целом от дешевого синтетического каучука, они вряд ли принесут пользу тем, чьи деньги и труд были потрачены на предположение, что каучук будет дефицитным и дорогим. Естественно, тогда Брэдли Кашинг не был особенно популярен среди определенного круга в Гудиере. Что касается меня, то я откровенно признаю, что мог бы разделить мнение многих других относительно него, поскольку у меня самого есть небольшие инвестиции в это предприятие в Конго. Но дело в том, что Кашинг, когда он приехал в наш город, только что окончив колледж по специальности "Промышленная химия", познакомился с моей дочерью.

Не сводя глаз с Кеннеди, он протянул руку и похлопал по руке в перчатке, которая сжимала подлокотник кресла рядом с ним.

– Они были помолвлены и часто обсуждали, что будут делать, когда изобретение Брэдли нового способа полимеризации изопрена, как называется этот процесс, решит проблему резины и сделает его богатым. Я твердо верю, что их мечты не были мечтами наяву. Дело было сделано. Я видел его продукцию и кое-что знаю о резине. В его резине не было никаких примесей. – Мистер Уинслоу сделал паузу. Рут тихо всхлипывала. – Сегодня утром, – поспешно продолжил он, – Брэдли Кашинг был найден мертвым в своей лаборатории при весьма странных обстоятельствах. Я не знаю, умерла ли его тайна вместе с ним или ее кто-то украл. Из показаний я сделал вывод, что он был убит.

Так обстояло дело, когда мы с Кеннеди услышали это тогда.