История Смотрителя Маяка и одного мира

– Не думаю, что королевские люди станут нападать на тебя в пути, но на всякий случай отправляйся завтра рано, как рассветёт. Я постараюсь задержать посланника и шпиона, и они не смогут тебя догнать, не зная горных троп так хорошо, как ты, – сказал Люмар, поднимая взгляд главы Школы.

– Да, Айл-просветитель, – быстро ответил Инанис, радуясь, что всё снова стало понятно. И добавил, одним глотком допив чай и поднимаясь: – Я тогда пойду. Мне нужно ещё договориться, кто будет вести занятия вместо меня.

Люмар снова кивнул и всё-таки не удержался, спросил напоследок:

– Попрощаешься с Тео?

Взгляд Инаниса мгновенно стал ледяным, как застывает чистая холодная вода, стоит только дать ей центр кристаллизации. В этом чувстве, несомненно, были и постыдные ревность, боль от предательства и злость. Просветитель признавал это, но всё-таки главным было прикосновение колючей несправедливости: Тео, который бросил Школу и всех служителей в такой трудный момент, не заслуживал упоминания. Он стал словом, которого не было в словаре тех, кто смиренно благодарил Защитника. И тем не менее Люмар не забыл его. И, что гораздо хуже, сам Инанис его никогда не забудет.

– Думаю, мне нечего сказать бывшему слушателю Тео Гранцию, – ответил Инанис, смотря в сторону выхода.

Люмар в очередной раз кивнул – на этот раз, прощаясь.

На Вечернем Обряде Тео стоял у самого выхода, чувствуя себя недостойным того чувства причастности и чуда, которое неизбежно возникало на Обряде, чем бы ни была занята твоя голова. Но слушатель (или уже, скорее, просто гость Ледяного Замка) решил, что напоследок можно раствориться в этом свете десятков ламп – свете, от которого его маленькая лампа должна была вскоре отделиться и неминуемо погаснуть, съеденная вечно голодной темнотой.

Весна наступила уже и в Ледяных горах: в Школе это определяли по тому моменту, когда на Вечернем Обряде без камина было не холодно. Прохладно от открытых высоких окон – да, но не отвлекающе холодно.

Именно весной Защитник пришёл в Шестистороннее – и неудивительно, что он был покорён красотой здешней земли. Впрочем, возможно, в том мире, откуда пришёл Защитник, было ещё прекраснее – кто знает об этом? Но когда Защитник, проходя пешком все Стороны, шёл по земле предгорий Горной стороны, он наблюдал, как цветы растут из-под снега, и назвал это чудом. В Морской стороне он видел, как солнце и солёные брызги рисуют сверкающую картину над утренним морем, и говорил, что это чудо. В Дальней стороне он видел, как горизонт сходится холмами, словно крылья степной птицы, и ветер выдувает пыль древних, как сама земля, каменных стен, и назвал это чудом. В Лесной стороне он шёл по извилистым пряным тропинкам, которые то и дело перебегали пугливые олени, осторожные лисы и юркие лиственные мыши, шёл под сенью папоротников и кедров и, останавливаясь слушать многоголосую лесную тишину, думал, что это чудо. В Островной стороне он нашёл маленький остров, где никогда не жили люди, и был там один сорок дней, и сказал, что он видел чудо. И в Тар-Кахоле он сидел у озера, бродил по улочкам старого города, всматривался в лица прохожих и говорил им, как же им повезло, что они живут в городе, который сам есть – чудо…

Ясные, пронзительные слова Обряда нанизывались на солнечные нити воспоминаний, и Тео чувствовал приятное тепло, отгоняющее все холодные мысли.

Но не всегда мир был чудом. Однажды пришла Зримая Темнота (некоторые говорили, что её привела Окло-Ко, но многие не верили в это, потому что она тоже была частью мира и не стала бы его уничтожать) и сразу захватила всё. Говорили также, что она проникла в мир в сердце одного человека, а потом, как болезнь, перекинулись на остальных и на всё Шестистороннее. И тогда остался один Защитник – потому что он не был ещё частью мира и Зримая Темнота не могла сразу захватить его вместе со всеми. Целый год он произносил слова – каждый дигет новые, – слова о красоте мира, людей, о древних седых горах, о небе, о храбрости, о милосердии и о любви. Слова о мире, который уничтожила Зримая Темнота. И мир Шестистороннего вернулся из небытия, как остров, скрытый приливом, возникает на поверхности моря. И все люди Шестистороннего остались живы – и постепенно забыли, как медленно погружались в бездну вечной темноты, страшные воспоминания затуманились чистой радостью избавления, но записи и предания о тех временах остались их общей памятью. Люди тогда принялись благодарить Защитника и хотели назначить его королём. Но он только покачал головой и сказал, чтобы они ценили и берегли всё живое и друг друга, а сам ушёл в горы. Бродил там, питался козьим сыром и хлебом, которыми угощали его пастухи, ягодами и травами, которые собирал сам, а потом куда-то пропал. Конечно, время от времени кто-то уверял, клялся, что видел Защитника, но это было так же, как то, что в каждой стороне находятся люди, которые уверяют, что видели единорогов, или хищную птицу с тремя головами, или Окло-Ко. Но служители говорили, что неважно, где Защитник, потому что он может быть там, где хочет, главное, чтобы люди не забыли слова благодарности и те слова, которые вернули мир из Темноты…

