Гиппокам: территория любви

Гиппокам: территория любви
Арина Браги

Это история о страсти, которая охватывает аспирантов-нейробиологов Анну и Эрика; о расставании и воссоединении влюбленных спустя двадцать лет; о драйве науки и повседневной работе в лаборатории, конфликтах в научной среде; и о том, как героиня, «понаехавшая», погружается в мегаполис, осмысляя его как свою «территорию любви».

Гиппокам: территория любви

Арина Браги

АРИНА БРАГИ

© Арина Браги, 2024

ISBN 978-5-0065-1192-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГИППОКАМП: ТЕРРИТОРИЯ ЛЮБВИ

ГЛАВА 1

СКАЛА КИХОЛ: ЗАМОЧНАЯ СКВАЖИНА. МАРТ 2018

Мы все поступаем так.

Смотрим на нашу жизнь сквозь замочную скважину.

Это очень ограниченный взгляд. Мы многое придумываем.

Фильм «Цвет ночи» (Color of Night) (1994)

Анна Усольцева аккуратно вкрутила правую бутсу между косыми выступами базальта на склоне, а ребристую подошву левой вдавила в валун на вывихе тропы. Она вдохнула колючий – слишком уж свежий – ветер с перевала.

Уфф… Вот он, Кихол. Дыра в скале. Скважина в замке, а ключ от горы Лонгс-Пик – Маттерхорн здешний. Последняя миля к вершине. По уступам. Почти отвесно. Полнолуние, тени резковаты.

Новые, но уже разбитые по ноге тяжелые горные ботинки Саломон шершавыми утюгами надежно втиснулись в гранит. Она сидела крепко в щели гранитов. Как на якоре. Как молекула нашего нового белка памяти в щели синапсов нейронов в гиппокампе. Анна глубже ввернула плечи в расщелину ледяной скалы, правой перчаткой с обрезанными пальцами – мох кольнул морозом – угнездилась ладонью в карман пещерки, затылком каски прижала торф. Обрадовала спину пружиной рюкзака. Левой рукой придержала железо карабинов у пояса, помедлила и откачнула их тяжёлый маятник. Скала отозвалась.

Треснувшие колокольчики. Анна ухмыльнулась. Идиотку ничего не берёт! Многоголосье. Тона скачут вверх по скале и дребезжат. Качается гигант – это живой камень – чуть ушла с маршрута.

Она взглянула, расстегнув перчатку, на экран смарт-часов. Гео-тег «Скала Самоубийц».

Кихол они так назвали! Вполне в тему. Высота, да, тринадцать тысяч футов с небольшим, и два часа ночи. По времени успеваю. Сумею передохнуть. А ключик наверху, на плоской лысине Лонгс-Пика. Теперь самое вкусное. С верёвками.

Анна огляделась. Головной фонарь высветил рядом табличку на стальной ноге. Она смахнула снег – жирные красные буквы – ими рейнджеры прикрывают свои задницы, скалолазы народ отвязный: «Не уверен – не лезь. Начало маршрута на вершину Лонгс-Пик. Узкие уступы, отвесные плиты и камнепад, ураганные порывы, экстремальный мороз и лед. Легко поскользнуться и сорваться. Спасение затруднено и займет несколько дней. Безопасность – ваша ответственность».

Анна подняла голову, свет фонарика уперся в выступ скалы над ней, а в глаза сквозь зубья гигантского пролома ударил прозрачный цилиндр прожектора полнолуния. За те пару часов, что она пробивалась по снегу между голыми стволами карликовых сосен, обходя западный склон, луна успела всплыть над восточным, и Анна пропустила главное событие нынешнего марта – кровавый восход гигантского диска над кристаллом горы. Сейчас лунный окрас перешёл в зеленоватый спектр и наполнял болотной взвесью ущелье под ногами. Скала Самоубийц обрывалась в двухмильную пропасть. Прошлым летом туда ступил, покончив борьбу с раком, Дик Дарье – муж её аспирантки Сюзанны и напарник Анны на многих скальных маршрутах. Спасатели даже не показали женщинам ошметки тела, которые надо было соскрёбывать с камней. Страшная картина, вам ни к чему. Им выдали урну. Потом, ранней осенью, в его день рождения, небольшой отряд друзей развеял прах. Здесь, у дурацкой таблички, что не спасла.