Последние слова Обряда звенели в воздухе. Наверное, это были те же самые слова – или по крайней мере их прямые отражения, – которые вернули мир из цепких лап ничего. Наверное, поэтому они так прекрасны.

Тео неохотно вернулся в реальность. Слушатели расходились, погружённые в свои мысли, никто, к счастью, не обращал на него внимания, и можно было вместе со всеми, в безликом потоке, последний раз почувствовать себя частью Школы, прежде чем собирать вещи в старый рюкзак, понимая, что ничего по-настоящему важного взять с собой не получится.

– Тео!

Ну разумеется. Кто ещё мог вот так искренне и отчаянно звать его, когда все остальные делают вид, что ничего не произошло. Отчасти опасаясь просветителей, отчасти действительно не понимая, чем можно помочь.

– Мариона? – пытаясь сохранить светский тон, обернулся Тео.

Но другие слушатели уже пробудились и стали смотреть на него, будто только заметив – со страхом, с удивлением и даже сочувствием. Взгляды вдруг посыпались со всех сторон.

Улыбка Тео получилась кривоватой и не удержалась вовсе, когда Мариона застыла перед ним, и в свете всё ещё горящей в её руках лампы сверкнули слёзы.

– Ну что ты, что такое, – пробормотал Тео растерянно.

Он неожиданно почувствовал себя сильнее. Настолько, что смог шагнуть вперёд и обнять подругу.

– Ну не плачь, чего ты, – приговаривал Тео.

От этого она, конечно, расплакалась ещё сильнее, и через всхлипы можно было различить:

– Это несправедливо… и жестоко… они… они не должны были.

Тео огляделся, испугавшись, что отчаянную Мариону могут услышать просветители.

– Пойдём, я покажу тебе свою любимую башню? – предложил он, как ребёнку предлагают конфетку, только бы он перестал плакать.

Мариона кивнула, растёрла слёзы рукавом длинного синего свитера, и они пошли в сторону бастиона Серых Стражей, поскольку он действительно был у Тео любимой башней Ледяного Замка.

– Ты ведёшь себя по-человечески только тогда, когда происходит непоправимое, – с грустной улыбкой прокомментировала Мариона непривычную заботу своего друга.

– Может быть, не тогда, а потому что, – улыбнулся Тео в ответ.

Вещей оказалось совсем мало. Тео машинально аккуратно складывал их в свой рюкзак, с которым он однажды пришёл в Ледяной Замок. Задержал в руках только потёртый том прижизненного издания Котрила Лийора – подарок Инаниса. Застыл, перелистывая страницы и чувствуя, как в горле стоит колотый лёд, а потом осторожно уложил книгу поглубже – так, чтобы она не попалась случайно на глаза.

Соседи по комнате были внимательны и предупредительны, как с тяжелобольным, и это раздражало. Но они не могли по-другому выразить своё сочувствие тому, кто, по их мнению, почти что умер. И Тео был с ними согласен. Он даже, собрав все силы, пил чай на прощание, смеялся, принимал подарки в дорогу.

А потом наступила ночь. Последняя ночь в Ледяном Замке. Возможно, последняя ночь – время до отступления темноты – для Тео: пока он не знал, откуда ему брать свет для нового утра.

Он вышел из комнаты, чтобы не мешать спящим соседям, и пошёл в Зал Обряда. Не было никакой разницы, где быть, где говорить с Защитником – главное, чтобы ты мог слышать сам себя.

Но очистить сознание, достичь такого погружения, когда мысли напоминают проплывающих мимо огромных китов, Тео на этот раз не смог. Суетливые переживания о завтрашнем дне стайкой серебристых мальков мельтешили у его лица. И поэтому он отправился просто бродить по ночному Ледяному Замку, прощаясь с его древними камнями, запутанными переходами и гулкими, похожими на перевёрнутые колодцы, башнями с горными совами, мягко шуршащими крыльями в звёздной вышине.

Пока его ноги послушно шли по известному маршруту, Тео видел перед собой настоящую Темноту. Конечно, он не мог знать, что чувствовал Защитник, когда остался один-на-один с разрушительной силой несуществования, но даже личная темнота безвыходной неопределённости – когда все возможные варианты заранее отравлены – была тяжёлой, как плиты фундамента Ледяного Замка. Но в то же время Тео замечал и неожиданную свободу – свободу, которую, вероятно, на миг дарит любое падение.