Анну опять охватила ярость. Она, как всегда, в последние пару месяцев, думая о трагедии Дарье, остро ощутила присутствие своего давнего любовника Эрика Вайса. Эрик разорвал с ней отношения двадцать лет назад, сразу после окончания аспирантуры в Университете Рифа, когда Анна только начинала там свою карьеру. Эрик вдруг вновь странно возник в её нынешней, далекой от него, жизни.

Эрик, я здесь ночью не потому, что сошла с ума. Край у меня, конец не только для меня, но и для всех ребят моей лаборатории. Нас предали. Бывшая питерская начальница слила наши данные конкурентам. Грант провис. Спасёт ночное восхождение. Соло. Увижу рассвет с саммита – и всё наладится. Блажь, конечно. Разряжённый воздух. Смейся, но я здесь по совету Черной Матушки. Помнишь, она пришла ко мне в коридоре нашей тогдашней лаборатории в Нью-Йорке? В ночь Хэллоуина, когда мы вместе с тобой срочно гнали эксперимент для нашего шефа Джона Вейдера. Явилась она ко мне и сюда. Гадала по книге первых свободных черных. Черная Матушка поможет. В каждой лаборатории, ты знаешь, как на корабле, свои приметы. А у нас эта: мы влезаем в мозг и гоняемся за механизмами памяти, ускользающими к чертям собачьим. И приметы наши чертовы. Здесь, в горах, вот где надо отщелкнет – и отстегнётся нам этот грант, и моя лаборатория спасена.

Анна раскрыла глотку: «Черная Матушка! Помоги!» Анну накрыло эхо «…моги …оги …ги», и она поняла, что орёт. Утерла холодные слёзы с губ. Чуть утихла и вздрогнула всей кожей. На уровне глаз возник черный силуэт – огромный горный ворон закрыл припорошенную голубым скалу напротив и пропал. Птица ещё и обругала её по дороге в ущелье возмущённым кар… кар… кар. «И тебя люблю», – огрызнулась Анна. Внизу – пропасть, вверху, за рваной дырой Кихола – ветры на ребрах скал и вершина-убийца, которую сто пятьдесят лет назад первая женщина-альпинистка назвала американским Маттерхорном и покорила. Как там в мудром дзене? Хватит смотреть сквозь замочную скважину!

В аэродинамической трубе ущелья ранняя весна всё ещё держится за ледяные корки на лужах северной стороны тропы, а Анна закоченела в лёгкой ветровке. Но она знала, что скоро морозный ветер станет приятным. Скоро в ней поднимется внутренняя волна жара – первые симптомы ранней менопаузы стали накрывать её этой зимой. Она использовала этот «подарок судьбы» как тогда, когда мчалась в мороз по спуску на горных лыжах в облегающем комбинезоне, и вот сейчас на этом восхождении.

Смешно начались её приливы. Она сидела в своём офисе, написав грант, и вдруг почувствовала, что отключился центральный кондиционер. Она выскочила в коридор, ожидая увидеть привычную в таких случаях толпу возмущённой профессуры. В их новеньком корпусе много чего поначалу не ладилось: то пожарная сирена включалась каждые полчаса, то из кондиционера дуло ледяным ветром, то в туалете из сливного бачка бил кипяток. Но тут все люди спокойно сидели в своих офисах, двери по неписаному закону не закрывали. И она поняла…

Взойти на вершину Лонгс-Пика – самого необычного четырнадцати тысячника в Скалистых горах – должен был каждый маломальский скалолаз из их университетской секции. А уж ночное восхождение и первый луч солнца с гигантского кристалла длинной вершины точно откроют все чакры и принесут удачу. А сорвать джекпот – вырвать у конкурентов престижный грант – было крайне необходимо. Иначе её лабораторию закроют, и последние прорывные неопубликованные эксперименты – чудом не доставшиеся конкурентам – пропадут. Это будет конец её карьере и научному будущему ребят из её команды.

Из-за этого Анна и стоит сейчас здесь, под скалой Кихол. Из-за этого прижимистая Анна потратилась на крутой головной фонарь. Из-за этого разумная и обычно всё просчитывающая Анна – стыдно кому-то сказать – поверила снам-пророчествам Черной Матушки и погибшей подруги Нэнси. Обе они утверждали в двух разных снах, что именно ночным сольным восхождением она победит.

Ладно ещё Черная Матушка, призрак, фантом. Но как не поверить подруге Нэнси Барр, про которую двадцать лет назад её любимый Эрик говорил, что она как монета с четырьмя сторонами, что она как старая душа, как добрая ведьма. Эрик. Опять он.

Сердце пропустило один удар, нога в крепком ботинке дрогнула, и ребристая подошва застряла в щели между вертикальными тонкими ребрами выхода базальта на тропе.

Сейчас нельзя думать о нём. Это лишнее. Главное сейчас – грант. Родина или смерть, это идут барбудос!

Анна зло утерла сопли.

Как я живу последние месяцы? Стыд разъедает до костей – будто сидишь по горло в зловонной выгребной яме. Коллеги – главы других лабораторий – не смотрят в глаза ни в коридоре, ни на еженедельных летучках. Матёрые профессора откусывают по кусочкам ценные квадратные метры лаборатории, а молодые новобранцы уже заглядываются на её офис, недоумевая: «Чего ждёт руководство? Пора бы перетаскивать Анины манатки в угловой офис. Сдулась комета из Рифа! Лузеру ни к чему ни ярость ультрафиолета в окна до пола, ни рвань горизонта Скалистых гор!»

Стыд обернулся ностальгией – спасением в облаке смрада. Ушла вся кровь. Сердце прокачивало сквозь её артерии кипящую ядовитую смесь возрожденной страсти, нежности и тоски по ароматному телу молодого Эрика. Тоска по потерянным годам, которые у них были бы с Эриком, если бы не их обоюдное предательство любви из-за карьеры. Да и расовая разница тоже. Она всегда отгоняла мысль (если случится немыслимое счастье, и они будут жить вместе), как же она представит мужа-китайца родственникам в Питере. Да и он, конечно, от страшной гордости не хотел брака с белой.

Во сне Нэнси гадала по столетнему изданию книги Рамона Кахаля, безжалостного бога нейробиологов. Буквы, выбранные из разных страниц сложным способом, сложились во фразу: «поднимись… саммит… Лонгс-Пик… ночь полнолуния… исправишь судьбу… получишь награду».

Запищали часы на руке, показывая пять процентов батареи, а в смартфоне отключился навигатор. Анна вдруг импульсивно нажала номер Эрика: терять ей нечего, погибать так с музыкой. Он, разбуженный посреди ночи в пяти тысячах миль от неё, отозвался таким молодым радостным голосом, как будто бы всегда ждал её звонка.

Но вернёмся назад и пройдём с Анной Усольцевой её двадцатилетний путь завоевания Америки, который привёл её сейчас на обрыв под скалу Кихол.

АННА. ДНЕВНИК. МАРТ 1998

Любовь всегда сплетена из взаимоисключающих вещей – тонкой лжи и оголенной искренности, боязни причинить боль и нарочным нанесением душевных травм. Расправившее крылья чувство неподвластно хозяину, оно манкирует гордостью, нормами приличия и здравым смыслом.

Джеймс Грэй, «Любовники» (2008)

Экстаз любовной страсти во времена Бернини переживался как чувственно неделимый опыт и тела, и души.

Саймон Шама, «Экстаз Святой Терезы Бернини» (2018)

Кто нам сказал, что всё исчезает?

Птица, которую ты ранил,

Кто знает? – не останется ли её полёт?

И, может быть, стебли объятий

Переживают нас, свою почву.

Длится не жест,