Но хуже всего было всё-таки смутное ощущение того, что Школа в беде, – Тео почувствовал это уже давно, как замирание воздуха перед грозой. И приезд королевского посланника, при всей его дипломатической обёртке, был явно недружественным. И та история с Плинием в Дальней стороне. Король отчего-то взъелся на служителей Защитника – и это не могло остаться незаметным для Школы, расположенной в центре Королевства. И в такой момент он оставляет просветителей, хранителей и слушателей, которые стали ему настоящей семьёй – в том смысле, в каком Тео знал семью в доме своего отца. Оставляет, сбегает от бесконечных правил и смирения, чтобы тешить собственное самолюбие. Так это, вероятно, смотрится со стороны, настоящим предательством. Эта мысль была хуже всего. Как длинная острая заноза между рёбрами, при каждом вздохе задевающая сердце. «Я никого не предавал, я всего лишь сказал правду. Жить ложью – вот настоящее предательство чуда жизни. И не моя вина, что настали тяжёлые времена», – в который раз говорил себе Тео.

На Утренний Обряд бывшего слушателя никто не разбудил, поэтому он, уснув на исходе ночи, проспал до позднего утра. Голова была тяжёлая, тело не желало подчиняться, и Тео потратил немало времени в пустой комнате, чтобы прийти в себя. Потом, подумав, что он просто пытается затянуть наступление неизбежного, решительно и зло провёл последние приготовления и шагнул к выходу. Рюкзак был совсем не тяжёлый, старый, подаренный родителями дорожный плащ мягко обнимал плечи; Тео окинул комнату холодным взглядом, не чувствуя ничего. Хрустящая, как фольга, пустота наполняла шумом его голову. Но он всё-таки вспомнил, что нужно зайти к Айл-просветителю попрощаться. Хотя теперь стало казаться, что это приглашение – просто дань вежливости или некоторой ответственности главы Школы за бывшего ученика.

Утренний Обряд уже закончился, и Айл-просветитель Люмар, вероятно, был у себя. Тео прошёл по пустынным и гулким переходам с высокими окнами, сквозь которые на каменный пол падал прозрачный серый свет: утро выдалось пасмурным. Зима как будто не желала смиряться со своим уходом, закрыла тучами солнце, так что можно было ожидать даже мокрого весеннего снега.

Люмар был приветлив, как всегда. Как будто и не он вчера председательствовал в Совете, который безжалостно выгнал лучшего слушателя третьей ступени. Впрочем, жалость была бы ещё более мучительна. Как теперь вот последняя обязанность Школы в отношении нерадивого слушателя – проводить его, чтобы больше никогда не видеть.

Тео кутался в своё раздражение, маскирующее страх, но не смог отказаться от горячего шоколада и постепенно растаял, как ледяная корка на карнизе солнечной стороны Замка весной. И это было так некстати – лучше бы он оставался в рамках, держал себя в руках, вежливо попрощался и ушёл. Но – нет, с Айл-просветителем Люмаром оставаться невозмутимым удавалось только Инанису, да и то далеко не всегда.

– Они даже не захотели со мной попрощаться! – по-детски пожаловался Тео, – Просветитель Инанис и Плиний. А ведь я… ведь они…

Он сбился и опустил голову, понимая, что говорит глупости и выглядит жалко.

Люмар мягко улыбнулся – так, как он один умел, так, словно горный склон вечером ненадолго освещается закатным солнцем и всё вокруг преображается даже в самый пасмурный день.

– Я думаю, их можно понять, Тео, – сказал просветитель. И в его голосе не слышалось и тени упрёка: Тео, конечно же, и без того всё понимал. – Но я также знаю, что сильные чувства весьма часто заставляют людей молчать.

Чашка горячего шоколада приятным теплом ласкала пальцы, и Тео держал её двумя руками, по зимней привычке. Люмар, смотря на него, вспоминал, как Инанис морозными вечерами так же отогревался в его кресле у камина после исследования неотапливаемых закоулков Ледяного Замка.

– У тебя есть деньги на дорогу? – спросил просветитель.

Тео закивал: у него было достаточно серебряных монет, которые родители передали ему на всякий случай, – и такой случай, видимо, наступил.

– Куда ты отправишься? – снова спросил Люмар. По его тону, с оттенком светскости, можно было заключить, что теперь он спрашивает не как глава Школы, а как друг, оставляя возможность для умолчания.

– Я не знаю, – честно ответил Тео.

– К родителям? – осторожно предположил Люмар, вызвав ожидаемое энергичное отрицание со стороны бывшего слушателя.